Галaтeя

А снасти были, все из сегидилий,

До тошноты нелепостей полны.

Из крепких стансов, правильной шлифовки,

На славу были стесаны борта.

По всем канонам, вместо облицовки,

На них была поэма развита.

И твердые сонетные концовки

Для паруса пошли взамен шеста.

Вились флажки цветистой полосою

Стихами разных форм, размеров, длин.

Сновали юнги быстрою толпою,

И был украшен рифмой не один.

А корпус представлялся чередою

Причесанных и правильных секстин .

И гость, моим довольный изумленьем,

Дав оглядеть мне свой корабль чудной,

Склонился мягким, вкрадчивым движеньем

И ласково заговорил со мной.

И речь его могла казаться пеньем,

Мелодии подобна неземной.

И молвил он: "Среди чудес вселенной

Нет равного, и ни один народ

Галеры столь большой и драгоценной

Не выводил на лоно синих вод:

Лишь Аполлон рукою вдохновенной

Подобные творенья создает.

На этом судне бог твой светлоликий

Решил собрать поэтов всей земли.

От Тахо до Пактола все языки

Уже мы обозрели и сочли.

Когда мальтийских рыцарей владыке ,

Великому магистру, донесли,

Что на Востоке поднят меч кровавый,

Созвав бойцов отважных легион,

Им белый крест как символ веры правой

Напечатлеть велел у сердца он.

Так, осажденный рифмачей оравой,

Зовет своих поэтов Аполлон.

И вот я план составил для начала,

Как лучших на подмогу нам собрать.

Я не искал в Италии причала,

И Францию решил я миновать.

Меня галера в Карфаген примчала.

В Испании пополнив нашу рать

И тем подвинув начатое дело,

Вернусь, не медля, к берегам родным.

Твое чело, я вижу, поседело,

Ты старыми недугами томим,

Но ты красноречив и будешь смело

Способствовать намереньям моим.

Так в путь! Не будем тратить ни мгновенья!

Вот полный список - мной составлен он.

Ты назовешь достойных восхваления,

Когда внимать захочет Аполлон".

Он вынул лист, и, полон нетерпенья,

Увидел я длиннейший ряд имен:

Преславные сыны Андалусии,

Бискайцы, астурийцы - все сполна.

Кастильцы все, и среди них такие,

С которыми поэзия дружна.

Меркурий молвил: "Это всё - живые,

Отметь по списку лучших имена,

Кто среди них великие и кто нам

Помочь могли бы отстоять Парнас?"

"Что знаю, - так ответил я с поклоном,

О лучших расскажу тебе тотчас,

Чтоб их прославил ты пред Аполлоном".

Он стал внимать, я начал мой рассказ.

* * * * * * *

Случается, стихи родит досада,

Когда ж при этом пишет их глупец,

В таких стихах ни лада нет, ни склада.

Но я, терцины взяв за образец,

Поведал все перед судом суровым,

Чего понтийский и не знал певец .

"О Аполлон, - таким я начал словом,

Не ценит чернь избранников твоих,

Награда им - в одном венце лавровом.

Преследуем, гоним за каждый стих

Невежеством и завистью презренной,

Ревнитель твой не знает благ земных.

Давно убор я создал драгоценный,

В котором Галатея расцвела ,

Дабы вовек остаться незабвенной.

Запутанная сцены обошла.

Была ль она такой уж некрасивой?

Была ль не по заслугам ей хвала?

Комедии то важной, то игривой

Я полюбил своеобразный род,

И недурен был стиль мой прихотливый.

Отрадой стал для многих Дон Кихот .

Везде, всегда - весной, зимой холодной

Уводит он от грусти и забот.

В Новеллах слышен голос мой природный,

Для них собрал я пестрый, милый вздор,

Кастильской речи путь открыв свободный.

Соперников привык я с давних пор

Страшить изобретательности даром,

И, возлюбив камен священный хор,

Писал стихи, сердечным полон жаром,

Стараясь им придать хороший слог.

Но никогда, из выгоды иль даром,

Мое перо унизить я не мог

Сатирой, приносящею поэтам

Немилости иль полный кошелек.

Однажды разразился я сонетом:

"Убийственно величие его!"

И я горжусь им перед целым светом.

В романсах я не создал ничего,

Что мог бы сам не подвергать хуленью,

Лишь Ревность принесла мне торжество.

Великого Персилеса тисненью

Задумал я предать - да служит он

Моих трудов и славы умноженью.

Вослед Филиде песен легкий звон

Моя Филена в рощах рассыпала,

И ветер уносил под небосклон

Мечтания, которых я немало

Вверял теченью задушевных строк.

Но божья длань меня не покидала,

И был всегда мой помысел высок.

Влача покорно жребий мой смиренный,

Ни лгать, ни строить козни я не мог,

Я шел стезею правды неизменной,

Мне добродетель спутницей была.

Но все ж теперь, представ на суд священный,

Я не могу не вспомнить, сколько зла

Узнал, бродя по жизненным дорогам,

Какой урон судьба мне нанесла.

Привык мечтать я о большом и многом,

Но не ропщу, пускай мой жребий мал",

Так в раздраженьи говорил я с богом,

И ласково тимбреец отвечал:

"Источник бед во мраке скрыт судьбою,

Но каждому узнать их суждено.

Одни берут земное счастье с бою,

Другим само является оно.

И скорбь идет безвестною тропою.

Но если благо смертному дано,

Да соблюдет он свой удел счастливый!

Равно достойно - блага добывать

Иль сохранять рукою бережливой.

Уже ты, знаю, ведал благодать.

Прекрасный дар Фортуны прихотливой

Лишь неразумный может утерять.

Так вот, поэт, чтобы не знать урона,

Скатай свой плащ и на него садись.

Рука судьбы порой неблагосклонна,

Но вдруг удача поднимает ввысь

Того, кто счастье заслужил законно".

Я отвечал: "О мой сеньор, вглядись,

В плаще ли я стою перед тобою?"

И молвил он: "Нет нужды! Если ты

Одет лишь добродетелью одною,

Твоей не видно нищей наготы.

Ты независим, правишь сам собою,

Ты огражден от злобной клеветы".

Склонясь, признал я мудрость изреченья,

Но все ж не сел, - и сядет разве тот,

Кто не богат, не знатен от рожденья,

И сверху покровительства не ждет ?

Злословие, достойное презренья,

Шипит, что не заслужен и почет,

Который добродетели планета

На жребий мой так щедро пролила.

Вдруг поражен я был потоком света