Вечернее утро

Поизвивавшись, успокоился, унимая боль; теперь лежал метрах в трех, не достать. Человек тоже унимал боль, терпел и ждал: может быть тот паникер все-таки вернется на крик?

- Который огрел тебя ребром весла?

- Да, он поступил негуманно. Плашмя - куда гуманнее.

- А ты интересовался, все ли у тебя ребра! Это было то самое ребро, которого тебе не хватало, - мстительно сострил Внутренний Голос.

- Заткнешься ты или нет?

Вдруг Лев Александрович увидел над лесом парашют, который не падал, а плыл в сторону озера, и парашютисту не повезло: если сядет на воду, его немедленно проглотят вместе с парашютом.

От мокрой одежды начало знобить. Сейчас бы побегать, чтобы согреться. Интересно, о чем думает эта тварь?

- Об ужине.

- Ну, парень, и юмор у тебя.

- А тоскливо.

- Давай покричим. Эге-ге-е! - закричал Лев Александрович во всю мощь своей тощей груди.

От крика червяк вздрогнул. Он побаивался человека, но откуда ему было знать, что человек попал в капкан, и у него нет никакого оружия?

Ему хотелось сесть, чтобы понаблюдать за своим врагом сверху. Лежащее бревно никак не было закреплено; едва он оказался верхом, как оно поворачивалось, и Лев Александрович вновь валился: не мог он опереться зажатыми ногами, а руки не доставали до земли.

Червяк, между тем, сделал попытку приблизиться, и Лев Александрович вновь огрел его костью. На этот раз удар пришелся вскользь, червяк отпрянул и стал обползать.

- Еге-ге! На помо-ощь! - закричал Лев Александрович, надеясь лишь на чудо.

- Кой има тука? - неожиданно отозвался мальчишеский голос. Значит, лодочник все-таки вернулся! Но почему "кто здесь" он спросил не по-немецки, а по-болгарски?

- Сюда! - обрадовавшись закричал Лев Александрович. - Помогите!

Удивительное дело: червяк оценил перемену в голосе человека! Он, вроде бы, оглянулся и, "сообразив", что пришло подкрепление, позорно попятился.

На голос прибежал парень, но не тот, а кудрявый и с саблей, хотя в таком же средневековом костюме. Одним ударом он перерубил червяка, распинал половинки в разные стороны.

- Чине ешть? - по-молдавски спросил парень, вытирая саблю обрывком лопуха.

Лев Александрович по-молдавски не умел, попробовал по-русски;

- Да помоги же! А л'эд! - повторил он по-французски. Парень понял и ушел в другой конец бревна, стал разрубать с торца, чтобы половинки, сжимающие ноги пленника, развалились. Освободившись от капкана, он с удовольствием вытянул ноги. Спаситель подошел, присел на корточки и вдруг ни с того, ни с сего тоже дернул за бороду.

- Не очень-то! - огрызнулся Лев Александрович. Задрав брючины, он спустил носки. Ноги были синими, ступни кололо тысячами игл - так бывает, когда отсидишь ногу.

- Тю а бобо? - по-французски посочувствовал парень, с завистью рассматривая туфли Льва Александровича. Сам он был обут в какие-то лапти из веревок.

- А то не больно! Скажи, где я нахожусь?

- В вальде, - сказал парень, что по-русско-немецки означало "в лесу".

- В общем-то я догадываюсь, но куда я попал?

- В капкан, - по-русски констатировал парень, пожав плечами.

- Хватит меня дурачить! Как твоя фамилия?

- Стирма.

- Финн, что ли?

- Ви битте?

- Имя, говорю, финское.

- Сам-то ты чине ешть? - поинтересовался парень. - Кто такой?

- Петр Первый, черт побери! - в сердцах сказал Лев Александрович, но спохватившись, добавил: - Извините, я погорячился. Но поймите меня: я устал и хочу домой. Нах хауз хочу!

- А кто у тебя в штате?

- Дочь, жена и любимая теща.

- Никогда не видела такой семьи. Дочь здорова?

- Кажись, баба! - первым догадался Внутренний Голос. Лев Александрович присмотрелся внимательнее - носик, губки...

А ведь и в самом деле - девушка! Она почему-то носила эластичные варежки телесного цвета.

- Девушка, хватит, а? - взмолился Лев Александрович, так и не решив, на каком языке с ней разговаривать.

- Во лив твоя фрау? - спросила она по-немецко-англо-русско-французски, однако, сконструировав фразу на славянский манер.

- Ха-ха, - сказал Лев Александрович. - Моя фрау живет на улице Труда.

- Нет такой стриты, - почему-то обрадовалась девушка. Она впервые улыбнулась. Странные у нее были зубы - две сплошные полукруглые пластины, верхняя и нижняя.

- А вохин, стало быть, эль се диспаре? - сам себе поражаясь, спросил Лев Александрович по-немецко-русско-франко-молдавски.

- Не паясничай, - проворчал Внутренний Голос. - Переведи по-человечески.

- Куда она могла деться, эта улица? - переспросил Лев Александрович.

- Я никогда не слыхала такого названия стриты. А что, босс указал носить столь странную одежду?

- Вот дура, пардон, - буркнул он, сконфузясь: стало неловко за свои мокрые штаны, хотя она спрашивала про одежду вообще. - При чем тут босс? Что хочу, то и ношу, никто мне не указ.

- Екут, а почему ты все время шпрехаешь неправду?

- Какой я тебе якут? - упрекнул он и, прихватив коробку с куклой, пошагал между голыми стволами бамбука. Тропинки, однако, не было, и Лев Александрович, замешкавшись, только сейчас понял, что упрекнул зря: "екут" по-французски означает "послушай". Вероятно, она понятия не имеет, что такое национальность, и потому не говорит, а "шпрехает".

- Что это за штука? - спросила девушка в спину.

- Это не штука, а подарок для тохтер. Вохин идти-то? - спросил он, несколько стыдясь своего стихийного эсперанто. Но в самом-то деле, по-каковски же с ней разговаривать, если не на ее собственном языке?

- Туле таннэ, - сказала она по-фински - иди сюда. Но вдруг спохватилась, кажется, по-болгарски - чакай!

Он подождал. Стирма догнала уползающую половину червяка, одним ударом средневековой сабли оттяпала приличный кусок и, стараясь не пачкаться самой настоящей кровью, стала упаковывать в лист бамбука.

- Для чего тебе это? - спросил он, подавляя в горле спазмы омерзения.

- На ужин, - просто сказала она.

- Как на ужин? Собакам, что ли? Она пожала плечами, словно не поняла. В лесу было удивительно мертво, хоть бы кукушка прокуковала, или комар сел на кончик носа.

- Почему я не слышу ни одной птицы? - озираясь, спросил он.- Ни одной пичужки.

- Про птиц Великий Босс не велит вспоминать.

- Что за босс? Почему не велит вспоминать про птиц?

- После разбоя они исчезли, - сказала она, почему-то испуганно оглянувшись.

- Что-то туманно, - признался Лев Александрович. Он и в самом деле не понял, при чем тут разбой и почему исчезли птицы.

- Да, - согласилась она, по-своему поняв замечание про туман. - Уже плохо видно.

Лев Александрович кивнул. И в самом деле, начало смеркаться, Роща телеграфных столбов, то бишь бамбука, кончилась, они пришли в роскошный сад, яблони стояли все как на подбор: ветвистые, чуть выше человеческого роста, алые яблоки висели гроздьями, словно виноград. Ему не приходилось видеть, чтобы яблоки висели гроздьями. Спросил:

- Что это за плоды?

- Ягоды най вэзут? - пожалуй, не спросила, а упрекнула она. Кого везут? - не понял Внутренний Голос.

- Это - ягоды? - уточнил он у Стирмы. Ты хочешь сказать что это гибрид?

- Не грибы, а ягоды.

- Ничего себе ягоды! Что это за питомник?

- Пи-том-ник, - повторила Стирма. - Это вкусно? Он не стал объяснять, что такое питомник, а оторвал гроздь целиком и сразу почувствовал вес килограмма два; отделил одно красно-зеленое яблоко, по виду напоминавшее гипертрофированную ягоду, обтер о мокрые штаны и впился зубами. Какое это оказалось чудо самая настоящая брусника! Он уже в который раз заподозрил невероятную реальность происходящего.

- Я начинаю думать, что угодил в Африку. У меня там живет хороший знакомый.

- А ты откуда? Как тебя зовут?

- Меня зовут Дон Кихот, путешественник.

- Тонкий Ход? - переспросила она, состроив глазки. Сейчас Стирма напомнила ему Марту - жену космонавта Джефсона, - странное имя.