Закат Пятого Солнца

Себастьян не стал спорить. Он молча кивнул, после чего обратился к девушкам с короткой фразой, отсылая их домой. Обеспокоенная Чика пыталась поймать взгляд Фернана, но тот упорно не смотрел на свою подругу. И вот через несколько минут испанцы, в сопровождении неизменного эскорта, подошли к подножию самой большой пирамиды. Именно здесь, на ее верхней площадке, зарезали девушку в первый день пребывания конкистадоров в городе.

Ступени широкой лестницы круто поднимались вверх. Справа и слева возвышались невысокие перила, с которых скалились каменные морды то ли змей, то ли драконов — клыкастые, лупоглазые, окруженные ворохом перьев. Вот под таким пристальным присмотром испанцы и начали взбираться.

Фернан нервничал. Его выводила из себя стража, неутомимо топавшая позади, раздражали каменные слепые глаза чудовищ, смотревших на них с двух сторон. Точно так же эти застывшие на барельефах твари провожали в последний путь мужчин и женщин, которые карабкались наверх, чтобы лечь под нож. И ведь те — вот удивительное совпадение! — тоже шли добровольно, без какого-либо принуждения.

Гонсалес остановился. А вдруг обратной дороги нет? Там, на верхней площадке, ведь только завсегдатаи. Одни и те же люди, которые из раза в раз участвуют в этих кровавых церемониях. А может ли чужак по своему желанию взойти туда и затем уйти обратно живым? Себастьян замер рядом. Лицо его было хмурым и замкнутым. На этот раз он не спешил со своими обычными едкими шутками. Видимо, подъем и у него вызывал лишь негативные впечатления.

— Думаешь, нас выпустят оттуда живыми?

Вопрос Риоса показал, что его одолевали схожие сомнения.

— Можно еще долго терзать себя догадками и предположениями. Давай, наконец-то, поднимемся и увидим все своими глазами.

Ступеней оставалось все меньше. И вот верхняя площадка открылась перед ними. На самом краю находился камень. Тот самый, на котором убивали людей. Вблизи испанцы увидели, что он весь покрыт тонкой резьбой. Узоры были характерны для местного изобразительного искусства: клыкастые демоны в богатых нарядах, змеи, чудовища с черепами вместо голов. Следы крови с него смыли и он блестел на солнце ослепительно-белой краской.

Конкистадоры ожидали увидеть здесь что-то сверхъестественное, настолько дикое и ужасное, что и словами не описать. Но все оказалось достаточно обыденным. Ровная площадка, выложенная каменными плитами, на дальнем краю возвышается строение, зияя черным прямоугольником входа. Более того, никто из индейцев их здесь не встречал.

Испанцы подошли поближе к зданию. Дверной проем с двух сторон обрамляли высокие истуканы с человеческими телами и головами чудовищ. Внутри мелькали сполохи света. Конкистадоры переглянулись и Гонсалес, чтобы друг не усомнился в его мужестве, поспешил внутрь. Себастьян двинулся вслед за ним.

Помещение оказалось небольшим и, как и прочие виденные ими дома, лишенным окон. Сумрак разгонял свет множества свечей, расставленных вдоль стен. Посреди комнаты стояла каменная статуя. Сколько подобных изваяний уже попадалось на глаза пленникам? Но она превосходила уродливостью все, виденное ранее. Вся какая-то искаженная, с нарушенными пропорциями, с непомерно большой головой и выпирающим животом, раскрыв рот в немом крике, она протягивала вперед сложенные вместе ладони. А на них покоилось свежее окровавленное сердце. Стены вокруг пестрели фресками. Мотивы их были вполне узнаваемы. Вот мужчины в страшных масках держат за руки и ноги человека, лежащего спиной на каменном алтаре. Вот один из них вырезает обреченному сердце, после чего с почтением подносит его отвратительной твари, возвышающейся над людьми. Одна из картин показывала, как в котлах варят руки и ноги убитого.

До последнего момента европейцы гнали от себя самые черные предположения. Но теперь закрывать глаза на правду стало уже невозможно.

— Фернан, эти дикари поклоняются дьяволу. Приносят ему человеческие жертвы.

Слова Себастьяна звучали еле слышно. Горло его сковал ужас и даже такая короткая фраза далась с трудом. Гонсалес медленно кивнул головой и осторожно, как будто опасаясь разбудить каменного идола, неслышно двинулся к выходу.

Вокруг по-прежнему никого не было. Воины эскорта не решились навязывать свое общество двум почетным пленникам и остались ждать, не доходя немного до верха. Отсюда открывалась великолепная панорама. Город виднелся как на ладони. Справа и слева возвышались пирамиды, напротив, через обширную площадь, стояли богато украшенные дворцы. Вдалеке, подобно зеркалу, блестело на солнце небольшое озеро, а за ним, прямая как стрела, уходила вдаль белая насыпная дорога. Но у испанцев даже мысли не возникало любоваться пейзажем.

Осознав, что ритуалы, проводимые на вершинах пирамид, суть подношение дьяволу, Фернан почувствовал страшный озноб. Такого поведения он мог ожидать только от ведьм и колдунов, которые в своей неутолимой ненависти к людям совершают кошмарные обряды во славу Сатане! Он стоял и с ужасом думал о том, что же их самих теперь ждет.

Для человека шестнадцатого века, воспитанного в духе строгой, не терпящей инакомыслия католической морали, осознать и принять такую веру было практически невозможно. Даже мусульмане, которые для любого испанца оставались извечными врагами, не запятнали себя жертвоприношениями. Здесь же вся мнимая цивилизация, как оказалось, была лишь ипостасью служения дьяволу! Самые величественные и удивительные строения возводили лишь для того, чтобы их вершины осквернять богопротивными ритуалами.

Фернан стоял, глядя вдаль невидящими глазами, и не представлял, что же ему теперь делать. Пытаться вырваться из этого жуткого города любой ценой? Сражаться, разить направо и налево до тех пор, пока руки держат оружие? То, что он прожил у дикарей столько времени, вкушал их пищу, пользовался их гостеприимством… Не было ли это смертным грехом? Не погубил ли он еще свою душу? Гонсалес замер почти у самого обрыва, терзаемый этими вопросами и не находя ответа. Лишь в последний момент он спохватился и сделал два шага назад. Все же это ужасное место обладало какой-то отвратительной магией, лишающей человека разума. Одно неосторожное движение и он, споткнувшись, покатился бы вниз по каменным ступеням. Точно так же, как тот индеец совсем недавно.

Голова горела как в лихорадке. Перед глазами все плыло, в ушах шумело. Как будто отдаленный гомон огромной толпы навязчиво что-то шептал ему, стараясь в чем-то убедить. Он оглянулся. Рядом был лишь Себастьян. Но Гонсалес уже ни в чем не мог быть уверен. Он осматривался по сторонам, ожидая, когда же индейцы покажут свою истинную суть. Где конец этой мистификации? К чему их готовили?

Фернан бы не удивился, если бы сейчас из пустого, казалось бы, храма вышел старый мудрец, учивший их местному языку и на чистом кастильском произнес: «Ну вот ты и узнал нашу тайну. Теперь скрываться больше незачем. Ты видишь, мы поклоняемся дьяволу, и он дает нам власть над миром. Давно мы готовили вас для великой жертвы. Ведь эти дикари — всего лишь бедные язычники, и нашего повелителя не удовлетворить такими подношениями. Что может для него быть более желанным, чем сердца двух добрых христиан». После этого индейцу стоило бы лишь позвать воинов, ожидающих на полпути к вершине пирамиды, чтобы они помогли в принесении кровавой жертвы.

— Себастьян, по-моему, настал момент убираться из этого проклятого богом места. Это же Содом и Гоморра воедино. Тут молятся дьяволу. Нужно уходить. Прорубаться, если не окажется другого выхода.

— С ума сошел?! Вокруг тысячи дикарей. Далеко ли мы убежим?

— Оставаясь здесь, мы рискуем куда большим. Нужно думать уже не о спасении жизней, пришло время позаботиться о спасении наших душ. Оставаясь среди дьяволопоклонников, мы навечно будем осуждены гореть в аду.

— Слушай, давай богословские диспуты оставим для более благоприятных времен, — не на шутку разозлился Себастьян. — Вот окажемся на Кубе и тогда расспросим священника, как бы нам очиститься от греха. Пока же нужно вести себя естественно.