Лаборант

– Вот же сука! – с чувством сказал Паша.

– При столкновении с полем утратили кинетическую энергию, – механически констатировал пришедший следом Фомин. – Но это да. Сволочь бездушная.

– Разговорчики, – сказал динамик.

Выходной

С шарманкой занимались еще два дня.

Попробовали все и Рита тоже. Она даже попробовала пошутить. Когда взялась за ручку, спросила у Паши, оставшегося с ней в боксе : "Хочешь, одного с тобой возраста станем?" Смешно.

А может, и не шутила. Что-то такое у нее в глазах мелькнуло.

В конце второго дня в лаборатории появился Сергеев. У Паши как раз случился перекур и он впервые увидел, как впускают постороннего.

Раздался звонок, Рита подошла к монитору, на котором был виден стоявший у двери полковник.

– Сергеев, – сказала она Еремину.

Тот зачем-то встал и зашел за сейф, стоявший не вплотную к углу.

– Впускай, – сказал он оттуда и вышел из-за сейфа только после того, как Рита закрыла дверь за вошедшим.

Сергеев совершенно не удивился тому, что Еремин прятался за сейфом. Очевидно, эта процедура соответствовала принятому протоколу, только непонятно какой в нем смысл.

Полковник был весел и держал подмышкой картонную коробку, похожую на обувную и блок сигарет «Мальборо».

– О, – сказал он, заметив Пашу. – Как раз. На, Пашка, держи трофей. Кури на здоровье, хе-хе. – Протянул сигареты. – Ты ж не обижаешься? Все безопасно было, я проверил. И еще, обещанная премия. Я слово держу. На. Пятьсот американских рублей.

Вытащил из кармана, очевидно, заранее приготовленные деньги, несколько стодолларовых купюр.

– Спасибо, – Павел взял деньги и замялся, не спеша их прятать. – Я это… Максиму должен…

Сергеев спокойно ждал, внимательно глядя в глаза.

– Передайте ему, пожалуйста, – протянул Паша деньги назад.

Сергеев взял.

– Молодец, – сказал, – что про долги помнишь. Передам. Ну что, – повернулся к Еремину, – Поигрались и хватит, замедлитель я забираю. Только время теряете, хе-хе. Давай, Коля, свой журнал, распишусь. Все молодцы, всем благодарность. Премируетесь завтра оплаченным выходным, как раз воскресенье у нас будет. Совсем тут небось во времени потерялись? Хе-хе. Ну ничего. Где расписаться? Ага. Теперь там еще кое-кто потеряется. – Прихлопнул рукой крышку коробки, в которую Еремин положил шарманку. – Отдохнете и в бой. Родине нужны такие штуковины. И Родина вас не забудет.

Прозвучало это несколько зловеще.

На следующий день Еремин с Ритой утром укатили на джипе.

У Павла появилась слабая надежда и он пошел к Завхозу.

– Не, – сказал Иван Петрович. – Куда ты пройдешься? Забыл, что ли, что на режимном объекте находишься? Когда разрешат, тогда и выпущу… Позвонить тебе можно. Будешь звонить? Один звонок.

– Маме позвоню.

Комната у Завхоза была таких же размеров, как и Пашина, но посередине разделялась ширмой. Стол был на том же месте, на нем стояло три телефона, а над столом вместо Слая и Саманты улыбался с фотографии Гагарин.

– Юрка, – сказал Иван Петрович, заметив взгляд Павла. – Вот был человек.

Да, когда у тебя такая улыбка, то, наверное, и первому в космос лететь не страшно, подумал Паша. Захотелось себе тоже такую фотографию повесить вместо этих поганых инь-яней. Настраиваться перед работой.

Деньги маме уже передали, какой-то незнакомый человек пришел прямо домой. Мама оказалась встревожена и заметно нервничала – деньги приличные и значительно превышали норму. Время было такое, что деньги сверх нормы обычно оказывались неполезными для здоровья того, кто сумел их добыть, чему существовало множество примеров. Чтобы как-то ее успокоить, Паша сказал, что зарплата пока неизвестно когда и сколько (Иван Петрович одобрительно кивнул), но люди говорят, что платят обычно вовремя и все довольны (снова одобрительный кивок), но могут с зарплатой немного и затянуть. Мама сразу успокоилась. Это была норма.  Рассказал все в общих чертах – что режимная лаборатория при государственной организации, исследования интересные и многообещающие для науки, что находится в Подмосковье (Завхоз нахмурился), но уклонился от расспросов где именно, тем более что пока и сам не знал, но об этом маме точно не нужно было сообщать. Что есть перспективы для роста. Говорить приходилось осторожно – мама отличалась живым и развитым воображением. Потом послушал новости про родных и знакомых, и про нового главного редактора газеты, в которой мама работала одним из выпускающих редакторов. Во время ее монолога Иван Петрович косился периодически на соседний телефон, очевидно, параллельный, но все же не стал брать трубку и слушать. Некоторое взаимопонимание с ним, похоже, установилось.

Мео и Фомин, очевидно, тоже были невыездными и после завтрака сидели по своим комнатам. Снаружи снова зарядил тягомотный дождь, никуда не торопящийся и явно рассчитанный на весь день. Павел повалялся на своих досках – спать не хотелось, читать нечего, решил наконец совершить экскурсию на второй этаж.

Наверху обнаружился такой же коридор, только дверей значительно меньше. Одна из них была приоткрыта. Внутри оказалось что-то вроде большой больничной палаты, густо уставленной железными кроватями. Кровати были без матрасов и с жалко провисающими сетками, так что мелькнувшую было мысль о замене собственного лежбища пришлось оставить. В коридоре висели еще антиалкогольные плакаты, но в этом заброшенном антиалкогольном мирке и в этой полуразрушенной стране их очевидность казалась какой-то не очень очевидной. Повеселило что-то вроде стенгазеты на одной из стен. Центральную ее часть занимал большой рисунок, выполненный весьма умелой рукой – три бутылки с копытами и весело скалящимися конскими мордами. Коньяк, водка и портвейн. Этикетки были прорисованы основательно и с любовью. Сзади в телеге мужик с развевающимся кнутом. Мужик удивительно походил на Ельцина. Неизвестный талантливый автор, явно очень неравнодушный к теме, непонятным образом смог вложить в эту птицу-тройку какую-то поистине бронетанковую мощь и непобедимый напор.

Можно было поискать Мео – постучать по очереди в закрытые двери, или просто позвать из коридора. Книжкой у него какой-нибудь попробовать разжиться. Сам он на Пашин топот в коридоре никак не реагировал, не выглядывал. Ведь наверняка слышит, что тут кто-то ходит. И наверняка уже вычислил кто. И ждет наверняка что зайду. Неприятный все-таки тип. Почему-то казалось, что у него какая-то врачебная специальность.

А теперь подумает, что я нерешительный, продолжил толочь мысли Павел, покуривая на крыльце. Вот же жизнь, как ни поступишь, все равно в чем-то проиграешь. С другой стороны – если б научиться поменьше думать, то и знать не будешь проиграл где-то или нет.

На крыльцо вышел охранник, тот самый, который в самом начале открывал ворота. Покосился на Пашу и неспешно подошел, доставая сигареты.

– На весь день сука зарядил, – сказал, закурив и кивнув на забортную морось. – Как думаешь?

– Думаю, да.

Его плащ подмышкой оттопыривал рожок автомата, из-под плаща виднелись красные спортивные штаны с белым лампасом, заправленные в высокие кроссовки.

– Федор, – протянул он руку.

– Павел.

– Ну как тебе тут?

– Нормально.

Глаза у Федора были неспокойные, они некоторое время шарили по Пашиному лицу, будто ощупывая его, а затем намертво прилипли куда-то к подбородку. Хорошее лицо было у охранника, немолодое, но простое и мужественное, с волевым подбородком. Глаза портили все дело.

– У вас хоть баба есть, – сказал он. – А у нас вообще тоска. Увольнительную хрен дождешься.