Лаборант

Павел неопределенно хмыкнул.

– Ну че? Над чем сейчас работаете?

Топорная какая проверка, подумал Паша.

– Сейчас, – раздельно сказал он. – Ни над чем.

Федор осклабился, показав золотую коронку.

– А вчера над чем?

– Нам запрещено говорить об испытаниях.

– Испытания, значит, проводите?.. Да ты болтун, оказывается. Находка для шпиона, да?.. Да я шучу, шучу, не напрягайся. Дождь этот, сука, достал. Тебе на теплую шконку, мне на вышку… Ладно, давай.

Павел неуверенно пожал протянутую неприятно большую руку.

Колокольчик

За завтраком Паша Риту узнал не сразу. Оказалось, что она подстриглась. Очень коротко, под машинку и стала выглядеть гораздо моложе. На обострившемся лице весело блестели большие серые глаза, один раз она даже засмеялась в ответ на какую-то реплику сидевшего с ней Еремина. Паша почувствовал неприятную тяжесть в груди. Его взгляда Рита старательно избегала.

По пути в лабораторию он размышлял о том, какая в сущности смешная вещь эти волосы на голове. Просто нелепая. Но какая действенная. Еще в ранней юности его поразил клип одной ирландской певицы, бритой наголо, с глазами олененка и удивительно трогательной песней. Но то, что этот образ стал для него идеалом женской красоты, выяснилось только спустя некоторое время, когда одна из знакомых, студентка худграфа, вдруг ради эпатажа выбрила голову. И он сразу почувствовал к ней очень серьезный интерес. Начал робеть, запинаться в разговоре и вообще вести себя с ней исключительно по-дурацки. Не знал, что делать. Как-то прямо добиваться ее почему-то не хотелось. Хотелось, чтобы все само, чтобы естественно и красиво. Идеально как-нибудь. Но судьба перестала устраивать случайные встречи с ней. Потом девушка удивительно быстро обросла и вся эта Пашина маята сама собой закончилась. Встречая ее уже с нормальной прической, он чувствовал легкую грусть и непонятное сожаление. И не более.

И вот сейчас он увидел очень коротко подстриженную женщину Риту и, несмотря на разницу в возрасте лет в десять или даже больше, что-то внутри него моментально сделало охотничью стойку, как сеттер на голубя. Придумав это сравнение, Павел даже засмеялся, настолько оно было удачным. Спускавшийся впереди по лестнице Фомин удивленно обернулся. Вспомнилась на эту тему одна история про ирландского сеттера его товарища (опять Ирландия), который постоянно делал стойку на голубей, застывая, вытянувшись вперед и поджав переднюю лапу. Но самое интересное, что однажды он все-таки решился и прыгнул, и схватил зазевавшегося голубя. А потом совершенно не знал, что с ним делать, только ошалело оглядывался с голубем во рту. То есть миссия оказалась выполнена, цель достигнута, а в какие дальнейшие отношения с голубем нужно вступать рафинированный городской пес не знал. Так ничего и не придумав, разжал пасть. Возмущенный взъерошенный голубь благополучно удрал. В общем, с Ритой нужно было держаться аккуратно и постараться не хватать ее зубами.

Павел был сегодня в каком-то легкомысленном настроении. Олег Евгеньевич попробовал вычислить причину и не смог придумать ничего лучше, чем новая прическа Риты. Очевидно, она как-то повлияла на этот все еще юный гормональный фон. Неужели мальчишка не чувствует угрозу, исходящую от этой коробочки, которую так небрежно крутит в руках?

– Павел, посерьезнее. Давай начинай, – сказал Еремин и выключил микрофон. – Что-то пацан развеселился. Ритка, не из-за тебя?

– Ага. Сейчас, – откликнулся Павел и поднял глаза в камеру. – Так что тут?

– Открывай и увидишь… Так, приготовились. Запись включена?

Фомин кивнул, посмотрел на часы и зафиксировал время в журнале.

На экране монитора Павел наконец снял крышку с коробочки.

– Колокольчик, – сказал он.

Осторожно запустил пальцы внутрь и, держа за ушко, вытащил небольшой колокольчик с торчащим изнутри комком ваты.

– Язычок заблокирован. Снимаю вату.

Поднял повыше, заглянул внутрь.

– Что дальше? Попробовать звякнуть?

Олег Евгеньевич, неожиданно для себя, вскинул палец и Еремин, потянувшийся к тумблеру микрофона, остановил движение.

– Динамик выключите, – попросил его Олег Евгеньевич. – На всякий случай. Игорь, выключи.

Еремин, подумав, кивнул и Фомин щелкнул клавишу на усилителе.

– Давай, – сказал Еремин в микрофон.

Павел, все так же несколько рассеянно улыбаясь, коротко дернул рукой. Олегу Евгеньевичу показалось, что он услышал далекий короткий перезвон, звукоизоляция в испытательском боксе все же была не очень хорошей.

Все напряженно смотрели в монитор.

– Паша, ну что? Что чувствуешь? – спросил Еремин.

Лицо у Павла разгладилось, взгляд невидяще остановился.

– Что такое? Какие ощущения? – продолжал допытываться капитан. – Включите динамик, – вспомнил он.

– Подождите! – сказал Олег Евгеньевич. – Пусть колокольчик поставит.

– Понял. Паша, верни его на место.

Павел зашевелил губами. Затем преувеличенно осторожно поставил колокольчик назад в коробочку.

Фомин тут же нажал клавишу на усилителе.

– Гудит! – сказал динамик. – Гудит. Продолжает гудеть! Будто циркулярка в башку накатывает!

Говорил Павел слишком громко, почти кричал, так говорят, когда не слышат своего голоса. Было видно, как тяжело он дышит.

– О, Господи! – вздохнула Рита. – Надо ему помочь! Что вы сидите?!

– Стой! – повелительно сказал Еремин. – Еще ничего не понятно!.. Как себя чувствуешь? Не молчи, Паша, говори! Описывай!

Но Павел молчал, дыхание его делалось все короче, он периодически вздрагивал, все так же невидяще глядя перед собой.

– Да что же это такое?! Олег?! – Рита смотрела умоляюще.

– Я пойду к нему, – сказал Мео вставая. – Приготовьте аптечку. Нашатырь. Да?

– Идите, – кивнул Еремин.

Олег Евгеньевич, чувствуя непонятную слабость в теле, прошел к исследовательскому боксу и зашел внутрь.

Павел сидел все так же, только голова у него за это время немного склонилась вперед и вздрагивал он чаще. Может быть, даже не чаще, а просто вздрагивание превратилось в судорожное секундное подергивание.

– Ну как вы? – спросил Олег Евгеньевич, остановившись перед столом и заглядывая Павлу в лицо.

Глаза у того ожили.

– Не слышу! – крикнул он. – И себя не слышу!

– Я сейчас!

Мео взял коробочку с артефактом и, инстинктивно держа ее подальше от себя, вынес и поставил перед Ереминым.

Схватил со стола лист бумаги, ручку, флакончик с нашатырем, протянутый ему Ритой и бегом вернулся.

Павел, судорожно подергиваясь, повернул к нему голову.

«Надо подождать» – крупно написал на листе Олег Евгеньевич и, перевернув, подвинул лист к нему. Тот посмотрел на лист, потом непонимающе на Мео.

– Подождать! – крикнул Олег Евгеньевич. – Это временно!

Постучал пальцем по своим наручным часам. Павел, подергиваясь, посмотрел на его часы, потом поднял трясущуюся руку, попытался взглянуть на свои часы и неожиданно упал головой на стол.

Олег Евгеньевич услышал, как кто-то вскрикнул за спиной, наверное, Рита. Павел лежал, повернув голову набок и щекой прижимаясь к гладкой поверхности стола. Через равные промежутки времени тело его сотрясала сильная дрожь, глаза были плотно зажмурены.

– Что делать?! Олег?! Нашатырь? – Рита присела рядом, положив руку Павлу на плечо и заглядывая ему в лицо.

– Пока бесполезно. Не знаю, что делать. Принесите аптечку, посмотрим, что там есть. Мне кажется, интервалы становятся длиннее.

– Ничего не делать! – рявкнул динамик. – Ждать!

Паша, как мог, постарался честно описать все ощущения. Только с описанием счастья не очень получалось. Как это опишешь? По телу временами продолжали пробегать волны слабой приятной дрожи.

Когда вдруг пришло понимание, что все это заканчивается, стихает, что отпускает – место тупой безысходной обреченности неожиданно заполнила отчаянная радость. Эйфория. Глаза до сих пор были немного мокрыми от слез. Лежал там на полу и плакал от счастья, за это и сейчас не было ни капельки стыдно. Как это объяснить? Что просто быть живым это уже невероятное счастье? Это даже себе уже не объяснить.