Страница 18 из 21
Всякое «созерцательно-контемплятивное» отношение к действительности сохраняет расчлененность мышления на взаимоисключающие абстракции и, в конечном итоге, нуждается в мифологических подпорках. С другой стороны, коммунистическая идеология не может продуктивно соединяться ни с каким иным агентом политического процесса, кроме пролетариата, ибо только последний способен практически соотноситься с общественным развитием как целым. В потоке революционно-практического изменения действительности осознается присущая всякому непрактическому отношению тенденция к «вещной непосредственности» и постоянно проясняются «отношения к тотальности как к процессу, к действию пролетариата как класса»[101].
Для пролетариата революционно-практическое изменение действительности не исчерпывается критическим преобразованием объекта; развитие его классового сознания предполагает критическое «осмысление того, в какой степени проявилась его собственная практическая сущность, какой уровень истинной практики является объективно возможным и какая часть объективно возможного осуществляется на практике»[102]. Интеллектуальная критика, избегающая практической реализации и ограничивающаяся только разоблачением видимостей буржуазного общества, не в состоянии снять действие этих видимостей в повседневной жизни. Только практически участвуя в историческом процессе, можно превратить оружие интеллектуальной критики в «критику оружием». Классовое мышление пролетариата в своей основе может быть определелено как «теория практики, которая лишь постепенно (и, конечно, зачастую скачкообразно) способна впервые превратиться в практическую теорию, изменяющую действительность»[103].
Пролетариат как класс, находящийся в фокусе обесчеловечивающих процессов, стремится не только упразднить собственное социально-экономическое положение, но и преодолеть отчуждение, структурирующее все социальное целое. Превращая свое классовое (особенное) сознание во всеобщее (в идеологию), превращаясь из класса угнетенных в класс политически господствующий, пролетариат сталкивается с фундаментальными противоречиями государственного строительства. Он должен господствовать как класс, но одновременно должен действовать в направлении подрыва такого господства – как принципа. Он должен освобождать индивидов от всех видов привязки к классовым общностям, но одновременно заботиться о собственной консолидации в качестве субъекта политического господства.
Существенной чертой процесса снятия отчуждения является то, что он не может быть одномоментным. Ряд сфер социальной реальности до поры до времени остаются не под властью превращенных форм общения. Г. Лукач полагает, что изучение «качественных градаций в диалектическом характере отдельных комплексов явлений впервые дало бы ту конкретную тотальность категорий, которая была бы необходима для правильного познания современности»[104]. Создание нового категориального видения социальной реальности является важнейшей предпосылкой превращения эмпирически детерминированного классового сознания в коммунистическую идеологию.
Другая сторона единого исторического процесса обнаруживает себя как конституирование пролетариата в политический класс, способный выполнить всемирно-историческую миссию снятия отчуждения и обратного «отвоевания» человека. Это становится первостепенной задачей, когда капитализм вступает в эпоху производства фетишистских форм сознания на основе новых технологий, моделирующих работу человеческого интеллекта. Новый уровень развития науки и технологий сам по себе не гарантирует соответствующего роста самосознания – как раз наоборот: отчуждение интеллектуальной деятельности от непосредственных производителей ограничивает способность последних постигать сущность социальных явлений.
Происходит поляризация общественных производительных сил. На одной стороне концентрируется мощь современной науки и технологий, обслуживающих политическую власть, на другой – непосредственные производители, чье сознание обработано идеологией всеобщего потребления, заражено разнообразными иллюзиями и утопическими проекциями. Ни одна из сторон в одиночку не может претендовать на снятие отчуждения и реальное восстановление духовной сущности человека.
В разных сферах общественной жизни формируются соответствующие средства преодоления этого фундаментального раскола. В сфере экономики деньги, реклама и кредит заставляют потребителя осваивать все новые и новые ступени производственной необходимости, чтобы соответствовать диктату современной моды. В сфере политики этот раскол преодолевается системой репрезентаций, посредством которых политические силы пытаются осознать практическое содержание своего социального бытия. Публичные репрезентации опосредствуют отношение между полюсами разорванного сознания и в этом смысле создают возможность снятия односторонности обеих абстракций. Но поскольку большинство политических репрезентаций не могут достичь тотальности революционно-практического проявления, постольку политика превращается в театральную сцену, а сами репрезентации – в хорошо срежиссированные спектакли.
Концепция классового сознания и идеологии, выдвинутая Г. Лукачем в начале 20-х годов XX века, в дальнейшем его творчестве претерпела значительные изменения. Включенная в политическую борьбу, она получала самые противоречивые оценки, в том числе и от самого автора. В 60-е годы, подводя итог своему философскому творчеству, венгерский философ вновь возвращается к проблеме идеологии и отчужденных форм социального бытия. Точку зрения «Истории и классового сознания» он оценивает как «романтическо-антикапиталистическую», ориентирующуюся на «этический идеализм»; тем не менее, эта позиция представляла позитивный выход из мировоззренческого кризиса того времени. «История и классовое сознание», в конечном итоге, помогла провести разграничение между гегелевским «овнешнением духа» и марксовой концепцией отчуждения: последняя рассматривается как объяснение возникновения социальных условий, препятствующих приобщению индивидов к родовой жизни человечества.
Г. Лукач признает, что романтическая попытка представить снятие отчуждения как диалектику вмененного классового сознания пролетариата не увенчалась полным успехом, но привела к дальнейшему размежеванию гегелевской диалектической логики и материалистической диалектики К. Маркса. Свою же заслугу в развитии марксистской философии Г. Лукач видит в том, что в «Истории и классовом сознании» он, уже как представитель коммунистического движения, поставил проблему отчуждения, которая в дальнейшем оказала глубокое воздействие на круги европейской интеллигенции[105]. Корень этих успехов он видит в том, что с переходом на позиции рабочего класса для него открылась революционно-практическая сторона действительности. Г. Лукач подчеркивает как сложность, так и творческий характер процесса «перехода с позиций одного класса на позиции другого, специфически враждебные первым»[106]. В процессе этого перехода пришлось преодолевать ограниченность романтического сознания, которое в теории, отталкиваясь от гегелевской «Феноменологии духа», полагало, что пролетариат через свое классовое самосознание осуществит себя как тождество субъекта и объекта, а на практике культивировало «мессианско-утопическое целеполагание». Г. Лукач подчеркивает, что романтически-утопическая позиция не могла долго оставаться неизменной в условиях идеологической борьбы, ей суждено было либо трансформироваться в сектанство и мессианизм, либо развиваться в направлении революционно-преобразующей практики. Г. Лукач неоднократно заявлял, что переход на позиции пролетариата и активное участие в Русской революции помогли ему избежать превращения нравственно-утопического противостояния миру капитала в сектанство и изоляцию от реальной жизни.
101
Лукач Г. История и классовое сознание. Исследование по марксистской диалектике. – М., 2003. – С. 286.
102
Лукач Г. История и классовое сознание. Исследование по марксистской диалектике. – М., 2003. – С. 286.
103
Там же.
104
Лукач Г. История и классовое сознание. Исследование по марксистской диалектике. – М., 2003. – С. 287.
105
См. Лукач Г. История и классовое сознание. Исследование по марксистской диалектике. – М., 2003. – С. 72.
106
Там же.