Наизнанку

Им повезло – очереди у лифтов еще не было, многие засиживались на работе, опасаясь начальственного гнева. Друзья быстро спустились вниз как раз к тому моменту, когда вагон пятого поезда раскрывал свои двери. Крепко схватив Бэйби за руку, Мэт со скоростью лунного пассажирского понесся вперед и успел впихнуть их обоих в вагон за секунду до того, как двери закрылись. Видя, что Бэбилон все больше впадает в какое-то странное, болезненное состояние, Мэт решил не беспокоить друга вопросами, до тех пор, по крайней мере, пока не доведет его до дома.

Как только они переступили порог квартиры Бэйби, тот сразу же кинулся в ванную.

– Мне нужен душ… Немедленно, – почти бессвязно пробормотал он, и Мэт не посмел его останавливать, хотя и боялся, что при таких симптомах, очень похожих на простуду, душ может лишь повредить. Но, поскольку это было первое осмысленное желание его друга за последние полчаса, Мэтью счел за лучшее не вмешиваться – вместо этого он принялся заказывать по персональнику доступные без рецепта лекарства.

Как только двери за Бэйби съехались, отрезав его от Мэта и от всего внешнего мира, он принялся ожесточенно стаскивать с себя одежду, имея большое желание сжечь ее – как свидетельницу его позора. Раздевшись, он включил душ – не горячий и не холодный, теплый, какой всегда любил, и залез под обволакивающие струи ароматизированной воды. Согласно программе она пахла свежим виноградом – это было привычно, и оттого приятно. Правой рукой он обхватил свой член, чувствуя, как тот напрягается и твердеет – вот это правильно, это красиво. Он начал двигать рукой, постепенно ускоряясь, наслаждаясь красотой того, что видел – гладкость, твердость, упругость. Нежная светлая кожа, сквозь которую просвечивала голубой змейкой вздувшаяся вена. Он мог видеть себя в зеркале напротив – это всегда усиливало удовольствие. Если быть до конца честным, единственным мужчиной, который его всегда привлекал, был он сам, себе он отдавался без стыда и стеснения.

Он был уже на пике, готов был взорваться, когда вдруг, перестав контролировать свои мысли, случайно вспомнил то, что так отчаянно запихивал в самый дальний угол сознания – большое бесформенное красное НЕЧТО с иллюстрации учебника женской анатомии. Он резко дернулся, его сложило пополам, и в тот же момент, когда выплеснулась сперма, его стошнило. Его трясло так, что он не мог встать. Несмотря на то, что, желудок, казалось, вывернуло наизнанку, чувство тошноты не прошло. Он знал много такого, о чем хотел бы теперь забыть, но непредсказуемое и неконтролируемое сознание продолжало подкидывать ему картины и образы, от которых мутило, в животе все сворачивалось и сжималось, а в горле появлялся ком.

Полчаса спустя он все еще сидел под душем, позволяя теплым струям нежно стучать ему по спине. Он вымыл ванну начисто после того, что с ним случилось, но выходить не хотел. Примерно раз в пять минут приходилось отвечать Мэту, что все в порядке, что он, Бэйби просто расслабляется, и нет никакой необходимости взламывать базу домашнего компьютера, чтобы открыть дверь.

На самом деле он боялся выходить. Боялся не Мэта, не его вопросов – в конце концов, его друг всегда был достаточно деликатен, чтобы не спрашивать о том, о чем собеседнику не хотелось говорить. Пугало Бэйби другое – то, что все, и Мэт, и родители оказались правы: его, Бэйби, диссертация, его странная тема действительно свела его с ума. Если раньше он мог позволить себе хотя бы секс с собой, то теперь и это стало недоступно. Он не понимал, как и для чего жить дальше, если его исследования, которые он вел в свободное от работы время и в которые вкладывал всю душу, оказались столь пагубны и опасны. «Мэт прав, – со злостью на себя подумал Бэйби, – надо было давно запретить и сжечь всю эту дурацкую, мертвую литературу…»

Мэт в очередной раз пригрозил взломать управляющий домом сервер, и Бэбилон решил, что пора выходить. Глянув на себя в зеркало, он вдруг понял, что впервые оказался с чем-то один на один. Он не мог рассказать о том, что с ним случилось никому: ни Мэту, ни Джону, ни даже самым родным людям – отцам. Что-то останавливало его, заставляя стыдиться себя до физического животного отвращения.

***

Николь заходилась в хохоте на диване в квартире Бекки.

– Зачем, черт тебя побери, ты напугала ни в чем неповинных парней? Додуматься надо – убегать по пожарной лестнице!

Покрасневшая от хохота и смущения Бекка лишь отмахнулась. Хорошо, что лучшая подруга умеет так мастерски обратить любую страшную ситуацию в смешную. Отсмеявшись, Ник заметила:

– Сегодняшний день войдет в историю наших с тобой жизней как день максимального сближения с мужчинами. Ты вот спрашивала, как я узнала, что у тебя неприятности – рассказываю. Еду я в лифте, а там два парня обсуждают, как некая Грымза все утро кричала на какую-то Бекку. Ну, я набралась наглости и спросила, не из твоего ли они отдела.

– Заговорила с мужчинами?! Просто так без повода?! – глаза Беки полезли на лоб.

– А чего не сделаешь ради дружбы! – торжественно-шутливо провозгласила Ник. – Цени, между прочим! Так вот, выяснилось, что и правда – на тебя кричали. Представь, в вашем мужском отделе Чокнутую Ма зовут Грымзой. В обмен на эту ценную информацию, я рассказала им про «Мамашу», ты не против?

– Нет, что ты! Думаю, «Грымза» – куда неприятнее, чем «Чокнутая Ма»!

– Кстати, из-за того, что я это сказала, случилось еще кое-что. Выходят эти двое из лифта, а там прямо пред дверью мисс Каменная Морда. Она, разумеется, тут же принялась их распекать, а один из них возьми и скажи: «Вы ж нам как МАТЬ родная!». Представь! Марта Мариэтта ошалела от этой наглости, так, что даже выругаться толком не успела – этот придурок сразу же извинился, сказал, мол, древнее идиоматическое выражение. На его счастье его друг сразу отвлек эту стерву какими-то бумагами, не то, думаю, влетело бы обоим! Назвать женщину матерью мужика! В голове не укладывается! – Николь снова рассмеялась, но потом посерьезнела. – А ведь подумать только, когда-то такое вполне могло быть… Ужас, да? А то, что женщинам приходилось спать с мужчинами, чтобы иметь детей?! Уму непостижимо! Нет, я ничего против мужчин не имею, если они держатся подальше от меня, но даже в лифте, когда кто-то из них стоит слишком близко, меня передергивает – видела, какие у них ужасные волосатые руки? А щетина на лице? Жуть! А у некоторых еще и борода… – Николь взглянула вверх, словно спрашивая небеса, как они допустили существование этого безобразия. – Даже подумать не могу, чтобы нечто такое прикоснулось ко мне!

– Да уж, – согласно кивнула Бекка, хотя на самом деле в этот момент призналась себе, что пока она смотрела в серые глаза мужчины, она испытала такое возбуждение, какого не могла добиться от нее раньше ни одна любовница. Она вспомнила, как почувствовала дрожь между ногами и внизу живота, как за мгновение ощутила себя влажной и горячей внутри, и там что-то томительно заныло.

К счастью, это длилось недолго. Осознав, что с ней происходит, Бекка нашла в себе силы извиниться улыбкой, искренне надеясь, что сероглазый парень наверху ничего не понял. Она прошагала еще шесть этажей вниз, прежде чем смогла остановиться, прийти в себя и задаться вопросом – что это, черт побери, было? Привалившись спиной к стене и глядя в потолок, Бекка пыталась преодолеть чувство отвращения и гадливости, которое пришло сразу вслед за возбуждением.

Она чувствовала себя даже хуже, чем в то утро, после грязного сна про осьминога, когда ей было двенадцать – она тогда посмотрела образовательную передачу об обитателях подводного мира. Особенно впечатлил ее огромный осьминог: его гибкие длинные щупальца, извивавшиеся в завораживающем танце. Ночью Бекке снился сон – осьминог обвивался вокруг нее, крепко обхватив со всех сторон и проникая одним из щупальцев внутрь – туда, откуда за месяц до этого впервые пошла кровь. Во сне Бекка испытала ни с чем не сравнимое удовольствие, и, проснувшись, несколько минут пролежала в истоме, потягиваясь – как кошка под лучами солнца… Потом пришло понимание. Это перевернуло ее сознание – она не могла понять, как могло случиться, что нечто настолько противоестественное показалось таким привлекательным?! Ей было стыдно за свой организм, который получил удовольствие от извращенной фантазии, за мозг, который эту фантазию сотворил. Хотелось сбросить тело, оскверненное грязным сном, как сбрасывают кожу змеи.