Страница 37 из 75
1
«Этому-то человеку, предъявляющему писателям странное требование — «правду перед богом», моему герою, Баурджану Момыш-улы, я привез во фронтовой блиндаж рукопись предшествующей повести.
Пачка исписанной на машинке бумаги была не без торжественности извлечена из вещевого мешка и положена на стол. Однако истекло немало часов, прежде чем Баурджан Момыш-улы, командир гвардейского полка, смог ею заняться.
Все же пришла, наконец, минута, когда, придвинув рукопись к керосиновой лампе, он склонился над первой страницей.
Мы не виделись полгода. За эти месяцы Момыш-улы похудел; тени во впадинах лица были густо-темными; в острых уголках не по монгольски больших глаз проступила желчь, — сказалось напряжение войны. Освещенный лампой, резко очерченный профиль казался похожим, как и в первую встречу, на профиль индейца, памятный по детским книгам.
Он быстро прочел начальную главу. Там рассказывалась история книги; описывалось знакомство с Баурджаном; передавались впечатления о наружности, манере, характере этого, поразившего меня, казаха.
Пробежав вступление, он заглянул в конец, потом поднял глаза — они не были приветливы.
— Почему вы все время твердите о том, что я казах? — раздраженно спросил он. — Написал один раз и хватит… Вы, будто, зазываете, поглядите-ка, чудо природы. Вы оскорбляете того, кого хотели бы ласкать. Это ласки бегемота.
Мое лицо стало, вероятно, очень огорченным: писал, писал и вот…
Баурджан улыбнулся.
— Но бегемотов много, — сказал он. — Что поделаешь, приходится принимать эти ласки.