Страница 21 из 54
Герой Советского Союза, летчик-космонавт Герман Титов рассказывал:
«Было много смешных случаев во время курса общекосмической подготовки… Нас, первый отряд космонавтов, тогда медики прогоняли через сурдобарокамеру. Сажали каждого на десять-пятнадцать суток и изучали, как на испытуемом скажутся полная тишина и одиночество. Ну, и вот Алексей Леонов отсидел свои сутки, прошел двухдневную реабилитацию и медицинское обследование и решил прогуляться по Москве. Усы и бородку, которые выросли во время «отсидки» в сурдобарокамере, сбривать не стал. Сел в метро и поехал. А напротив него сидела бабулька с авоськами. И стала она очень подозрительно Леонова рассматривать – так и сверлит недобрым взглядом. Вид у Алексея, конечно, с легкой небритостью на лице был колоритный, это надо признать…
Тут на станции «Маяковская» в вагон заходит наш коллега по отряду космонавтов Жора Шонин. Увидел Леонова, обрадовался, заулыбался:
- Привет, Алексей, - говорит. – Ну, что отсидел свои суточки?
Бабка с авоськами при этих Жоркиных словах нервно дернулась. И авоськи к себе подтянула.
- Отсидел, Жорик, - отвечает Леонов Шонину. – А ты как?
- Да вот еду завтра садиться на пятнадцать суток, - говорит Жорка, снимает кепку и проводит рукой по гладко выбритой голове. - Решил вот перед «отсидкой» постричься...
И тут бабка как заорет на весь вагон:
- Хулиганье проклятое! И в метро проходу от вас нету! Милиция!»
Шутки – шутками, но к «отсидке» в «сурдобаре» кандидаты в космонавты психологически готовились очень серьезно. И это принесло свои результаты: срывов ни у кого не было.
«Валерий Быковский, первым прошедший испытания одиночеством в сурдокамере, успокаивал сослуживцев: «Ничего особенного». Но Павел Попович потом признался: «Нелегко». Андриян Николаев вспоминал: «Хотелось услышать хотя бы тонюсенький птичий писк, увидеть что-нибудь живое. И вдруг меня словно кто-то в спину толкнул. Поворачиваюсь – и в малюсеньком обзорном кружочке вижу глаз. Живой человеческий глаз. Он сразу исчез, но я его запомнил: от табачного цвета глаза до каждого волоска рыжеватых ресниц». Нечто подобное испытал Борис Волынов: «Живое слово, только одно слово – что бы я отдал тогда за него!» У Марса Рафикова, когда он спал, отказал датчик дыхания. Дежурный врач заглянул в иллюминатор – и обмер: лежит и. не дышит! А может, все-таки спит? Он написал записку, положил ее в передаточный люк и включил микрофон: «Марс Закирович! Возьмите содержимое передаточного люка». Теперь перепугался проснувшийся Рафиков: ему показалось, что начались слуховые галлюцинации.
Юрий Гагарин отправился в сурдокамеру 26 июля 1960 года. С собой он взял инструменты, чтобы мастерить. На каждый день было составлено расписание: с утра физзарядка, велоэргометр, ходьба и бег на месте, проведение анализов, а также наблюдения и отчеты о температуре, давлении в сурдокамере, ведение рабочего дневника и многое другое. Дежурные на связь не выходили, хотя и смеялись над шутками неистощимого на выдумки испытуемого. Чтобы не скучать, Гагарин загрузил себя дополнительной работой с астронавигационными приборами. Меню Гагарина состояло из содержимого туб с супами, копченой колбасы, плавленого сыра, хлеба» (6.5).
«- А вот Юрий Гагарин в «заточении» любил поюморить, - вспоминает кандидат биологических наук Ирина Пономарева, работавшая когда-то лаборанткой в отделе отбора и подготовки Института авиационной и космической медицины. - Представляете? Вечер. И вдруг вместо кодового штатного сообщения Юра неожиданно четко докладывает: «Пройдено сорок миллионов километров! Приближаемся к планете Венера! Подготовить посадочную площадку! Лаборант, вы готовы?» В каком-то замешательстве я что-то ответила и тут же, спохватившись, отключила обратную связь, ругая себя за нарушение режима и условий эксперимента» (6.6).
13 марта был понедельник. Утром Валентин попрощался с женой Аней и матерью, поцеловал еще спавшего в кроватке сына. Сказал, что едет в командировку. Предположительно где-то на десять-двенадцать дней. К концу следующей недели обещал быть обязательно.
«Он уходил, помню, это было рано утром, он уезжал, попрощался с нами, - вспоминала позднее Анна Бондаренко, супруга Валентина. - Мама говорит: «Все! Это все, конец. Он не вернется».
Слухи о том, что вот-вот предстоит полет в космос, ходили среди родственников будущих космонавтов. Любая командировка могла означать вылет на космодром и полет на орбиту.
«К этому времени в отряде уже наметились первые потери, - писал Вадим Молчанов в книге «О тех, кто не вышел на орбиты». - У медиков были очень серьезные, как им казалось, мотивы для отчисления из отряда Анатолия Карташова. После вращения на центрифуге все его тело покрывалось точечными кровоизлияниями. В 1960 году еще никто не мог сказать, как это проявится в космосе. Валентин Варламов, ныряя в озеро, повредил шейный позвонок. Все шло к тому, что космоса ему не видать. Владимир Комаров перенес операцию грыжи и на шесть месяцев был освобожден от тренировок. И не было никакой гарантии, что потом он их продолжит. Подстерегла беда и Павла Беляева. На парашютных прыжках он сломал ногу. Перелом оказался сложным. А поскольку в первых полетах приземление планировалось вне корабля, на парашюте, этот перелом мог сыграть плохую службу в космической карьере Беляева» (6.7).
Но никто и предположить не мог, что еще одного кандидата в космонавты поджидает смерть…
Владимир Яковлевич Фишелев, кандидат технических наук, действительный член Российской академии космонавтики им. К.Э.Циолковского, член-корреспондент Международной академии информатизации вспоминал:
«Эксперимент начался… Место проведения - барокамера, которая находилась в старом здании, которое сотрудники ГНИИИ АиКМ называли «Мавританией». В этом здании была гостиница «Мавритания», в которой, как описано в романе Л.Н.Толстого «Воскресенье», Катюша Маслова как будто отравила купца. Здание действительно было старинной постройки, барокамера установлена в большом помещении (возможно, это была «зала») с высокими сводчатыми потолками» (6.8).
Здание располагалось в Москве, около станции метро «Динамо».
Валентину Бондаренко были заданы испытания в перевернутом режиме дня - днем он должен был спать (с 14 до 23 часов), ночью - бодрствовать, нести вахту.
Георгию Шонину, товарищу Валентина по отряду космонавтов, в таком же «космическом полете» в сурдокамере был задан аналогичный «перевернутый» распорядок дня. По его словам, Георгий не смог быстро перестроиться. Ему трудно давался переход на новый рабочий ритм. Но, если надо работать ночью, – что же, будем работать. Он четко и молодцевато выполнял все методические указания, подготовленные медиками. Медицинский персонал, наблюдавший за экспериментом, отметил в контрольных записях высокую организованность и дисциплинированность пилота Шонина.
За окнами лаборатории светало, а Шонину передавалась команда «Отбой». Он ложился на койку и достаточно быстро засыпал. Хоть его организм и не сразу адаптировался к новым условиям существования, но усталость к концу очередного «дня» брала свое, и сон кандидата в космонавты был глубоким и спокойным.
Его будили или он просыпался сам в точно назначенное время. Умывался, делал легкую разминку, завтракал и сразу приступал к выполнению программы «полета». Во время пребывания в сурдобарокамере СБК-48 Георгий ежедневно вел дневник и вносил в него все необходимые записи: параметры внутреннего микроклимата «кабины космического корабля» (температура и влажность) и показатели межэлектродного сопротивления перед регистрацией электрофизиологических параметров. Он старался подробно записать все свои личные впечатления, дать общую оценку своему самочувствию и настроению. Правда, изо дня в день эти записи получались практически одинаковыми: «Самочувствие хорошее. Настроение бодрое. Все идет нормально».
Но к концу эксперимента усталость все-таки стала накапливаться. Уже потом Шонин признается:
«Чем меньше оставалось дней до конца эксперимента, тем более нетерпимым становился я сам. В последние дни буквально считал часы. И когда на пятнадцатые сутки динамик вдруг заговорил и вместе с приветствием предложил мне продолжить эксперимент еще на несколько дней, я категорически отказался».