Страница 22 из 54
Валентин Бондаренко проходил испытания на одиночество в сурдокамере также успешно, как и его коллега Шонин. В помещении очень небольшого объема, где можно было только встать с кресла и сделать один-два шага вдоль стены, он провел уже девять суток. Все шло нормально.
Увы, в нашем распоряжении нет записей, которые делал Валентин Бондаренко в ходе эксперимента в «сурдобаро» - да и сохранились ли они где-то? Поэтому предоставим слово для рассказа о похожем эксперименте Валентине Пономаревой – кандидат в космонавты и дублер Валентины Терешковой опубликовала свои воспоминания в книге «Женское лицо космоса»:
«Испытания проводились в Институте авиационной и космической медицины, методика только еще отрабатывалась, и характер испытаний от раза к разу менялся. Вначале была сурдобарокамера с кислородной атмосферой, потом просто сурдокамера. Сначала разрешали брать с собой книги, потом запретили, менялись сроки «отсидки» и многое другое.
Сейчас испытание в сурдокамере представляет собой сложное комплексное исследование, и, к слову, были случаи, когда «испытуемые» его не выдерживали.
Мне как-то не очень верилось, что тишина и однообразие зрительных впечатлений могут катастрофически подействовать на психику. Ну, а если дают с собой книги, то какое же это испытание! Я набила книгами большую спортивную сумку и никакой «депривации» не боялась. К тому же у меня был ряд обязанностей, связанных с испытанием: вести связь с бригадой, проводившей испытания, несколько раз в день накладывать датчики для записи физиологических функций, проводить психологические тесты. Кроме того, мы получили задание написать доклады на различные темы по космонавтике; для этой цели я взяла с собой толстенную книгу со статьями, стихами и песнями о космосе («Утро космической эры», М., 1961. - прим. ред.), и еще была кучка книг «для души».
Так что десяти дней «отсидки» мне могло и не хватить.
Руководил этими исследованиями Федор Дмитриевич Горбов, известный советский психолог. Из наших «центровских» медиков в них принимали участие Олег Николаевич Кузнецов, а затем Владимир Иванович Лебедев, которые впоследствии приобрели известность в научном мире.
Перед «посадкой» меня несколько раз привозили в институт для обследований. Федор Дмитриевич обычно приходил на эти мероприятия, смотрел ленты с записями и подолгу со мной беседовал: торопиться было некуда - шла одна запись, потом другая, в перерывах можно было разговаривать. Говорили больше всего о том, что есть человек и почему он таков. Вернее сказать, говорил Федор Дмитриевич, а я слушала, что называется, во все уши.
Во время «отсидки», как и было предписано, занималась «самонаблюдением» - прислушивалась к своим ощущениям и настроениям и фиксировала их в дневнике, пытаясь осмыслить.
Записи дают представление о том, как чувствует себя человек в «замкнутом ограниченном пространстве», и без них рассказ об испытании в сурдокамере превратился бы в сухой медицинский отчет.
18 мая 1962 года.
15.15. Заперли. Верней, я сама себя заперла - долго крутила здоровенный вентиль на двери, а дверь очень толстая и железная, как на подводной лодке (наверное). Да, крепко меня закрыли...
Не могу сказать, что совершенно спокойна. Какое-то волнение, как будто уезжаю куда-то очень далеко. Потом наступило странное ощущение - и одна и не одна. Ну, как жить, если следят за каждым твоим шагом!
С интерьером своего обиталища я была уже знакома: помещение размером примерно два с половиной на два с половиной метра, длинный рабочий стол вдоль стены, перед ним кресло, как в самолете. Днем я в этом кресле сидела, занимаясь разными делами, ночью, откинув спинку, спала.
Спать было неудобно, в дневнике встречаются жалобы, что, мол, «кресло у них кривое, не иначе раздобыли со списанного самолета» (впоследствии выяснилось, что так оно и было).
Оставалось небольшое свободное пространство, где можно было подвигаться. Я делала там разминку и даже умудрялась прыгать через скакалку - была весьма озабочена тем, чтобы «укрепить голеностопы» перед парашютными прыжками.
Справа и слева над столом - объективы телекамер, впереди - иллюминатор. Только почему-то они в этот иллюминатор меня видели, а я их - нет! Было окошко, скорее, небольшой лючок, через который можно было что-то передать в случае необходимости. Через этот лючок ко мне поступали чай - горячий! - и горячие эмоции.
У другой стенки стоял холодильный агрегат, можно сказать, в «голом виде», его включали из той комнаты для регулирования параметров атмосферы. Еще был переносной электрощиток «на ноге», куда включались штекеры проводников при записи физиологических функций, и гофрированный шланг со стеклянной трубкой, в которую время от времени нужно было дышать (а приборы для анализа выдыхаемого воздуха находились с той стороны стены). Был маленький импровизированный пультик управления для включения связи (связь велась строго по времени), записей, еще чего-то; часы, специальные таблицы и устройства для психологических исследований. Были, конечно, запасы воды и пищи (пища «космическая», в тубах, тогда это было новинкой и привлекало внимание).
Вот тут и предстояло мне жить.
Запись того же дня:
18.15. Мне не очень хорошо: голова тяжелая, сонливость, без конца зеваю. Сейчас бы на улицу... Люди за стенкой нисколько меня не беспокоят, совершенно не ощущаю их присутствия. Пусть себе смотрят в свои телевизоры, у них работа такая. А я буду себе жить.
Интересно, а как будет с туалетом? Стоит в углу, прошу прощения, параша, правда, в очень цивилизованном и пристойном виде. Но все равно - параша. И никакого закутка, ни ширмочки, спрятаться некуда, разве что под стол залезть... А я совсем забыла спросить, как подать сигнал «туалет», а они забыли, наверное, мне сказать. Передо мной тут всякие кнопочки и тумблерчики, но все «при деле». Только одна непонятная – «Латр. на 60».
Передавала отчетное сообщение. Мне было смешно и неловко. Сначала вполголоса сказала «Алло». Слушают меня там или нет? Оказалось, слушают.
... Ау, девчонки! Как у вас прошел семинар? Таньку, конечно, опять похвалили, недаром она вчера весь вечер была такая серьезная... А сейчас вы что, пьете чай? Или только еще собираетесь? Как мне хотелось бы быть сейчас с вами!
О доме думать нельзя. И не буду. А буду пить чай.
Так прошел первый день. Немножко освоилась, но мысли были не здесь... Хоть и далеко меня увезли и надежно изолировали от мира, все равно душой я была там, с девчонками, следила по часам - что у них сейчас? Вот семинар какой-то, оказывается, был, ну, а чай мы пили каждый вечер, это было Заключительное Событие дня. Уезжая, человек не сразу расстается с тем, от чего уехал, - это старо как мир. И конечно, все время мысли о доме - я отсутствовала уже второй месяц...
А что касается сигнала «туалет», в дневнике не написано, чем кончилось. Помню, я долго раздумывала, как быть, а когда мне стало уж совсем грустно, подала сигнал «Латр. на 60». Не знаю, что у них там сработало, может, и ничего, потому что никакой реакции сначала не было, а потом они, видно, догадались и погасили свет.
19 мая 1962 года.
Оказывается, здесь очень много занятий и мало свободного времени.
Спала хорошо, если бы не разбудили, поспала бы еще. Чувствую себя бодро, тяжести в голове, как вчера, нет.
Случилось два Непредвиденных События - вчера сломался проводник от энцефалограмы, сегодня - стеклянная трубка от «дыхания». Когда обнаружила, что запчастей нет, первое движение было - сообщить «на Землю». А на фанерке написано – «Вызов производится в исключительном случае». Вот и сидела я грустно, и решала проблему - исключительный это случай или нет? Решила, что нет, и принялась чинить. Ничего, справилась. Запишут мне где-нибудь плюсик за эти подвиги?
Интересно, кто сегодня дежурит? Ира, наверно, пришла. Очень трудно думать о людях и не представлять себе, как они выглядят.
Эксперимент вели три сменные бригады - врачи, инженеры, лаборанты, в процессе обследований я с ними познакомилась, правда, не со всеми. В моем дневнике фигурируют три имени - Миша, Ира и Галя. Миша был начальником смены - врачом или физиологом, а Ира и Галя – лаборантками.