Страница 13 из 29
Впрочем, не все ли равно теперь, когда все случилось? Разумнее, конечно, бежать, но одной мне не добраться до места. И все же это был единственный выход, и думы об этом все больнее толкали меня ускользнуть, бежать от него без оглядки, забыть, как страшный сон или наваждение. Но, с другой стороны, какой толк мне переживать? Пусть думает, что девка простая, мне ли с того не лучше? А как разойдемся, так и не вспомним друг друга. Я-то уж постараюсь забыть. А ему и вовсе труда не составит. Так что и не стоило переживать, коли не встретимся больше никогда — пути наши разные, хоть столкнулись на время, и в том я видела благоволение матушки-пряхи, что судьбы людские плетет. Макошь поблагодарить нужно бы, что жизнь сберегла, беду отвела, а все остальное — пустое. От таких раздумий стало немного легче, даже свободней задышалось.
Голоса за дверью стихли, и восстановившееся спокойствие рассыпалось пылью, когда вернулся Вротислав. Я невольно сильнее вжалась спиной в стену от его тяжелого, полного недовольства взгляда не сизо-туманных глаз, а свинцово-серых, как дождевое небо за окном.
— Что-то случилось? — само собой слетело с губ.
Он прошел к кади и, зачерпнув ковш воды, надолго припал, оставляя меня без ответа.
Некоторое время я сидела неподвижно и наблюдала за ним, обводила взглядом линию подбородка и изгиб сильной шеи, раздавшиеся плечи ровно настолько, насколько положено сильному телу мужчины его возраста — он дышал мощью и молодостью. Взгляд скользнул и на широкую грудь и бедра, которыми совсем недавно прижимал меня к полу. Воспоминание о том отпечаталось каленым клеймом в теле. Волосы его русые встрепаны немного от сна, и рубаха помята. Наверное, спать на набитом соломой тюфяке не совсем удобно для взрослого мужчины. Невольно вспомнила свой бесстыдный сон, выходит, не случаен он был. Щеки запекло от удушливого стеснения — пить захотелось вновь. Я отвела взгляд, поправив развязавшийся на мне ворот рубахи. Вротислав, напившись вдоволь, вернулся на тюфяк, быстро распластавшись на нем и вытянувшись во весь свой немалый рост, закинув запястье под затылок. Все его движения, слова, взгляды источали особую, иную силу, давили, сминали все внутри меня. Новые чувства, что рождались во мне, вынуждали впустить их глубже или отступить и держаться на расстоянии, только последнее невозможно. Выходит, что теперь связана с ним. И, кажется, это Вротиславу вовсе не нравилось. Для него я нежданная ноша, груз, с которым приходится возиться.
5_2
— Придется остаться еще на одну ночь, — заговорил он. — Дороги развезло.
Повернула голову, посмотрев в мутное окно. За стенами и правда шелестел дождь, как представила, какая промозглость снаружи, еще плотнее захотелось закутаться в одеяло. Только задерживаться было нельзя. Я опустилась на постель, смежив веки, внутренним взором опускаясь вниз живота. Ясно же что после таких нежданных ночей, как случилось со мной, женщины, что не желают приплода, пьют всякие отвары горькие. Волнение ошпарило кипятком и разлилось по груди. Спрашивать трав особых у хозяйки этого дома было неблагоразумно — это значит выдать себя. Если узнают, кто я на самом деле, позора мне не обраться. Вспомнила, какая ныне по счету седмица идет, да дни, в которые спит женская сила, как земля спит под снегом, дожидаясь своего времени, набираясь большей силой. Выдохнула облегченно — как раз и приходилось то время, будто Макошь сама берегла, укрывала своей ладонью, чтобы как можно меньше бед на мою долю пришлось. Но все равно тревога не отпускала.
Молчание затянулось, и в тишине стало слышно шуршание дождя и едва уловимое размеренное дыхание Вротислава. Я вжималась в подушку щекой, смотрела на дверь, ощущая всем существом у подножия лавки его. Можно было бы еще подремать, но как-то уже не хотелось, оставаясь наедине, пусть и княжичем, но с незнакомцем, пусть и спасшему мою жизнь, но все же — чужаком, которому отдалась по собственной воле. Несмотря даже на это, к удивлению, рядом с ним было спокойно.
Вдруг неуловимо для себя ощутила, что мне нравилось находиться рядом с ним, оставаться в синевато-мглистой натопленной клети, когда на сотни верст ливень орошает землю, топя ее в лужах, держит людей в теплых избах, а зверей в норах. И, надо признать, его присутствие не позволяло всецело кануть в отчаяние после стольких утрат и потрясения. Видя во мне простую девушку, не пытался насильно брать, даже ночью смог остановиться, несмотря на то, что мед разогнал по жилам кровь, будоража самые потаенные желания. Это, признать, изумило глубоко. Другой бы распустил руки, не глядя.
И что еще хорошо — он не пытал расспросами всякими. Признать, если бы что спросил, то тут же выдала себя от растерянности, которая со мной случалась редко. Но сейчас, видят боги, другой случай. Ветица не одобрила бы такого, конечно. На сердце стало совсем тяжело, давили мысли тягостные. Их прервали гулкие шаги.
— Кого там еще несет? — процедил сквозь зубы Вротислав, поднялся быстро и легко, а я натянула одеяло до самого носа.
Он вышел, плотно прикрыв за собой дверь, вновь оставив меня одну. Я вслушивалась в гудение голосов, но так и не смогла ничего разобрать. На этот раз вернулся быстро, принялся расхаживать по клети, собирая одежду. И не успела глазом моргнуть, как он уже был собран, молча вышел из клети, оставив меня одну. Только теперь смогла, наконец, выдохнуть и откинуть с себя одеяло и сесть. Уронив в ладони лицо, потерла, пытаясь смахнуть с себя все ненужное и хоть как-то
оживиться.
5_3
Нужно было вставать, потому что, судя по всему, сюда может войти кто угодно и когда угодно. А мне никак нельзя раскрывать свое происхождение — это чревато для достоинства всего рода. Я откинула одеяло и соскользнула с кровати, дернув на себя походный мешок с вещами. Впрочем, смена одежды у меня была одна — свою нужно выстирать, она вся в грязи высохшей. Трудностей и неудобств было слишком много, и они были неизбежны, главное — не сгущать тревогу, что поднималась в груди с каждым мигом. Расчесав волосы и сплетя плотно в косу, поспешила ее спрятать, подпоясалась, перетряхнула все вещи, сложила обратно в мешок. Расправила постель и скрутила тюфяк, убирая ее из-под ног, уселась на лавке, прислонившись к стене, зажав ладони между коленей. И от одной мысли, что придется сидеть целый день, словно в заточении, внутри сделалось совсем темно. Выходить я не собиралась — пережду один день, ничего со мной не сделается. Да и синяк на скуле слишком явный, будет притягивать лишние косые взгляды, я и так вчера за столом прятала его, благо в горнице полутьма была, никто и не заметил.
За дверью вдруг послышались шаги, я сжала плечи, скрестив на груди руки, и удивилась увидеть в дверях Вротислава. Окинув меня быстрым взглядом, он прошел вглубь, поставив на стол под окном принесенную снедь, от которой поднимался горячий пар, и уже скоро клеть заполнилась запахом выпечки и пареной кашей.
— Не нужно было, — уперлась я от стеснения, хотя нутро от запаха съестного скручивало — вчера я почти ничего не ела. От того, что он принес еды, помня о моем существовании, тесно делалось в груди.
— Нужно, — подал мне рушник. — Набирайся сил. Не хватало, чтобы ты где-нибудь по дороге свалилась с седла.
Он отступил, но задержался, сверкнули серо-туманные глаза, их взгляд пристыл к моей щеке. Княжич протянул руку, коснувшись пальцами моей скулы, провел вниз по подбородку. Я не могла пошевелиться, словно завороженная, потеряв всякое самообладание, ждала, что будет дальше, но ничего не последовало. Вротислав вытянулся и отошел. Спеша вернуться в горницу, открыл дверь, впуская мужские голоса — все, видно, только начали просыпаться после вечернего шумного застолья. Створка захлопнулась, я некоторое время смотрела на нее, а потом перевела взгляд на оставленную еду княжичем. Поднялась, медленно прошла к столу, смотря на пшеничную кашу, щедро сдобренную маслом, на свежевыпеченный хпеб и ягодный взвар, пахнувшей слишком сладко, чтобы оставаться не выпитым. Пристроилась к столу, взявшись за деревянную ложку, зачерпнула немного и, подув, но, все же обжигая губы, попробовала. А следом еще и еще, пока плошка не оказалась пуста. Я и в самом деле была очень голодной, потому и хлеб съела, запив отваром.