Замок Морганы

Менестрель нахмурился и озадаченно потёр рукой подбородок.

— Неужели никто из искателей счастья так и не понял, что сражается с призраками?

— Отчего же? Некоторые рыцари были поразительно догадливы. Да только человеческая душа — бездонный омут надежд и страхов… Поэтому призраки меняли форму бесконечно, и каждый рыцарь, измождённый борьбой, в конце концов лишался разума.

Колдунья подошла к дубовому столу и начала перебирать сушёные травы. Пылинки танцевали в солнечных лучах, освещавших сквозь круглое окошко закопчённый котёл, прялку и ступу. Огонь весело потрескивал, запах дыма смешивался с ароматом трав. Кочерга, всегда мечтавшая о полётах, начала потихоньку подбираться к метле, стоявшей в углу. Менестрель нахмурился. Наблюдая, как пользуясь занятостью хозяйки, шажок за шажком, кочерга упрямо движется к дремлющей после вчерашнего шабаша метле, он вспоминал свой первый визит в дом Ведьмы и её незаконченную фразу: «Подожди благодарить, я и передумать могу. Всё будет зависеть от…» «Зависеть от чего? — размышлял он. Когда завистливая кочерга уже наклонилась, чтобы повалить метлу и хорошенько обтоптать прутья удачливой сопернице, вмешалась ступа, давно враждовавшая с интриганкой. Кочерга со звоном упала, и после нового удара, проехавшись по полу, стукнулась о прялку. Колесо возмущённо зашумело. Не желая оставаться в стороне, огонь выбросил сноп ярко-оранжевых искр. Менестрель в бешенстве вскочил со стула.

— Ты! — крикнул он, воинственно размахивая не ожидавшим такой фамильярности полотенцем. — Ты говорила, что твоё решение будет зависеть от пророчества! Значит, ты знала всё заранее!

Ведьма невозмутимо щёлкнула пальцами — кочерга прыгнула на место, ступа присмирела, огонь вместо извинения выпустил струйку дыма, а метла спросонок лишь слабо пошевелила прутьями, прося оставить её в покое.

— Если это хоть раз повторится, — ласково проговорила колдунья, с улыбкой глядя на менестреля, — накажу всех.

Пузатый кувшин с водой угрожающе повис над головой Менестреля, тот вздохнул, сделал умиротворяющий жест обеими руками и снова опустился на стул.

— Странные вы, смертные, — покачала головой Ведьма, — вредите себе сами, а обвиняете нас, бедных магов. Больше ничего не хочешь узнать?

— Хочу… А что значат слова: «Пар вступит со льдом в сокрушительный бой, одержит победу вода над собой?» — после недолгой паузы спросил певец.

— Вода — стихия Одина. Солнечный Камень состоял из магического льда, а замок Морганы — из облаков. И то, и другое — вода.

— Замок… — Менестрель сосредоточенно потёр ладонями виски. — Состоит из облаков?

— А из чего же ещё? Разве ты не помнишь, как облака засасывали тебя, словно трясина?

— Скажи! Замок воплотится на земле? — спросил Менестрель, отмахнувшись от полотенца, которое не желало улетать.

— Не скоро. Да и то если Моргана этого захочет. Её погубила излишняя самонадеянность. Волшебница была уверена, что ты отдашь ей Камень, поскольку, как и ты, решила, что в пророчестве говорится именно о ней. «Мятежному сердцу откроется цель». Помнишь? Пророчество как кольцо: любой может примерить, да не всякому впору придётся… Жаждущая власти Моргана хотела подчинить себе магию Путеводного Камня и едва не поплатилась за это. Она успела покинуть своё творение, ведь в противном случае стала бы небесной пленницей, заточённой в тюрьме собственной магии.

— Почему?

— Много лет назад, обозлившись на смертных, Моргана создала Золотого сокола, исполняющего желания и доступного лишь тому, чья душа чиста. Рыцари гибли в нём один за другим. В конце концов, владыке Одину надоели бесчинства Морганы, и он потребовал от неё клятвы в том, что после первой же упущенной добычи замок займёт место среди облаков и будет украшать небо своими меняющимися очертаниями. А воплощаться на земле он сможет лишь раз в двадцать лет. Волшебница поклялась, потому что была уверена, что ни один смертный, пришедший к ней за Золотым соколом, не выйдет из замка призраков. Ведь она считала, что человек, способный лишь желать и стремящийся осуществить свои мечты, не прилагая усилий, не может обладать чистым сердцем.

— Но как ты могла предвидеть то, что я не отдам Камень Моргане?

— Предвижу вовсе не я, а великий Один. Помнишь три переплетённых треугольника, возникшие после пророчества? Они означают единство прошлого, настоящего и будущего. Для всемогущего Одина время едино. Не появись тогда этот знак, не видать бы тебе Камня. Любому артефакту нужен почтовый голубь.

========== Начало баллады и конец истории ==========

Колдунья замолчала. Золотистый пар, стелившийся по поверхности зелья, взметнулся вверх и завихрился, словно непослушный локон. Казалось, тишина, на цыпочках вошедшая в домик Ведьмы, игриво растрепала его своей прозрачной рукой. Запах сушёных трав, уютное потрескивание горящих сучьев, насмешливая нежность, время от времени проскальзывающая в глазах колдуньи, — всё это сладко одурманивало Менестреля, внушая ему мысль о том, как хорошо было бы после всех тягот одинокого странника и пережитых в замке приключений остаться здесь и наконец обрести уют и покой. Однако один образ из прошлого, ненадолго померкший, вдруг снова обжёг его память. Певец вздрогнул, но сразу же овладев собой, перевёл дыхание и заговорил:

— Рыцарей, как и Моргану, погубила излишняя самонадеянность… — Менестрель задумчиво взглянул на трепещущее пламя. — Они не пришли за помощью к тебе.

— Мимо, — усмехнулась Ведьма, — ты хотел сразить меня стрелой очередной похвалы, но снова промахнулся. Я догадываюсь, о чём ты хочешь меня попросить. Впрочем, по рукам: помощь в обмен на балладу.

— Смеёшься? Лютню я во дворце оставил.

— А ты на котомку взгляни.

Глаза Менестреля засияли от радости. К котомке была привязана новенькая лютня. Её золотистая дека, похожая на половинку диковинного плода, сладко пахла свежим лаком. Певец коснулся струн, и их нежные голоса заспорили с тишиной, царившей в домике колдуньи. Он запел:

В час, когда звуки струн расцветали в тиши,

Серебро рассыпала по бархату ночь,

Незаметно баллада коснулась души,

Полюбила певца королевская дочь.

Чтобы выполнить волю монарха-отца,

В мрачный замок Морганы спешит Менестрель.

Три больших испытания ждут храбреца:

Принести чудо-сокола — главная цель.

Его голос не был сильным, однако обладал свойством завораживать и проникать в любую душу, пробуждая чувства, не знакомые слушателю ранее. Певец задумчиво провел большим пальцем по струнам, и прозрачные звуки задрожали и растаяли, словно пар, струящийся из котла.

— А дальше? — спросила Ведьма, погружая высохшую лягушачью лапку в зелье, на поверхности которого появились мелкие пузырьки.

— Дальше я ещё не сочинил… — Менестрель пожал плечами.

— Что ж, неплохое начало баллады. Осталось лишь продолжить и закончить. Только правду приплетать не вздумай.

Она поставила лягушачью лапку в специально отведённую для нее костяную чашу и стала невозмутимо подбрасывать вверх связки травы. Связки одна за другой взлетали, и верёвочки, скреплявшие их, завязывались бантиками на прибитых под потолком гвоздях. Менестрель выжидающе смотрел на колдунью. После недолгой паузы он, наконец, взмолился:

— Ну, помоги же мне последний раз, прошу!

— Так уж и быть, — вздохнула Ведьма, — ведь ты впервые просишь искренне, без лести, только послушай одну историю, пока котёл не закипел.

Полотенце, успешно приняв форму веера, стало обмахивать певца.

— Много лет назад цыганский табор разбил лагерь неподалёку от одной из деревень. Любовь крестьянской девушки и молодого цыгана продлилась недолго. Табор уехал, а через некоторое время один небогатый художник нашёл на крыльце своего дома жалобно плачущую корзину. Добрый живописец взял на воспитание найденного младенца. Ведь учеников у него было много, а вот слуги не хватало. Поэтому едва приёмыш подрос, его научили подметать двор, бегать в лавку за молоком и хлебом, таскать воду. Ученики художника нередко взваливали на него свои обязанности, заставляя растирать краски и мыть кисти. За любую провинность они награждали приёмыша тумаками и пугали рассказами о разных чудовищах. Посылая его в погреб, мальчишки уверяли, там живёт сфинкс, который растерзает его, если тот не поторопится. Но юный слуга и не думал жаловаться на жизнь. Приёмыш считал свою судьбу самой счастливой на свете. Ведь он мог подолгу рассматривать картины. Подметая пол в мастерской, он просто блаженствовал среди них. Изображения великолепных замков, прекрасных дев и пышных садов увлекали его в волшебную страну, рядом с которой тяжёлая работа и подзатыльники мальчишек казались ему далёкими пустяками. Но случай, произошедший с ним однажды, разрушил счастливое неведение, словно карточный домик.