Страница 26 из 31
Подьячий ел, ел и ел, до тех пор, пока без сил не свалился.
Когда Степан пришёл в следующий раз, Осип уже мог думать и разговаривать, а потому первым делом спросил тюремщика об Афоне. Дума о товарище давно уже терзала его, будто заноза в неудобном месте. Тюремщик был слегка пьян, а потому ему тоже очень поговорить.
- Я чего с ним сделается? - пожал плечами Степан. - По Москве где-нибудь гуляет. Праздничная неделя, чай...
- Как гуляет?! - вытаращил на тюремщика глаза подьячий.
- А чего ещё в праздники делать? Самое время погулять...
- Я ж его..., - Осип тряхнул головой и запнулся. - Я ж под пыткой его... Не выдержал...
Так, ты чего, Оська, до сих пор не понял ничего! - вытаращил на пленника глаза Степан. - Афонька-то из наших...
- Как из ваших?!
- А так, - тюремщик присел возле двери на корточки. - Когда у меня с болотом не получилось, кривой Евстигней, принёс же его бес с утра пораньше к этому мосту, увидел тебя на мужицкой телеге. Ох, и ругал он меня. Раза три по уху "съездил"... Вот... Потом позвал Афоньку, велел к тебе как-нибудь по умному подлизаться да помогать всячески. Ну, понимаешь... Чтоб всегда знать - чего ты там вызнал. А Афонька - хитрый, что змей из сада эдемского. Вот он тебя вокруг пальца и окрутил. А ты думал, что тебе коней с аргамачьей конюшни дали?
- А откуда же? - подьячий всё ещё не мог решить: верить этому конокраду или нет.
- Это Евстигней распорядился из лошадей Нарышкиных дать, - ухмыльнулся Степан. - Откуда же ещё! Неужели ты сразу не сообразил? Вообще-то, Евстигней хотел тебя сразу прибить, а у меня, видишь ли, не получилось... Ты уж прости меня, дурака, только я человек подневольный. Мне приказали, я и... Ну, ладно... Потом Естигней подумал, вот укокошит он тебя, а ну как другого пошлют насчёт мёртвых девчонок в селе Преображенском разбираться. Слух о тех покойницах до Москвы уж долетел. Всех-то не перебьёшь. Сам понимаешь. Вот он и подослал к тебе Афоню, чтоб следил за тобой повсюду. А ты и не понял?
- Нет.
- Вот так вот. Афоня хитрый, вкруг пальца любого обведёт, - Степан встал и поднял вверх палец. - А ты Оська, все-таки, под счастливой звездой родился.
- Скажешь тоже, - Осип тоже попробовал встать на ноги. Получилось.
- Конечно, под счастливой, - тюремщик засмеялся. - Третьего дня, когда с дыбы сняли, Евстигней велел тебя придушить да в болото бросить. А вот Ян Кудесник сказал, дескать, нужен ты ему ...
- Что ещё за "кудесник"?
- Он здесь, - Степан понизил голос до шепота, - зелье варит, чтоб люди не умирали. Понимаешь?
- Нет.
- Ну, как же? Все же смертны, а Ян Кудесник говорит, что есть такое зелье, если его испьёшь, то будешь всегда здоровым, молодым и не умрёшь никогда. Кудесника-то по приказу самого боярина Артамона Матвеева из неметчины привезли. Он, боярин-то, хоть и в ссылке был, но сила у него - ого-го какая. Приказал и привезли... Видишь, как... Только пока у Кудесника не получается сварить зелья этого. Девчачьей крови уж бочек пять извёл, а всё никак... Мы, скажу тебе Оська честно, замучились уж в дальние деревни ездить да девчонок там воровать. Не из приятных это дело. В последний раз моего дружка Никодима тамошние деревенские мужики вилами поранили. Я тебе про это потом расскажу... Теперь о тебе... Евстигней уже порешить тебя велел, а Кудесник сказал, что хочет кровь твою для зелья бессмертного попробовать.
- Мою кровь? - переспросил подьячий, и глаза у него полезли на лоб.
- А чью же ещё? - вздохнул тюремщик. - Не мою же... Сейчас ещё девчонка у него над блюдом висит, а к тому же он немного запил. Второй день к себе в подвал не спускается. Я же говорю, что под счастливой звездой ты родился, Оська. Три дня ещё точно проживёшь...
- А потом? - Осип нахмурился, явно понимая, что ничего хорошего в том самом "потом" с ним ничего не случится.
- Потом? Потом дело известное: повесит он тебя и начнёт кровь сцеживать. Видно, на роду у тебя так написано... Ладно, пойду я, а то темнеет на улице, - Степан поднял палец и показал вверх, откуда струился уже еле заметный мутный свет. - Засиделся я тут у тебя. А мы в Черкизово к девкам собрались. Как бы без меня не ушли. Пойду, а ты ешь, завтра ещё принесу.
Скрежет двери. И Осип снова один в углу сидит. Опять неспокойно у него на душе, да и какой покой может быть в неволе, а тут ещё весть о предательстве товарища. Кто в такой ситуации да при таких обстоятельствах найдёт в душе, хоть каплю спокойствия. Никто! И Осип тому не исключение. Злые кошки скреблись в его душе. Первая всё царапала и поминала о предательстве Афони.
- Как же так-то? - был себя ладонью по лбу подьячий, - я ж ему доверять стал во всём, а он... Может, наврал Степан? Вряд ли... Откуда-то они по секретный нож лекаря узнали... Кроме Афони никто не мог сказать. Как же так-то? Эх, Афоня, Афоня... А говорил что в огонь и в воду за меня бросится... Вот и верь после этого людям...
Вторая кошка скребла когтями, поминая, что жить Осипу осталось только три дня, а потом... Ладно бы просто убили, а то ведь начнут кровь по капле сцеживать. Бр-р-р... Надо как-то спасаться. Но как? Осип подполз к двери и подёргал её. Куда там - даже не шелохнулась.
- Так вырваться не получится, - неизвестно кому поведал подьячий и пополз от двери прочь. - Надо как-то по-другому изловчиться...
Мысль о том, как сбежать из неволи по-другому, никак не хотела даваться Осипу. Конечно, можно убить Степана, но как это сделать? Степан вон какой здоровый, а у Осипа коленки дрожат, когда он на ноги встать пробует. Нет, со Степаном ему сейчас не справиться. Думал-думал подьячий и уснул.
И приснился ему странный сон. Кстати сказать, первый раз он увидел сон, после того, как попал в неволю. Первый раз - и стразу такой ужас! Привиделось Опипу, будто решился он убить тюремщика. Разбил он плошку глиняную, схватил острый осколок да в шею подлому конокраду и ткнул. Осколок-то, вроде, маленький, а рана шее врага разверзлась, хоть головой туда лезь. Кровь в ране клокочет, пузырится, ни дать ни взять, варево жирное в котле кипит. И выныривает из этого кипения змеиная голова с кривым желтым зубом, а с зуба яд так и капает. Отпрыгнул, вроде бы, Осип назад и споткнулся обо что-то... Оборачивается, а там крыса, ростом с дворовую собаку, зубами лязгает, к прыжку готовится и норовит подьячего за ногу тяпнуть. Бежать надо! А куда? Пока думал, змеюка шею хвостом скользким обвила, и дышать сразу нечем стало. Рвётся Осип, беснуется, а толку ни малейшего. И тут голос сверху: