Страница 71 из 90
— Как дела, донья Эдувигис? — наконец спросила я, когда мы допили вторую чашку чая с одним и тем же чайным пакетиком.
— Справляюсь помаленьку. А ты, девочка?
— Тоже справляюсь, спасибо. А ваша корова, она в порядке?
— Да-да, но и она помаленьку стареет, — вздохнула женщина. — Не даёт много молока. Думаю, она слабеет.
— Мануэль и я используем сгущённое молоко.
— Боже! Скажите джентльмену, что завтра утром Хуанито принесёт вам немного молока и сыра.
— Большое вам спасибо, донья Эдувигис.
— И я думаю, ваш домик не слишком чистый…
— Наоборот, там довольно грязно, врать не буду, — призналась я женщине.
— Боже! Простите же вы меня.
— Нет-нет, мне нечего тебе прощать.
— Скажите джентльмену, что он может на меня рассчитывать.
— Тогда — как обычно, донья Эдувигис.
— Да, да, американочка, как обычно.
Затем мы поговорили о болезнях и о картофеле, как требовалось по протоколу.
Таковы последние новости. Зима на Чилоэ холодная и долгая, но её легче вытерпеть, чем зиму на севере: не нужно ни сгребать снег, ни заворачиваться в меха. Когда позволяет погода, ведутся занятия в школе, однако в таверне всегда играют в труко, даже когда в небе бушуют молнии. Никогда не бывает недостатка картошки для супа, дров для плиты и мате для друзей. Иногда у нас есть электричество, а иногда мы зажигаем свечи.
Если нет дождя, команда «Калеуче» яростно готовится к чемпионату в сентябре. Ни у кого из игроков размер ноги не изменился, и футбольные бутсы всё ещё им как раз. Хуанито — запасной игрок, а Педро Пеланчугая выбрали вратарём команды. В этой стране всё решается демократическим голосованием или назначением комиссий, несколько сложными процессами; чилийцы считают, что простые решения незаконны.
Донье Лусинде исполнилось сто десять лет. За последние недели она стала похожа на пыльную тряпичную куклу, у неё больше нет сил красить шерсть, и она готовится встретиться со смертью лицом к лицу, но у неё новые зубы. До весны здесь не будет ни куранто, ни новых туристов, но женщины всё ещё вяжут и плетут забавные вещицы, поскольку безделье — это грех, а лень — дело мужское. Я учусь вязать, чтобы не выглядеть бездельницей. На данный момент я вяжу тёплые шарфы из плотной шерсти.
Половина острова слегла с бронхитом или ломотой в костях, но если лодка Национальной службы здравоохранения задерживается на неделю-две, то единственная, кто по ней скучает, — Лилиана Тревиньо, которая, говорят, влюблена в безбородого доктора. Люди не доверяют врачам, которые не берут денег, и предпочитают лечиться природными средствами, а в серьёзных случаях прибегать к магии мачи. Католический священник же всегда приходит на воскресную мессу, не давая пятидесятникам и евангелистам опередить себя. По словам Мануэля, так просто подобное не случится, потому что в Чили католическая церковь более влиятельна, нежели в самом Ватикане. Он рассказывал, что это последняя страна в мире, в которой действует закон, делающий развод настолько сложным: в нашей стране убить супруга легче, чем развестись, поэтому никто не хочет жениться и большинство детей рождаются вне брака. Об абортах не говорят, само слово «аборт» считается грубым, хотя явление широко практикуется. Чилийцы почитают Папу, но игнорируют его мнение в вопросах секса и его последствий, потому что хорошо обеспеченный целомудренный старик, который не работал в своей жизни, мало что знает об этом.
Сюжет телесериала развивается очень медленно: идёт уже девяносто вторая серия, а герои в том же состоянии, что и в начале. Теленовелла очень важна для жителей острова: от несчастий персонажей здесь страдают больше, чем от своих собственных. Мануэль не смотрит телевизор, и я мало понимаю, что говорят актёры и почти ничего — в фабуле. Кажется, некую Элизу похитил её дядя, который влюбился в девушку и где-то запер, в то время как тётя собирается убить её, вместо того чтобы убить мужа, что было бы логичнее.
Моей подруги Пинкойи и её семьи морских львов больше нет в гроте; они переселились в другие воды и на другие скалы, но вернутся в следующем году: рыбаки заверили меня, что морские львы следуют привычкам и всегда возвращаются сюда летом.
Ливингстон, пёс полицейских, полностью вырос и стал полиглотом: он понимает команды на английском, испанском и чилотском языках. Я научила его четырём основным трюкам, которые знает любая собака, а остальным он научился самостоятельно, поэтому Ливингстон пасёт овец и пьяниц, собирает добычу, когда его берут на охоту; подаёт сигнал тревоги во время пожара или наводнения, определяет многие наркотики за исключением марихуаны и в шутку нападает, если Умилде Гарай ему это приказывает на показательных выступлениях, хотя в реальной жизни он очень ручной. Пёс ещё не находил трупов, потому что, как сказал Гарай, «к сожалению, у нас их не было», однако отыскал четырёхлетнего внука Аурелио Ньянкупеля, потерявшегося на холме. Сьюзен, моя бывшая мачеха, отдала бы любые деньги за такую собаку, как Ливингстон.
Я пропустила два собрания добрых ведьм в пещере: первое, когда Даниэль был здесь, и второе в этом месяце, потому что мы с Бланкой не смогли добраться до Исла-Гранде: из-за угрозы шторма капитан запретил выход в море. Я очень сожалела, потому что мы собирались благословить новорождённого одной из ведьм, люблю детей, которые ещё не начали разговаривать. Мне очень не хватало наших встреч в чреве Пачамамы с этими молодыми чувственными женщинами, здоровыми духом и сердцем. Среди них я чувствовала себя принятой, я не просто какая-то американка, я — Майя, я — одна из ведьм и принадлежу этой земле. Когда мы едем в Кастро, мы остаёмся на ночь или две у дона Лионеля Шнейка, в которого я бы непременно влюбилась, если бы несколько ранее Даниэль Гудрич не пересёк мою астрологическую карту. Он неотразим, как мифический Мильялобо, огромный здоровяк, усатый и похотливый. «Смотри, коммунист, как тебе повезло — в твой дом занесло эту прекрасную американочку!» — восклицает он каждый раз, когда видит Мануэля Ариаса.
Расследование по делу Асусены Корралес ни к чему не привело из-за отсутствия доказательств; не было следов того, что аборт был вызван, — это преимущество концентрированного настоя листьев авокадо и огуречника. Мы больше не видели эту девушку, потому что она уехала жить в Квеллон со своей старшей сестрой, матерью Хуанито, которую я всё ещё не знаю. После того, что случилось, полицейские Кaркамо и Гарай начали самостоятельно разузнавать об отце умершего ребёнка и пришли к уже известному выводу, что Асусену изнасиловал её отец, как и остальных своих дочерей. Это «личное», как говорят здесь, и никто не чувствует себя вправе вмешиваться в происходящее в чужом доме — сор из избы не выносят.
Полицейские хотели, чтобы члены семьи сами сообщили об инциденте, тогда они могли бы вмешаться на законных основаниях, но им это не удалось. Бланка Шнейк также не могла убедить Асусену или Эдувигис заявить в полицию. Сплетни и обвинения разлетелись по всему поселению, каждый высказал своё мнение по этому вопросу, и скандал, в конце концов, растворился в болтовне. Однако справедливость восторжествовала наименее ожидаемым образом: оставшуюся ногу Кармело Корралеса поразила гангрена. Он дождался, когда Эдувигис отправится в Кастро, чтобы заполнить бланки для второй ампутации, и покончил с собой, введя в вену целую ампулу инсулина. Эдувигис обнаружила мужа уже без сознания и держала его на руках, пока тот не умер через несколько минут. Никто, даже полицейские, не говорили о самоубийстве. По общему мнению, он умер естественной смертью, поэтому Кармело могли похоронить по-христиански — так несчастная семья избежала ещё большего унижения.
Похоронили Корралеса, не дожидаясь странствующего священника, проведя краткую церемонию под руководством казначея церкви, который высоко оценил плотницкое мастерство гроба — пожалуй, единственную его добродетель — и препоручил его душу милости божьей. Из сострадания к семье собралась горстка соседей, среди которых были Мануэль и я. Бланка была так взбешена из-за Асусены, что не появилась на кладбище, однако в Кастро она купила венок из пластиковых цветов, чтобы положить на могилу. Никто из детей Кармело не пришёл на похороны, присутствовал лишь Хуанито, одетый в свой первый костюм для причастия, который был ему слишком мал, рука об руку со своей бабушкой, что была с головы до ног в траурном одеянии.