Замок Морганы

— Ты будешь королём, только отдай мне Солнечный Камень, — горячо прошептала она.

В этот миг в памяти певца вспыхнула алая ткань, упавшая на заляпанный красками пол мастерской с одной из картин. Лицо черноволосой девушки, в блестящих глазах которой отражались колонны и витражи, открывшееся ему много лет назад, пробудило в детской душе чувство любви и благоговейного трепета.

Тонкие пальцы волшебницы игриво касались его лба, щеки, губ… Опьянённый её внезапной нежностью, Менестрель жадно прильнул к ним губами.

— Отдай его… Ведь ты, как и я, познал боль предательства… Отдай же…

Певец поднял руку и медленно разжал кулак. На ладони блестел Камень. Мысль: «Бросить, бросить!» — настойчиво звучала в его голове. Одной рукой Моргана ласково обняла Менестреля, другую протянула к Камню. Она почти дотронулась до ладони певца, когда один из солнечных лучей, проникавших в залу, зажёгся внутри кристалла трепетным, золотистым огоньком. Камень сразу стал холодным, как лёд. На его прозрачной поверхности выступили капли воды. Кристалл таял, но тонкая струйка, которая потекла по руке певца, зашипела и мгновенно испарилась, пронзив запястье нестерпимой болью. Менестрель вскрикнул и отбросил тающий Камень. Артефакт ударился о колонну, и хрустальный звон эхом прокатился по пустой зале. На облачно-белом мраморе появилась маленькая, едва заметная трещина. Моргана вздрогнула и отпрянула назад. Гримаса испуга и боли, на мгновение исказившая её лицо, сменилась ядовитой усмешкой.

— Небесный правитель снова обманул меня, — тихо и вкрадчиво проговорила она, — но любое могущество имеет границы. Очень скоро я вернусь.

Моргана прижала ладони к губам, посылая Менестрелю два воздушных поцелуя. Волшебница раскинула руки, они быстро обросли чёрными перьями и превратились в крылья. Поднимаясь в воздух, тело Морганы уменьшилось, появился клюв и трёхпалые птичьи лапы. Когда иссиня-чёрная ворона вылетела в отверстие разбитого витража, роскошная зала качнулась, словно отражение в воде. Трещины поползли по стенам и, коснувшись потолка, перечеркнули изображение Морганы на росписи. От капители одной из колонн отвалился кусок позолоченного мрамора, и через мгновение глыбы стали обрушиваться на пол одна за другой. Уворачиваясь от них, Менестрель увидел колонну, которая, словно подрубленный ствол могучего дерева, падала прямо на него. В панике он взмахнул руками. Руки прошли сквозь мрамор и певец, оступившись, упал на спину. Прямо над собой он увидел покачивающуюся люстру. Через мгновение причудливое скопление алмазных слёз с грохотом разбилось о белоснежные плиты, и сверкающие капли, словно дротики, вонзились в тело менестреля. Пятна крови алыми маками расцвели на белой ткани его рубахи, но певец почувствовал лишь лёгкое дуновение ветерка. Позолоченная капитель, придавившая его к полу, была не тяжелее воздуха, но Менестрель кричал и отбивался от невесомых мраморных глыб и осколков цветного стекла, неосязаемо вонзавшихся в его тело. Наконец, он смирился со своей участью и зажмурился…

========== Танец двух стихий ==========

Менестрель открыл глаза. Над ним сияло небо, покрытое лебяжьим пухом облаков. «Небо вверху, значит, я жив!» — подумал он. Если бы не блестевший на траве Камень и притупившаяся боль от ожога, певец решил бы, что приключения в замке Морганы были лишь нелепым сном. Поспешно сунув артефакт в котомку, Менестрель огляделся вокруг. Аллеи и фонтаны, окружавшие замок, бесследно исчезли. Ветер трепал кусты вереска и колючие ветви молодой сосны. Лишь вдали, у горизонта, словно айсберг, сверкало облако, очертания которого с удивительной точностью воспроизводили силуэт замка.

Спустившись с горы, Менестрель увидел бурный ручей. Студеная вода трепала гибкие ветви огромной ивы, склонившейся над ним. Солнечные лучи не могли пробиться сквозь густую листву её великолепной кроны. Решив, что по рассеянности спустился с другой стороны горы — ведь он помнил лишь молоденькую иву и небольшой ручеек — Менестрель залюбовался пейзажем. Певец присел у пруда и хотел зачерпнуть воды ладонью, но так и застыл с протянутой рукой. Смуглое лицо, взглянувшее на него из дрожащего зеркала воды, показалось певцу его изменённой копией. В чёрных кудрях серебрилась седая прядь, черты утратили прежнюю мягкость. Скулы заострились, между бровями пролегли две едва заметных складки.

Однако такой пустяк не мог омрачить его счастья. Конечно, вернуться к королю и принцессе без Золотого сокола он не мог, но, несмотря на это, в душе расцветало чувство неописуемой лёгкости. Он стал насвистывать очередной посетивший голову мотив, вторя птичьим голосам. Певец радовался тому, что ему удалось выйти живым из замка Морганы, и тому, что в его руках остался сильнейший артефакт. Возможно, раньше он сбежал бы, прихватив с собой дар великого О́дина, но теперь, при одной мысли об этом, в груди зашевелилось неприятное чувство, давно забытое и очень странное. Что-то похожее Менестрель испытал в раннем детстве, после того, как утащил из корзины задремавшей торговки жёлтый, блестящий на солнце леденец в форме звезды. Певец вспомнил глаза принцессы, совсем недавно слушавшей нежную балладу и смотревшей на него с детским восторгом, и смутное беспокойство усилилось. Он нервно сжал ремешок котомки. Воспоминания, бывшие редкими гостями, теперь нагрянули толпой, и Менестрель не был готов к их приёму. Тёмный погреб, огромная метла, которую с трудом удерживали худые детские руки, множество прекрасных, остро пахших краской полотен, воплощающих неведомый и прекрасный мир — всё это возникало перед глазами певца, рождая в душе множество чувств. Самым сильным из них было то гадкое и назойливое ощущение, объяснить суть которого он боялся даже самому себе.

В памяти Менестреля возникла лютня, гриф её был слишком широк для мальчишеской ладони. Струны казались чересчур жёсткими, а вместо долгожданного журчания слышался лишь треск. Пальцы были так непослушны и неповоротливы, что досада и злость, накатившие удушливой волной, взяли верх над детским разумом. Но ласковая рука удержала кулак, занесённый для удара по старой, потёртой деке.

— Так ты ничего не добьёшься. Лютня, как и человеческая душа, откликается лишь на доброту.

При этом воспоминании в сердце Менестреля словно вонзилась сапожная игла, похожая на ту, которой он, будучи ребёнком, едва не проткнул палец насквозь, пытаясь починить порванные башмаки. В конце концов, гадкое чувство замучило его настолько, что Менестрель решил сейчас же вернуть Ведьме Камень, а заодно спросить у неё совета.

Солнечные лучи, пробиваясь сквозь стволы вековых сосен, освещали пёструю лесную поляну. Кудрявый дымок поднимался над соломенной крышей домика Ведьмы, сплошь увитого плющом. Ведьма, с маленькой костяной ступкой в руках, стояла на пороге. Колдунья немного пополнела, от этого грубость черт её лица сгладилась. Тёмные глаза, лишённые блеска, лукаво смотрели на певца. Прежде чем Менестрель мысленно задался вопросом, когда успели произойти эти перемены, Ведьма с усмешкой произнесла:

— Что, совесть точит твоё сердце, словно червь гнилое яблочко, не так ли?

— Откуда ты знаешь? — смутился Менестрель.

— Ты не удрал с Солнечным Камнем О́дина. Впрочем, иначе и быть не могло.

Едва артефакт коснулся руки колдуньи, внутри него вспыхнули три треугольника, переплетённых между собой. Ведьма вскрикнула и бросила Камень на середину поляны. Птичьи голоса смолкли. Вместо перистых облаков появились рыхлые, свинцовые тучи. Казалось, они поглощали жемчужно-голубое сияние, затягивая небо сизой пеленой.

— Быстрее! — Она схватила певца за руку и потащила в дом. — Сейчас начнётся!

Раздался гром. Упавший артефакт взорвался золотыми зигзагами молний, косые струи воды устремились вверх.

— Великий Один, — прошептала Ведьма.

Дождь шёл «наоборот». Серебряные нити сшивали поменявшиеся местами небо и землю. Внезапно тонкие струи превратились в мощные потоки, которые то ослабевали, то ударяли блестящим каскадом. Камень сыпал молниями, словно огромный бенгальский огонь. Пламя и вода сплелись в объятиях и затеяли бешеную пляску. От удивления и восхищения Менестрель даже открыл рот. Он хотел подойти ближе к двери, чтобы лучше запечатлеть в памяти танец двух стихий, но Ведьма властно положила руку на его плечо.