Страница 8 из 8
Как-то, возвращаясь из леса с хворостом, приёмыш увидел проезжавший по дороге королевский кортеж. Придворные дамы, одетые в шёлк и бархат, показались ему прекрасными феями. Их ожерелья и диадемы сверкали, как звёзды. Но прекраснее всех был юный принц, ехавший верхом на белоснежном пони. Белокурый, голубоглазый мальчик, поразивший юного слугу, был одет в голубой, расшитый золотом камзол и пурпурную мантию. На поясе поблескивала маленькая шпага с рукояткой, усыпанной жемчугом. Глядя на своего ровесника, утопающего в роскоши, бедный приёмыш подумал: «Если принц ездит по той же дороге, по которой я хожу за хворостом, то почему бы мне не поменяться с ним местами?»
Вскоре в дом художника случайно заглянул путник в тёмном дорожном плаще. Лютня, привязанная к его котомке, показалась юному слуге волшебной диковинкой. Странствующий певец был высокого роста, крепкий, совсем ещё не старый, но его длинные, зачесанные назад волосы, открывавшие высокий с едва наметившимися морщинками лоб, отливали серебром. Взгляд небольших, светло-карих глаз был добр и весел. И приёмыш увязался за ним. Певец научил его играть на лютне и сочинять баллады, называл сыном, а потом…»
Менестрель хотел что-то сказать, но край полотенца случайно оказался у него во рту.
— Не шашкаживай дальше, — сердито прошепелявил он.
— Отчего же? — Ведьма наивно захлопала ресницами. — Неужели тебе не нравится кульминация истории? Кыш! — Она махнула рукой, и полотенце упорхнуло на место. — Однажды ты пел на рыночной площади, сидя на пивном бочонке. Ты не заметил, как толпа простолюдинов за твоей спиной стала почтительно расступаться перед роскошной каретой. Снежно-белая роза, брошенная изящной рукой принцессы, угодила прямо в твою макушку. Твой учитель, уходивший купить хлеба в дорогу, вернувшись, нашёл лишь опорожненный бочонок. Лучи закатного солнца успели трижды коснуться великолепных витражей королевского замка, прежде чем ты вышел к учителю, ожидавшему тебя с нетерпением, и, бросив ему довольно увесистый мешочек с деньгами, воскликнул: «Я остаюсь, счастливого пути!»
Ведьма презрительно взглянула на Менестреля, виновато втянувшего голову в плечи.
— Смотри-ка, котёл закипает!
Певец бросился к котлу. Когда пена расступилась, он увидел оживленную рыночную площадь, залитую солнцем. Вдали возвышался силуэт роскошного дворца. Был слышен гул толпы. Копыта гнедого жеребца, которого вел под уздцы дюжий крестьянин, стучали по круглым булыжникам мостовой. Менестрель тщетно пытался смотреть сквозь толпу, собравшуюся вокруг мальчика-канатоходца, одетого в красный камзол, белые чулки и короткие чёрные штаны. Вскоре юный канатоходец закончил свой опасный путь и, лихо перевернувшись в воздухе, под восторженные крики и зевак приземлился на мостовую. Пёстрая толпа стала медленно расходиться, и Менестрель увидел сперва краснощёкую торговку в чепце, которая вынимала из корзины пирожки и раскладывала их на столе, затем бородатого точильщика ножей и его станок, состоящий из трех колес — большого деревянного и двух маленьких каменных. Вдруг Менестрель вздрогнул, его сердце взволнованно забилось. Он услышал мелодию лютни. Тихая, нежная и чарующая она пробивалась сквозь сплав хаотичных звуков. Так юная ольха, тонкая и крепкая, как бечёвка, стремясь к солнцу, прорастает сквозь щель между камнями. На мостовой сидел нищий старик. Лёгкий ветерок развевал лохмотья его дорожного плаща и седые, слипшиеся волосы. Узловатые пальцы с трудом перебирали струны лютни. Какой-то мальчишка вприпрыжку пробежал мимо старика, и мелкий камешек ударился о надколотый край чаши, стоявшей у ног нищего. Небольшие светло-карие глаза, освещавшие морщинистое, тёмное от солнца и грязи лицо, на мгновение вспыхнули радостью, после чего в них снова воцарились доброта и спокойствие. Старый пилигрим поблагодарил озорника. Казалось, что, глядя перед собой, нищий видит вовсе не рыночную площадь, а далёкую, прекрасную страну, дивную мелодию которой пела его потертая лютня. Старик был слеп.
Менестрель опустил голову, струны его новой лютни робким эхом отозвались на голос далёкой сестры.
— Вот и открылась цель твоему мятежному сердцу, — тихо проговорила Ведьма, взяв с полки костяную ступку, — место узнаешь?
— Конечно, — прошептал певец. Его чёрные, как уголь, глаза влажно блестели. — Это мой родной город.
Менестрель устремился к выходу. У двери он оглянулся, послал Ведьме воздушный поцелуй и выбежал.
— Ох, и невежи эти смертные, — проговорила колдунья, растирая в ступке мякоть ореха, — ну да ладно, ведь мечта старого пилигрима скоро станет былью…