Страница 4 из 54
****
Его выхватил случайный взгляд. Вообще-то я уже начала рисунок – по памяти изображала лицо одной улыбающейся старушки. Недавно видела её в автобусе, долго рассматривала, и вот сейчас воспроизводила на бумаге. И закончила бы, если бы, задумавшись, не подняла глаза…
Расстояние довольно большое, поэтому не могу разглядеть мелочей. Но мне хватает и так. Потому что я ловлю себя на том, что не могу отвести глаз. Смотрю и смотрю, и уже в уме конвертирую его в карандашные линии.
Если подумать – обычный человек. Просто стоит, не двигаясь, ноги где-то на ширине плеч, на одну опирается чуть больше, чем на другую, но это не сразу заметно. Руки опущены, одна сунута в карман чёрной жилетки с поднятым воротником. Голова чуть склонена в сторону, как будто он очень глубоко задумался. Самый обычный, я таких много видела… казалось бы… но при этом такая гармония в его фигуре – как будто и телосложение, и одежда, и поза, и освещение создали нечто, близкое к идеалу.
«Только не двигайся! Только не двигайся! Не поворачивайся, хорошо? – бормотала про себя я, быстро переворачивая страницу и начиная наносить первые линии. – Очень, очень хорошо стоишь… ну просто изумительно… нет, всё не то, не то! Только не шевелись, умоляю!.. так…»
И как назло ничего не выходило. То есть выходило, но вовсе не то. Ведь никакой художник не сможет передать реальность такой, какая она есть. Во-первых – призма собственного взгляда, во-вторых – лист бумаги никак не может быть стопроцентным отражением реальности. Но у меня всегда получалось словить именно ту черту, что меня привлекала в людях. Например, взгляд, или улыбку, или гнев… а тут – просто стоящий ко мне спиной человек. У меня на бумаге. А в реальности…
Он поменял положение ног, одну подогнул, другую чуть вывел вперёд. Свободной рукой потёр затылок, потом сунул её в карман. Я про себя чертыхнулась, понимая, что уже не смогу нарисовать его прежнюю фигуру. Зато теперь мне была видна часть его лица – малая, кусок щеки и самый кончик брови. Но линия контура, от короткой чёлки и до воротника, завораживала.
«Да разве так бывает, чтобы…» – я собиралась возмутиться, потому что действительно – слишком уж лакомый кусочек этот парень. Его хочется рисовать, как бы он ни стоял. Со всех сторон бы осмотреть… но я не успела это подумать. Он как-то оживился, вскинул голову, я выхватила взглядом нос, кусок улыбки… и переключилась на его друга.
Походка… да, когда видишь такие движения, хочется тотчас же перестать создавать иллюстрации и заняться анимацией. Воссоздать его движения до самых мелочей, до едва уловимого покачивания плеч, до поворота головы, до… ох, до чего же красив… я даже головой закачала, не в силах поверить. И почему он не попался мне раньше? Я перевернула ещё один лист, оставив набросок ног предыдущего образца, и принялась за новую картинку. Парень уже остановился, пожал руку другу и принялся что-то ему говорить. Он стоял вполоборота ко мне, и я видела и руки, и грудь, и лицо… «Мамочки, как бы всё успеть… только не поворачивайся, только не поворачивайся…»
Не знаю, обратил бы на этих ребят кто-нибудь такое же внимание. Может быть, и нет. У меня ведь свой критерий измерения красоты людей. Нестандартный, потому что я могу найти совершенство почти в любом человеке – чаще всего этим и занимаюсь. И мои аханья по поводу того, что парень красив, вовсе не значат, что я влюбилась в него с первого взгляда. Прежде всего он – модель, образец, который я если хотя бы приблизительно не перенесу в свой альбом карандашом, буду жалеть всю жизнь.
В том-то всё и дело. У меня уже есть изображение очень красивой бабушки (с удивительно добрыми глазами и улыбкой богини мудрости), прекрасного мальчика (он весил раза в два больше нормы и в некоторых ракурсах из-за щёк было не разглядеть глаз, но в момент, когда он хмурился, мне показалось, что он очень красивый), замечательного мужчины (лет за шестьдесят, лысый и такой худой, что кожа на лице обтягивает весь череп, как резина, но его грозный взгляд заставляет задуматься о владыке-громовержце, а линия рта одна из лучших, что я видела в жизни), но… у меня нет такого, как этот. И вот этот, что рядом с ним. В них как будто каждая черта лучится своей красотой. Не только рот, глаз или рука. Всё.
В те моменты я почти не думала, что они уедут. Ведь стоят совсем рядом с остановкой автобуса, чуть в отдалении, будто ждут кого-то ещё. Ох… только бы не третьего такого же, и только не девушку, иначе такого обилия совершенства я не вынесу. А может, они лишь издалека хорошо смотрятся? Я почувствовала, что у меня затекли ноги, которые я сложила по-турецки, но отвлекаться было нельзя. Потому что я уже очертила почти всю фигуру пока что беспорядочными штрихами и начинала накладывать первые намёки тени.
Взгляд в ту сторону – и вот плечо, ещё две линии, одно тёмное пятно рядом. Опять взгляд… шея, горлышко чёрного свитера. И ещё взгляд… голова… на два пальца примерно…
Что-то изменилось. Я не сразу это заметила, а когда заметила, судорожно дёрнулась. Потому что парни уже оба стояли ко мне лицом. Точнее, не стояли, а приближались.
Конечно, я жадно смотрела в их лица. И ловила каждое движение. Как картинки, честное слово… ничего, что можно оставить без внимания. Неужели ко мне идут? Ах, да, они ведь заметили альбом в моих руках, и карандаш…
Ноги я распутать не успела. Просто думала о другом. Прижимала к себе альбом так, чтобы не было видно рисунков, и крепко стискивала в ладони карандаш.
Нет, ну нельзя же так… один другого краше. Даже не знаю, кого рисовать, взгляд так и мечется. Первый, в сером тонком гольфе и чёрной жилетке наверх. Хорош, до чего хорош!.. Брюнет, высокий, черты лица приятные. Двигается удивительно гармонично. А второй… ну нет, этот ещё лучше! Какие глаза!.. А нос!!! Нет, я должна нарисовать этот нос!
Я было начала медленно отрывать от груди альбом, к которому одновременно стал двигаться карандаш, но тут же опомнилась: увидят же! А я не люблю показывать незаконченные рисунки. Жаль…
Они остановились передо мной, не подходя вплотную, чтобы мне было удобно на них смотреть. Встали рядом… и сейчас я увидела, что они похожи. Как братья. Оба черноволосые, с яркими, красиво очерченными бровями, внешние уголки которых смотрят чуть вниз, придавая лицу доброе выражение, разве что у высокого лицо всё-таки чуть добрее и волосы длиннее, чем у товарища. Носы, опять же, похожи, только у того, что в жилетке, он будто бы круглее, а у второго – острый…
«Нет, ну какой нос…» – возможно, я даже покачала головой, чем, вполне вероятно, вызвала их недоумение. Но ничего не могла с собой поделать.
– Добрый день, – поздоровался Второй. Условно я называла его Второй – того, что пришёл позже. Он был чуть ниже ростом и имел ну просто невероятно красивый нос.
– Добрый… – всё ещё пребывая в некоторой прострации от такой близости потенциальных моделей, я кивнула. Перевела взгляд на Первого. Потом на Второго. И назад. У Первого глаза круглее. И тёмно-карие. А у Второго – миндалевидные, цвет непонятный, серые вроде бы, или синие. Или карие тоже… интересно… ну-ка…
– Вы рисуете? – спросил Второй, указав взглядом на альбом. Наверное, я слишком хищно смотрела и даже подалась вперёд. Впрочем, ответ ему не требовался, более того – они оба с самого начала стояли достаточно близко, чтобы догадаться, что рисовала я именно их. Или кого-то из них. – Показалось, что вы на нас смотрели…
– Покажете? – бесхитростно вклинился Первый. Я опять посмотрела на него. Вот, вот так – чудесное выражение лица, и эти морщинки около глаз… именно так и надо…
– Да… я рисовала, как вы стоите, – я постаралась взять себя в руки. – Можно?
– Конечно, – кивнул Второй. Первый уселся рядом со мной на скамью. – Вы художница?
– Любитель, – кивнула я. – Очень люблю рисовать людей. А вы так хорошо стояли…
Разумеется, я не могла сказать больше. Описать все эти размышления по поводу носа и прочего? Нет-нет, пусть это останется тайной художника.
– Можно посмотреть? – ещё раз осторожно попросил Первый. Я повернула голову к нему, и мне тут же захотелось запечатлеть поворот его головы и игру тени на лице.
– Нет, – я отрицательно помотала головой. – Там почти ничего ещё нет. Пару линий…
– Жаль, – Первый погрустнел. Состроил гримасу печали, тоже достойную того, чтобы запечатлеться на бумаге. Второй улыбнулся.
– А почему перестали рисовать?
– Вы отошли, – я пожала плечами. – Не можете же стоять совсем без движения.
– Ну почему же, – он глубокомысленно посмотрел на друга. Первый поднял лицо к нему. – Можно вопрос? Несколько нескромный.
– Пожалуйста.
– Кого вы рисовали? Меня – или этого обормота?
Я улыбнулась.
– Вас обоих.
– Ха! – Первый тотчас наставил палец на Второго. – Я выиграл!
– Нет, ты утверждал, что тебя, – не сдался Второй. – Так что ты не прав. Двоих.
– Но и ты не прав!
– Я и не отрица… простите, мы опять ударились в глупые споры. Так вы совсем не покажете?
Он тоже сделал печальное лицо. Но как-то ненавязчиво – просто брови чуть поменяли положение.
– Если вы вот так простоите какое-то время – нарисую и покажу, – пообещала я, снова глядя на нос. Он как раз очень хорошо был виден. А то, что снизу, то так даже лучше.
– Вот так? – он удивился, попытался пошевелиться, но я вскинула руку.
– Стойте! Да, так. Сейчас, я быстро. Только… – посмотрела на Первого. – Пусть ваш брат отойдёт, нельзя подглядывать. Иначе не получится.
Первый послушно встал и отошёл, глядя с любопытством. Второй стоял, не двигаясь, только глаза блуждали – то на меня, то на альбом, то на руку, в которой я держала карандаш.
– Он не брат, – почти не разжимая губ, сказал он.
– А вы похожи, – я уже начала набрасывать контур лица, поэтому быстро перескакивала с оригинала на рисунок, и отвлекаться, чтобы опять сравнить их, времени у меня не было.
– Едва ли. Если долго за нами наблюдать, сходство теряется, – заявил Первый.
– А рисунок подарите? – опять пробормотал Второй, стараясь не раскрывать рта.
– Можете говорить, я пока рот не рисую, – позволила я. – Этот не подарю. Если для себя хотите, сами придумайте, как будете стоять или сидеть, и я сделаю. Но вы разве не спешите?
– Нет, уж точно не спешим, – ответил за него Первый. – Кстати, его зовут Лезар.
– А его – Полиан, – как будто в отместку произнёс Второй.
– Интересно, – я усмехнулась, не отвлекаясь от работы. – Тогда меня – Лин.
– А что значит «тогда»? – поинтересовался Первый.
– Ну, вы ведь назвали мне прозвища. Вот и я своё сократила…
– Это не прозвища, – Второй моргнул. – Настоящие имена.
– Никогда раньше не слышала, – без особого любопытства и удивления сказала я. Мне было важно лишь то, что получается у меня на рисунке – уже начало проявляться сходство, – а имена значения не имели. Ну прозвища. Какая разница?
– А полное имя у вас какое? – это уже Первый.
– Нет, сначала вы признавайтесь.
– Ну это настоящие! – возмутился он. – Ладно… если так, он… ммм… Лёша? Лёня? Леонид, получается…
– Я тебе дам Лёню… – тут же отозвался Лезар, скосив грозный взгляд на друга. И опять посмотрел на меня. – Его настоящее имя – Полина.
– Да-да, – скучающим тоном протянул парень. Видно, шутка была не новой. – Неужели мои родители такие идиоты?
– Полина – женское имя, – как бы невзначай заметила я.
– Верно. Поэтому меня зовут Полиан.
Я рассудила: почему бы и нет? Ну, хотели родители девочку, а родился мальчик. Бывает. Или просто имя «Полина» переделали на мужской лад.
– А вы? – это уже Лезар, или как его там.
– Ангелина. И можно на «ты».
– Ангел? – заинтересовался Полиан. – Не слышал раньше… красиво.
– Спасибо.
– Если переходим на «ты», значит, мы завязали знакомство? – спросил Лезар.
– Мы вроде бы его уже давно завязали, – я принялась мягко заштриховывать теневую сторону – солнца не было, и свет был рассеянным. – И разговариваем вот уже несколько минут.
– Я к тому, что мы можем подходить и пожимать тебе руку, если встретим случайно? Ну, или рассчитывать на портрет в подарок – по старой дружбе?
– Разумеется, можете, – рисунок нужно было заканчивать, но я отвела карандаш и начала вглядываться в получившееся. Полиан спросил «Ну что?», но я покачала головой и нахмурилась. Не так всё получалось. Было обычное лицо, вовсе не такое, каким я его хотела нарисовать. Как будто всё самое главное упускала.
– Уже всё? – поинтересовался Лезар.
– Нет, – я легонько потёрла щёку. – Не знаю… наверное, ничего не выйдет.
– Почему? – расстроился Полиан. Его друг тоже погрустнел.
– Да так… не похож вроде. И… вы ведь понимаете, что это быстрый рисунок, в основном линиями. Схематичный. Если бы я полчаса рисовала – это одно, а здесь ведь…
– Это ничего, – уверенно сказал Полиан и пошёл вперёд. Но я выставила руку.
– Погоди! Дай закончить, тогда покажу.
Можно было оставить так. И ссылаться на то, что вся неправильность – из–за незаконченности рисунка. Но я решила завершить. Если совсем не понравится – подарю Лезару на память.
Наконец я решилась и развернула рисунок к друзьям.
Оба склонились над ним.
– Ого! – восхитился Полиан. – Пара линий – и рисунок готов!
– Прекрасно, – Лезар смотрел широко раскрытыми глазами. – Чудесно рисуешь. Знаешь… как будто ветром. Линии очень плавные.
– Ветром… – раньше я не слышала подобного сравнения, и мне было очень лестно. Мой рисунок сравнивали с тем, что я люблю почти больше всего на свете.
– Да, точно… – это Полиан опять присел на скамью рядом со мной. – И он тут… больше похож на себя, чем сейчас.
– Это как? – удивлённо улыбнулась я.
– Ну… – он замялся. – Он ещё больше похож на настоящего Лезара, чем тот, который стоит перед тобой. Знаешь, так бывает…
– Ну да, – рассмеялась я. – У меня люди всегда больше похожи на себя, чем оригинал!
Ребята заявили, что завтра в это же время будут ждать меня возле этой скамейки. И я нарисую Полиана, может быть, в полный рост – как он просил.
Портрет Лезара остался у меня. Он сказал, что заберёт следующий, который я для него нарисую.