Закат Пятого Солнца

Фернан решил во что бы то ни стало разобраться в сути этих сводящих с ума ритуалов. Он отлично понимал, что в таком шуме и гомоне поговорить невозможно, потому взял девушку за руку и потащил за собой. Следом потянулся Себастьян со своей наложницей, слуги и воины почетного эскорта. Фернан, слишком взбудораженный, бесцеремонно расталкивал всех, кто оказывался у него на пути до тех пор, пока ему не удалось выбраться на более открытое место. Он огляделся по сторонам. Толпа все так же роилась у подножия пирамиды — видимо, зрелища на сегодня еще не закончились.

Чика, присмирев, тревожно смотрела на него. Ее праздничное настроение таяло, улетучивалось с каждой секундой. В темных глазах читались настороженность и недоумение.

— Что это было? — Фернан ткнул пальцем в сторону пирамиды. — Зачем он прыгнул?

Девушка лишь озадаченно хлопала глазами, совершенно не понимая, чего добивается от нее Гонсалес.

— Фернан, ты ее напугал! — вступил в разговор Себастьян. — Она, похоже, и близко не поняла, о чем ты спрашиваешь.

Ближайшие несколько минут испанцы потратили на попытки найти с девушками общий язык. Пантомима, жестикуляция, немыслимая смесь испанских и индейских слов, которую то Фернан, то Себастьян, не сдержав раздражения, прерывали потоком ругательств… После столь длительных, хотя и весьма сумбурных объяснений испанцы пришли к выводу, что теперь-то они уже окончательно ничего не понимают. Единственное, в чем они убедились наверняка, так это то, что самоубийца прыгнул сам, по своей воле.

За время этих переговоров воины из эскорта находились неподалеку и, блюдя достоинство, стояли невозмутимо, лишь иногда перебрасываясь меж собой короткими фразами. В беседу с пленниками не вступали. Один из слуг — подвижный, непоседливый и болтливый малый — решив, что уж он-то сумеет ответить на терзавшие чужеземцев вопросы, вклинился в разговор. Было это весьма кстати — Фернан, доведенный до белого каления, уже с трудом себя контролировал. Так что несвоевременное вмешательство постороннего оказалось как нельзя более вовремя. Дав тому увесистый подзатыльник, чтобы не лез в чужую беседу, и, спустив немного пар, Гонсалес слегка пришел в себя. Остальные слуги, увидев такую систему поощрений, решили не вмешиваться со своими объяснениями и отошли немного в сторону, где принялись терпеливо ждать конца спора.

Чика к тому времени отчаялась растолковать непонятливым испанцам суть произошедшего. Решив, что будет лучше, если они все увидят своими глазами, она схватила Фернана за запястье и решительно потащила за собой. Роли поменялись — теперь девушка шла вперед, а он следовал за ней. Сопровождавшие их воины, опять-таки не проявив никаких признаков раздражения или неудовольствия, двинулись следом. Так они прошли мимо подножия пирамиды, где совсем недавно разбился человек и проследовали дальше.

Совсем скоро их маленькая процессия остановилась возле здания, перед которым стояло несколько глиняных чанов с водой. Жадное пламя лизало их пузатые бока и вода совсем уже собралась закипеть. Но внимание испанцев привлекла отнюдь не эта кухня под открытым небом. Между чанами лежала невысокая, всего-то до колена взрослому человеку, каменная плита. А на ней покоилось тело погибшего в результате падения мужчины. Вокруг него сгрудилось несколько индейцев. Они слаженно и со знанием дела разделывали труп кремневыми ножами. Видно было, что занятие для них не новое. Работали обстоятельно, без лишней суеты, уверенно кромсая плоть, и постепенно отделяли ее от костей. Куски мяса они тут же отправляли в плавание в чаны, а кости складывали отдельно, на другую каменную плиту меньшего размера.

Один из индейцев, увидав приближение гостей, выпрямился, тыльной стороной запястья вытер пот со лба, блеснул зубами и произнес несколько слов. Чика замерла, не решаясь подойти ближе. Она указала пальцем на каменное ложе погибшего и принялась что-то объяснять. Фернан смотрел на постепенно тающее тело и понимал, что вопросов у него с каждым мгновением все больше.

— А толково работают, — вынужденно признал Себастьян. — Ни один мясник в Севилье не разделает свиную тушу быстрее, чем эти нехристи.

Гонсалес почувствовал, как кружится голова от страшной догадки. До последнего момента не желая признавать очевидное, он некоторое время молчал, затем, собрав все свое мужество, спросил девушку:

— Что с ним теперь будет? — с этими словами он указал пальцем на чаны, в которых плавали куски человеческого мяса.

— Еда. Будем есть, — любезно сообщила ему Чика.

Какое-то мгновение Фернан тешил себя надеждой на то, что он неправильно истолковал ее слова, но затем все же решился признать очевидное. Как только он увидал, что тело варят, то уже в этот момент обо всем догадался. Гонсалес отвернулся и, не разбирая дороги, двинулся в сторону. Возмущение, гнев, даже ужас отступили перед отвращением. Так эти дикари, ко всему прочему, еще и людоеды. Есть ли на свете племя ужаснее? От прочих местных жителей, с их-то рожами, он и не ожидал ничего особо хорошего. Но Чика… И вот с этой девушкой он делил ложе! Почти не дыша, восхищенно любовался миловидным лицом и точеной фигурой, столь легкой и стремительной в танце! От омерзения к горлу подкатила тошнота. Желудок болезненно сокращался почти с такой же скоростью, как и трепещущее сердце. Фернан энергично потряс головой и стал дышать глубже, стараясь прогнать рвоту. Хотелось идти не останавливаясь до тех пор, пока город не отступит перед джунглями, чтобы не видеть больше никого из индейцев. Увы, это невозможно. Пока невозможно.

Себастьян хмуро шел рядом, погрузившись в невеселые мысли. Он также был шокирован, хотя и в меньшей степени. Риос в своих путешествиях чего только не насмотрелся, а потому переносил даже такие ужасные известия несколько легче. Следом за испанцами тянулся неизменный эскорт. Воины, казалось, давно смирились с тем, что иноземцы — люди странные, и понять мотивы их поступков крайне тяжело. Потому они все так же упорно и неутомимо следовали за двумя чужаками. Видимо, пленники решили продолжить прогулку. Что же в этом удивительного? Они и так каждый день бродят по городу.

Слуги что-то возбужденно обсуждали вполголоса, иногда задавая вопросы наложнице Себастьяна. Чика ни с кем в разговоры не вступала. Она обеспокоенно семенила вслед за Фернаном, не решаясь его потревожить. Что-то было не так. Она не поняла причин его отчуждения, но перед тем, как он от нее отвернулся, ясно увидела отвращение в его взгляде. Девушка мысленно проклинала тот барьер, который возводило между ними плохое знание речи. Что так вывело из себя Фернана?

В этот момент страшная догадка пронзила Гонсалеса. Он резко остановился, повернулся к другу и медленно произнес:

— Себастьян, а нас-то чьим мясом все эти дни кормили?

В первую секунду по спине Риоса пробежали мурашки. Он весь мгновенно покрылся липким потом, но затем воссоздал в памяти все их трапезы и ответил:

— Бог с тобой, Фернан! Нас кормили жареной дичью. Ну и рыбой еще иногда.

Эти слова Гонсалеса совершенно не убедили. Он продолжал смотреть на своего спутника все такими же круглыми от ужаса глазами, страшась предположить наиболее жуткое.

— Да что ты, в самом деле, не можешь человеческую ногу от куриной отличить?! — рассвирепел Себастьян. — Вспомни, нас кормили целыми тушками птиц. Может, какими-то перепелками или куропатками, может, фазанами. Черт знает, что еще у них тут водится. Попугаями, в крайнем случае! Приди в себя, Фернан! Мы-то человеческого мяса уж точно не ели!

Покопавшись в памяти, Фернан признал правоту своего друга. Ужас, сковавший его, постепенно развеивался, уступая место гневу.

— Проклятые людоеды! — с трудом сдерживая себя, произнес он. — Они еще осмеливаются приглашать нас на такие церемонии! Так! Пришло время разобраться во всем окончательно. Я хочу подняться на пирамиду.

Прожив здесь уже несколько недель, испанцы обходили пирамиды стороной. Это было, пожалуй, единственное приметное место во всем городе, которое они еще не посетили. О подъеме наверх конкистадоры даже не заводили разговор между собой, заключив как бы негласное соглашение о том, что лучше туда не лезть. Но сейчас оба понимали, что время пришло.