Страница 16 из 21
Классовое сознание обоих типов – как пролетариата, так и буржуазии – способно создать теоретическое представление об общественном устройстве, однако социальные границы этих теоретических представлений совершенно различны. Сосредоточенный на преследовании частных интересов, собственник капитала не склонен замечать общественную природу капитала, он не видит общественной функции своей деятельности. Эта функция осуществляется бессознательно, «поверх головы» и помимо воли буржуа. Столкновение с общественной природой капитала для собственника капитала происходит в трагические периоды экономических кризисов и становится для него полной неожиданностью. Но даже в ситуации кризиса большинство представителей класса буржуа скорее предпочтут рассматривать, например, банкротство как результат личных просчетов, нежели как действие объективного закона. Не только на практике, но и в теории буржуазное классовое сознание склонно абсолютизировать значимость индивидуальной инициативы, и эта абсолютизация в конечном итоге приводит к отрицанию существования каких-либо общих законов исторического развития. История предстает перед буржуазным сознанием либо как тиражирование некого формализма, совершенно равнодушного к человеческого материалу, либо как «неразумное правление слепых сил, которое в лучшем случае воплощается в “духе народов” или в “великих людях”, то есть может быть лишь прагматически описано, а не рационально понято»[92].
В своем стремлении постичь содержание исторического процесса буржуазное сознание, в полном соответствии с характером повседневного опыта отдельных буржуа, склоняется к калькулятивному типу мышления. В сознании представителей капитала господствует желание просчитать каждую ситуацию до мельчайших деталей, исключив малейший риск и неопределенность. Рабочий, занятый в производстве, выступает в этом мышлении как нечто непредсказуемое, как стихия, время от времени дестабилизирующая хорошо просчитанный и отлаженный механизм производства.
Несмотря на стремление к максимально точному научному расчету, буржуазия не в состоянии завершить даже свою исконную науку политической экономии, – последняя терпит поражение в теории кризисов. Буржуазии нет дела до того, что теоретическое решение проблемы кризисов найдено наукой, она не может принять это решение, поскольку само принятие означает отказ от классовой точки зрения и добровольное отречение от своего господства. Точка зрения капиталиста на экономическую структуру общества имеет в своей основе «нормальное» смещение видения, в котором видимость склонна выдавать себя за сущность. Но если при «нормальном» смещении в сфере познания, полагает Г. Лукач, «просто обнаруживается неспособность капиталиста за поверхностью явлений увидеть их истинные движущие силы, то при преломлении его в практической плоскости оно затрагивает центральный, фундаментальный факт капиталистического общества – классовую борьбу… Диалектическое противоречие в “ложном” сознании буржуазии становится все более острым: “ложное” сознание превращается в ложность сознания. Противоречие, поначалу лишь объективно намеченное, становится также субъективным: из теоретической проблемы получается моральный образ действий, решающим образом влияющий на все практические позиции класса во всех жизненных ситуациях и вопросах»[93]. Идеологически формальным и политически бесплодным становится мышление, не достигающее сущностного основания общественной жизни и принимающее видимость за сущность.
2.2.2. Классовое сознание и вещное восприятие мира
Осмысление конкретных исторических условий генезиса классового сознания происходит сквозь призму категории овеществления (отчуждения, овещнения)[94]. Прецедент использования этих категорий для характеристики социальных процессов создал Г. В. Ф. Гегель. Вся конструкция гегелевской философии выстроена движением абсолюта, который свободно отпускает себя в вещность, в природу и возвращается из вещного бытия через генезис жизни, становление общества, развитие искусства, религии, науки и нравственного сознания людей. Нравственное Я как принцип внутренней свободы противостоит миру вещей как принципу внешней необходимости. Первое побуждение нравственного Я – убежать от мира вещной необходимости, но такая попытка терпит фиаско и демонстрирует бессилие нравственного Я, изолирующегося от внешнего мира. Чтобы победить внешний мир, его необходимо понять как овнешненное, овеществленное содержание сознания. Свободу может обрести лишь сознание, поднявшееся как над абстракцией вещной необходимости, так и над абстракцией свободы. Поднявшись над противостоянием мира вещей и нравственного Я, сознание постигает сущность отчуждения (овнешнения) и снимает безумие собственного расщепления. Обращение к категории отчуждения дало возможность Г. Лукачу использовать методологический потенциал гегелевского учения о духе с учетом того вклада, который внес в концепцию отчуждения К. Маркс.
К. Маркс рассматривает гегелевскую концепцию отчуждения духа (и преодоление отчуждения посредством спекулятивной диалектики) как выражение реального отчуждения человека от человека. Мир отчуждения не ограничивается спекулятивной диалектикой, за бесчеловечным отношением человека к человеку стоит отчуждение человека от продуктов его собственного труда, порождающее мир частной собственности и капитала.
Исследование отношений труда и капитала дает К. Марксу возможность провести различие между опредмечиванием сущностных сил и отчуждением человека от своей человеческой природы. Товарно-денежные отношения не только разделяют и изолируют отдельных индивидов от их непосредственной связи с родовой сущностью, – эти отношения образуют почву для порождения самых разнообразных форм иллюзорного сознания. Если в теоретической сфере иллюзорное сознание оформилось как спекулятивная диалектика, то в сфере практической формируется новый тип иллюзорного сознания. Товар как «чувственно-сверхчувственная вещь» порождает иллюзию нового рода – товарный фетишизм. На основе товарного фетишизма возникают многочисленные вещные персонификации, высшей из которых является персонификация капитала.
Вещное сознание завершает свое становление тогда, когда носитель этого сознания начинает относиться к себе как к вещи. Рабочий в условиях конкуренции со стороны других рабочих начинает рассматривать себя в качестве товара, за который необходимо получить как можно более высокую цену. На другом полюсе капиталистических отношений происходит персонификация капитала в личности конкретного капиталиста, который отчуждает собственную индивидуальность и становится функцией капитала. В этих трансформациях человеческой деятельности вещное сознание находит свой источник и создает плодородную основу для культивирования различного рода иллюзий. Иллюзорное сознание как способ осмысления социальной реальности – это своеобразный симптом того, что и общество в целом, и отдельные индивиды не могут установить непосредственное отношение с родовой сущностью.
В ситуации отчуждения косность мышления, его зависимость от вещных предпосылок проявляется в том, что оно вращается в кругу собственных абстрактных моментов, не имея возможности (и не отваживаясь) обнаружить целое. Целое охватывает не только мышление, но и бытие, практику, соединяя их как свои моменты. Преодолеть свою специфическую инерцию мышление может, только выйдя за собственные пределы, к практике. Г. В. Ф. Гегель, отстаивая идеалистическую точку зрения, тем не менее, утверждал, что идея практики выше теоретического мышления, поскольку она обладает не только достоинством всеобщности, но и непосредственной действительности.
Каким бы образом ни двигался анализ идеологии, он рано или поздно подводит к необходимости обозначить мировоззренческую рамку, ограничивающую интерпретации идеологических явлений. Одна из самых общих рамок была задана еще на заре европейской философии учением Платона об идеях. К этому учению восходят многочисленные методологические интерпретации процесса познания как припоминания. Но каждое использование платонизма в качестве методологического основания при последовательном его развитии выводит теорию познания за границы познания мира вещей и к познанию мира души и духа.
92
Лукач Г. История и классовое сознание. Исследование по марксистской диалектике. – М., 2003. – С. 147–148.
93
Лукач Г. История и классовое сознание. Исследование по марксистской диалектике. – М., 2003. – С. 163.
94
Не вступая в дискуссию об адекватности перевода с немецкого на русский термина, обозначающего деятельность человеческих индивидов в буржуазном обществе (овеществление, овнешнение, отчуждение, овещнение, опредмечивание), укажем, что в последующих своих работах Лукач неоднократно поясняет содержание этих терминов. Более подробно о содержании дискуссии по этому вопросу см.: Земляной С. Н. История, сознание, диалектика. Философско-политическая мысль молодого Лукача в контексте XXI века // Лукач Г. История и классовое сознание. Исследование по марксистской диалектике. – М., 2003.