Семь порочных дней

Минерва ахнула от внезапного удовольствия. Пэйн, ласкающий ее грудь, тоже застонал.

Вся боль ушла, забылась. Пытаясь повторить понравившееся ощущение, Минерва снова начала извиваться под Колином, а тот постепенно всё больше погружался в нее, причиняя сладкие муки, вознося партнершу к новым высотам наслаждения.

Продолжая прокладывать себе путь вперед, Колин обхватил рукой ягодицы Минервы и сильно прижал ее к себе.

— Вот так, милая. Уже лучше, не правда ли?

— Да, — прошептала она.

Он толкнулся в нее сильнее.

— Да! — Минерва вцепилась в его плечи. — О, как хорошо!

Уткнувшись лицом ей в шею, Колин пробормотал что-то вроде: «Слава богу!» — и перешел на размеренный ритм, с каждым выпадом продвигаясь еще немного вперед. Минерва ощущала, что он проникает так глубоко, как она и представить себе не могла, и всё же ее тело жаждет большего. Когда наконец Пэйн вошел в нее до предела, он на мгновение замер, сжимая ее в объятиях, и с горящими глазами выдохнул:

— Ты даже не представляешь себе, как долго я ждал этого, Мин!

Она коснулась его щеки.

— Я тоже.

Колин нежно поцеловал ее и возобновил свои толчки внутри нее. Минерва изгибалась ему навстречу, стремясь усилить ощущения. Она обхватила Колина ногами, тот скользнул еще глубже и теперь, казалось, достиг самого чувствительного, тайного, важного места в ее теле. С каждым дразнящим выпадом Пэйна из горла Минервы вырывался счастливый всхлип. Она вцепилась зубами в плечо виконта, а ногтями — в его спину.

Минерва взбиралась все выше и выше к пику наслаждения, пока наконец не рухнула вниз во всё ускоряющемся блаженном падении, а Колин, крепко сжимая ее в объятиях, всё продолжал двигаться внутри нее.

Его толчки усилились, стали чаще. Минерве нравилось ощущать, как напрягаются мышцы Пэйна, нравилось видеть, как сильно он ее хочет — это было написано на его лице, искривленном гримасой желания. Ей нравилось чувствовать, что он входит в нее — так глубоко, сильно, быстро, как ему угодно. Казалось, еще немного — и они сольются в одно существо.

Впрочем, если они не примут меры, одно существо вполне может появиться на свет.

Минерва выдохнула:

— Колин, мы должны быть осторожны.

— Знаю, знаю… — простонал он, снова делая глубокий и сильный выпад. — Просто с тобой это так сладко. Так правильно. Так хорошо. Так очень… очень… очень…

С гортанным рыком Пэйн вышел из партнерши и рухнул на нее, содрогаясь в ее объятиях. Его семя выплеснулось на ее живот, словно своего рода исповедь, раскрывающая жизненно важную сердечную тайну.

Минерва гладила Колина по спине, чувствуя, как постепенно выравнивается его тяжелое дыхание. В этот момент, молча и расслабленно лежа на ее груди, он казался таким спокойным — каким никогда не был прежде. «А правильно ли я… всё делала? — закралось в душу сомнение. — Может, я была не слишком подвижна? Или чересчур активна? Может, Колину хотелось бы, чтобы я стонала погромче, или держалась раскованнее, или вообще вела себя иначе?»

Минерва совсем уж было собралась извиниться и начать умолять дать ей второй шанс, но Пэйн вдруг перекатился на бок и произнес:

— О Мин! Это было невероятно! Я и помыслить не мог, что это будет так хорошо с… — Он нежно отвел волосы с ее лица. — С вами.

На ее глаза навернулись слезы облегчения и счастья.

Перевернувшись на спину и подложив руку под голову, Колин заявил:

— Знаете, может, не стоит об этом говорить, но попроси вы меня сейчас о чем угодно — обязательно получите.

— Правда? — хихикнула Минерва. — Всё, что угодно? Золото, серебро, жемчуг, рубины?

— Берите всё.

— А луну?

— Она ваша. Сейчас переведу дух и поймаю ее для вас. Заодно, если хотите, захвачу с неба несколько звезд.

Минерва прижалась к груди Пэйна.

— Не трудитесь. Ничто не сможет сделать этот момент еще лучше.

Но она солгала. Ей так хотелось набраться смелости и попросить его об одном: «Люби меня и позволь мне любить тебя».

Эти слова вертелись у нее на языке, но она не смела произнести их вслух. Безнадежная трусиха! Она смогла постучаться к Пэйну среди ночи и потребовать к себе уважения, смогла отправиться в путешествие через всю страну в надежде, что ее научное достижение будет отмечено. Но у нее не хватает смелости озвучить Колину свое самое заветное желание: так хочется, чтобы он полюбил ее — просто такую, какая она есть.

51) Соверены и фунты — с 1816 года в Великобритании началась чеканка золотых соверенов, приравненных к фунту стерлингов (равному 20 шиллингам). Тут в романе имеет место историческая неточность, ибо его действие происходит в апреле 1814 года, когда такие монеты еще отсутствовали в обращении. Вместо них ходили золотые гинеи, за которые давали фунт и два шиллинга.

52) Пистолеты Финча — пистолеты, якобы сконструированные для британской армии персонажем из предыдущего романа этой серии — сэром Льюисом Финчем, отцом Сюзанны Финч, ставшей женой Брэма, кузена Колина.

Глава 23

Где-то в ночи завыла собака. Колин резко проснулся и сел в постели, дрожа и обливаясь потом. Затем он вскочил и распахнул дверь хижины, жадно вдыхая прохладный ночной воздух. Бешено колотящееся сердце начало понемногу успокаиваться. Пэйн оперся рукой о косяк двери, уперся в запястье лбом и зло выругался.

Женская ладонь осторожно прикоснулась к его спине и провела по ней в нежной ласке — не требующей ответов и не задающей вопросов, лишь дающей понять, что он не одинок.

— Могу я чем-то помочь? — помолчав, произнесла Минерва.

Колин покачал головой.

— Ничего не случилось — я просто немного застигнут врасплох. За последние несколько ночей я ни разу не просыпался и уж начал было думать, что…

— Что я стала для вас лекарством? — В ее голосе послышалась усмешка. — Я тоже на это надеялась, но, полагаю, глупо было так считать.

— Вовсе не глупо, — прошептал Пэйн, проведя рукой по волосам и собираясь с мыслями. — Наверное, всему виной эта хижина.

— Она слишком тесная и темная. Можно взять одеяла и устроиться под звездным небом или, раз уж мы все равно проснулись, опять пуститься в путь.

— Нет-нет. До рассвета еще далеко. Я смогу снова заснуть, но… — Колин потеребил в руках свой шейный платок, стер пот со лба, а затем добавил: — Кажется, мне хочется поговорить.

Эти слова удивили их обоих. Было ясно, что разговор пойдет вовсе не о погоде и не путешествии. Минерва сразу поняла, о чем речь.

— Конечно. — Она села в постели. — Мне зажечь лампу?

— Нет, не надо. — Через открытую дверь проникало немного лунного света. Он серебрил профиль Минервы и освещал ее темные глаза, сияющие участием. Этого было достаточно.

Колин усадил ее рядом с собой и зарылся лицом в густые, пахнущие жасмином волосы, не зная, с чего начать. Он никогда ни с кем не обсуждал ту ночь, тем более в подробностях, но годы молчания, кажется, не помогли. Наверное, пришло время попробовать выговориться. Надо это сделать, чтобы оставить прошлое позади, обрести власть над своими днями и ночами, сплести их воедино в некое подобие нормального, заурядного существования.

Именно такой жизни ему хотелось. А еще — чтобы ее частью обязательно была Минерва.

— Это будет неприятная история, — предупредил Колин. — Вы уверены, что хотите ее узнать?

Она теснее прижалась к его груди.

— Раз вы смогли ее пережить, я сумею найти в себе силы ее выслушать.

— Может, нам подождать наступления дня?

— Пожалуйста, если вы того желаете. Но если вы готовы говорить сейчас, я готова слушать.

Глубоко вдохнув, Пэйн перешел сразу к сути:

— Я понятия не имею, что стало причиной несчастного случая. Мы возвращались домой после визита к соседям. Ехать было недалеко. Лакеев с собой мы не взяли — только кучера. Я сидел спиной к нему, родители — напротив меня. Помню, сквозь охватившую меня дремоту я слышал, как они разговаривали о чем-то и смеялись. Кажется, мать поддразнивала отца за его чрезмерную мягкость характера. Под их беседу я уснул, а чуть позже проснулся от громких звуков.