Страница 17 из 21
В Новое время И. Кант для спасения объективности познания вынужден был ввести в состав трансцендентальной диалектики учение об идеях. С точки зрения «чистого разума» это был единственный шанс сохранить в неприкосновенности научную истину и одновременно спасти согласованность познания с эмпирическими объектами, не рассматривая это согласование как универсальный критерий истины. Но на этом пути рано или поздно появляется проблема, порождаемая учением об идеях. Чтобы не оказаться «вне юрисдикции» научного познания, исследователь должен обнаружить универсальный принцип. Методологическое содержание этого принципа Г. Лукач разъясняет следующим образом: этот принцип, «с одной стороны, соединяет мышление с предметами мира идей, с другой – с предметами эмпирического наличного бытия…»[95]. Поиск такого универсального методологического принципа иллюзорен сам по себе, он приводит лишь к тому, что мы получаем удвоение или утроение проблемы. Это наслоение проблем является симптомом того, что для вещного сознания дуализм мышления и бытия непреодолим, но одновременно этот дуализм является «движущим мотивом всякой концепции, родственной учению об идеях»[96].
Гегелевский принцип тождества бытия и мышления раскрывается как свободное отчуждение абсолютной идеи в природу и обратное восстановление ее содержания в качестве духа мировой истории. Г. В. Ф. Гегель, выстраивая свою философскую систему вокруг триады «абсолютная идея – природа – дух», трактует познание природы и вещей как припоминание духовности. В познании-припоминании немецкий философ обнаруживает самодостаточность человека как способного познать истину, поскольку истина заключена в нем самом, и дело лишь в том, чтобы довести ее до сознания.
Но если изначально истинное познание не может не быть самопознанием человека, то каким образом можно обнаружить тождество познания и самопознания в ситуации отчуждения, где человек противостоит бесчеловечным результатам овеществления? Познание индивида в ситуации отчуждения развертывается postfestum, когда сам человек и созданный его руками мир уже постигнуты как принципиально противостоящие друг другу. В системах классической немецкой философии в этом пункте вступает в игру метафизика – «чтобы как-либо вновь соединить посредством явных или скрытых мифологических опосредствований мышление и бытие, чья разделенность не только образует исходный пункт “чистого” мышления, но всегда должна быть – вольно или невольно – сохранена в неприкосновенности»[97]. В этом сохранении реальной разделенности человека и мира под прикрытием метафизического соединения мышления и бытия заключается главный механизм всех идеологических построений, вытекающих из гегелевской спекулятивной диалектики. Положение совершенно не меняется, когда мышление начинают объяснять, исходя из наличного эмпирического бытия. В обоих случаях мы имеем дело с мышлением, абстрагирующимся от действительного человека и действительного бытия, т. е. берущее их как абстракции. В любом случае, как полагает Г. Лукач, «сохраняется прежнее, косное противостояние мышления и бытия, поскольку они остаются неизменными в их собственной структуре и в структуре их отношений друг с другом, постольку концепция, в соответствии с которой мышление есть продукт мозга и поэтому согласуется с предметами эмпирии, является той же самой мифологией, что и учение о познании как припоминании или учение об идеях»[98]. И та и другая позиция нуждаются для своей устойчивости в мифологии, в противном случае и та и другая мало способны преодолеть специфические проблемы, возникающие в ситуации отчуждения.
Привлеченная для объяснения овещненной реальности мифология выступает лишь как симптом противоречия, которое она разрешить не способна. Именно появление мифологии свидетельствует о необходимости исторического видения социальной реальности, способного согласовать мышление и бытие, тогда как повседневный взгляд на мир имеет дело с вещественно застывшими структурами. Стремясь познать общество как целое, мы должны поступить вопреки тому, что непосредственно диктует нам вещная видимость. Мышление, принимающее видимость за сущность, может сколько угодно вращаться в логических определениях, но так и не получить доступа к их подлинной тотальности. Единственный способ обрести целостное видение реальности заключается в отказе от «созерцательно-контемплятивного» отношения к миру. Если человек не преодолевает такое отношение ни к собственному мыслительному процессу, ни к окружающим его эмпирическим объектам, он целиком остается во власти вещной реальности и фетишистских форм сознания.
Только историческая установка на изменение мира может преодолеть «как эмпирико-материальную неподвижность бытия, так и логическую неподвижность понятий»[99]. Практическое действие, включенное в теоретическое осмысление действительности, имеет своей предпосылкой понимание социальной реальности как совокупности общественных отношений, не меняя которые невозможно понять ход истории. Революционно-практическое действие в марксизме становится опорным пунктом, отталкиваясь от которого мы можем обнаружить за вещной реальностью «Некую из нее проистекающую, отнюдь не потустороннюю, но все-таки более высокую, истинную действительность»[100]. Революционная практика – это непременное условие прорыва вещности и заколдованного круга абстракций.
Действительность не тождественна эмпирико-фактической данности, она находится в постоянном становлении, и это становление нужно понимать в двояком смысле. Во-первых, как становление диалектической целостности самого мышления. На этом пути преодолевается абстрактная отделенность логики и методологии от частных наук и эмпирического познания. Отчуждение в сфере мышления преодолевается лишь тогда, когда мышление выступает как форма действительности, как момент совокупного процесса человеческой деятельности. Во-вторых, становление есть становление субъекта деятельности, процесс творческого перехода от прошлого к настоящему и от него – к будущему. Пока человек созерцательно относится к действительности, прошлое и будущее выступают для него как непознанные состояния. Диалектическое постижение действительности требует снятия отчуждения, поскольку истина состоит в том, чтобы вести себя в сфере вещей не так, как будто это нечто чуждое человеческой субъективности. Прорыв пелены вещности создает то звено, которое соединяет подлинную науку и коммунистическую идеологию, поскольку в этом прорыве классовое сознание пролетариата проникает в пространство подлинно человеческих отношений, а наука обретает подлинный предмет для изучения. Этот прорыв устраняет основное возражение представителей позитивной науки, направленное против коммунистической идеологии. Возражение заключается в том, что коммунистическая доктрина не совпадает с наличной фактичностью, поэтому не имеет отношения к истине. Рассматривая действительность как становление, опосредованное революционным действием, марксизм включает в эту действительность мышление в качестве фактора, ее изменяющего.
Коммунистическая утопия – это духовно-практическое опосредование становления новой исторической реальности. Коммунистическая идеология хотя и имеет корни в классовом сознании пролетариата, но в качестве утопии она выводит это сознание за границы буржуазного порядка и в этом своем качестве она ориентирована на революционное преодоление отчуждения.
Коммунистическая идеология не возникает как непосредственное отражение вещной фактичности, сколько бы детальным это отражение ни было. Она не может возникнуть как продукт логического анализа, сколько бы изощренным этот анализ ни был. Коммунистическая идеология (пролетарское сознание-для-себя) представляет собой необходимое следствие процесса общественного развития, взятого не только со стороны объективных законов истории, но и со стороны становящейся субъектности. Эта идеология не расходится с реальностью только тогда, когда сохраняет свою причастность к подлинно человеческим отношениям, находящимся по ту сторону овещнения.
95
Лукач Г. История и классовое сознание. Исследование по марксистской диалектике. – М., 2003. – С. 282.
96
Там же.
97
Лукач Г. История и классовое сознание. Исследование по марксистской диалектике. – М., 2003. – С. 283–284.
98
Лукач Г. История и классовое сознание. Исследование по марксистской диалектике. – М., 2003. – С. 283.
99
Лукач Г. История и классовое сознание. Исследование по марксистской диалектике. – М., 2003. – С. 283.
100
Лукач Г. История и классовое сознание. Исследование по марксистской диалектике. – М., 2003. – С. 284.