Дом северной стороны

– Ша!

Я был поражен. Тигр только хотел разорвать маленькую девочку на кусочки, а теперь котенком ластился к ней же. Девочка засмеялась, погладила его по черному кошачьему носу. Тигр развернулся и медленно, словно в пьяном бреду, пошел в сторону Тамаза. Тот, не притрагиваясь к зверю, что-то прошептал, и тигр тут же встал на задние лапы. Публика зааплодировала. Тигр плавными движениями стал передвигаться по кругу.

Тамаз взял его за лапу, затем жестом попросил мальчика с первого ряда пожать её. Мальчик подчинился, а тигр как будто ничего не почувствовал. Следующий дяденька тоже пожал лапу тигру, потом девочка, потом еще пара человек. Вот уже к хищнику выстроилась очередь. Все смеялись, братались с хищником, но я не понимал, почему тигр, только что хотевший разорвать всех и вся, вдруг стал добрым и ласковым котом. Поэтому первый номер программы и последующие мне решительно не понравились. А вот Машеньке и Илье представление показалось забавным. Особенно им было весело и смешно, когда на арену выбежал медведь в шортах и футболке. В лапах у него был мячик. Медвежонок встал на середину и подбрасывал его. Я обернулся на своих домашних и увидел, как тетя Лена за что-то ругала отца. Я решил воспользоваться этим: спустился пониже, чтобы рассмотреть медвежонка. С первого ряда его было хорошо видно. Я стоял пригнувшись, а медведь все подбрасывал и подбрасывал мячик. Охранник заметил меня из-за кулис и за шкирку выволок в вестибюль.

– Чего, хотел нахулиганить, а? – злился мужичок с седыми усами и запахом сигарет из большого рта. Я опустил глаза.

– Где твои родители, отвечай? – не унимался охранник.

– Мамы нет, а папа ругается с тетей Леной в шестом ряду. Пустите меня к ним, пожалуйста, а то меня в детдом отправят.

От этих слов он разозлился еще больше:

– Ах ты, мелкий хулиган! Значит, есть за что тебя в детдом отправлять! В зал больше не войдешь. Тут посидишь. Там на арене звери. Это тебе не шутка.

Так я и просидел до самого финала. Оказалось, что за все представление обо мне никто из домашних и не вспомнил. Иришка с Гришкой наелись трубочек, а те оказались несвежими. Их тошнило. Тетя Лена нервничала, а отец то и дело ходил курить. Но, несмотря ни на что, тот поход в цирк и первую встречу с Тамазом я запомнил навсегда.

Глава 4. Дело было летом

К лету отец с тетей Леной вывезли нас с Иришкой и Гришкой за город на денек, чтобы пожарить шашлыки, покупаться в речке. Приехали, развели костёр, пожарили, поели. Потом все пошли купаться, а я решил остаться и поиграть с тлеющими углями. Никому, конечно, об этом не сказал. Сделал вид, что уснул. Трогать меня не стали. Как только все скрылись из виду, я взял палку, поворошил кострище. Палка зажглась. Я взял её, как факел, и пошёл в поле, где была сухая прошлогодняя трава. От моей палки она вспыхнула быстро. Я завороженно наблюдал за этим секунд десять, потом попытался все потушить, но огонь разгорался быстрее, чем я успевал его топтать. Когда понял, что пожар просто так не потушить, понесся к речке, стал набирать воду и бегать к пожару, поливать. Машина отца, на которой мы приехали, была как раз в той траве. Когда пожар до неё добрался, её выхлопная труба взорвалась, сигнализация завыла. Отец всполошился, прибежал ко мне и бросился всё тушить, но машину так и не спас. Горевал он сильно и понял, что сдать меня в детдом – не такая уж и плохая идея. Тетя Лена же, почуяв, что отца сейчас легко сломать, стала говорить про приют для меня регулярно:

– Там-то и кормят, и поят – все бесплатно. А тут он нам весь дом разнесет. На улице останемся.

Отец вздыхал, слушал, но старался отпираться:

– Детдомовский – это серьезно, Лена. Даже если Борис будет жить в самом прекрасном интернате, он все равно будет ДЕТДОМОВСКИМ, – последнее слово он говорил по слогам. – Ладно, сироты, но у него мы есть!

– Пф, мы! Никакие не мы! Это твой сыночек, вот ты за него и неси ответственность, а меня не приплетай. Мы с детьми полгода тут живем, он нам уже хорошенько жизнь подпортил. Машину спалил, попугая выпустил. Еще чего ждать, а?

Такие разговоры продолжались несколько месяцев. Каждый вечер тетя Лена заводила шарманку про приюты и про то, как там хорошо жить. Из-за этого я старался как можно реже появляться дома. Приходил пообедать, поужинать и поспать. В школе мне тоже засиживаться не хотелось. Учителя ко мне не придирались, но особенно-то и не любили. После уроков я всегда присоединялся к пацанам во дворе, которые играли в футбол. Обычно стоял на воротах. Сначала постоянно пропускал мячи, но потом так натренировался, что мог за секунду просчитать любую траекторию удара и отбить мяч нужной частью тела. За это парни меня уважали. Потом, когда после футбола все расходились, я до позднего вечера чеканил мяч, лазил по лесенкам и канату на детской площадке, подтягивался и катался на качелях, разгоняясь до «солнышка». Так я проводил все свое время. Помню, как завидовали мне пацаны, когда выглядывали поздно ночью во двор, а там, под одним единственным фонарем, я раскачивался или на качелях, или на турнике. Парни спрашивали меня, почему я не иду домой, как все. Я врал, что тренируюсь, мол, после школы хочу пойти в цирковое училище, но на самом деле мне просто не хотелось идти домой. Я не решался признаваться, что в то время, когда все они сопели в кроватях, я на улице в любую погоду ни к какому цирковому училищу не готовился. Меня просто не ждали дома и не хотели там видеть, поэтому я туда и не шел. Но Москва мне нравилась. Иногда мне удавалось стащить немного денег из кошелька тети Лены или отца, и тогда я отправлялся на Красную площадь, старый Арбат… Шел по мощеным булыжниками переулкам, подпевал уличным музыкантам. Но все эти маленькие путешествия по городу и долгие гуляния однажды закончились. Болтовня тети Лены подействовала на отца. Однажды утром он пришел ко мне, распихал сонного и сказал:

– Сынок, ты уже большой. Должен всё понимать. Придется поехать в детский дом.

Но я сначала не хотел ничего понимать. В наушниках играл рэп про пацанов на районе, в голове были мысли

o вечернем футболе во дворе. Я вообще не думал о том, почему отец так киснет из-за машины, не хотел понимать, почему с тетей Леной он стал тихим, и от его бороды и орлиного взгляда не осталось и следа… Меня удивляло только одно, почему он, взрослый вроде дядька, а послушался её, маразматичку, и повез меня в детдом?

Мы ехали на троллейбусе минут сорок, два раза пересаживались. Я молчал, смотрел в окно, тер кулаки и хотел врезать отцу, как однажды врезал парнишке из класса за то, что тот обозвал меня очкастым. К слову, кличка эта ко мне прицепилась намертво. Свои очки я люто возненавидел именно тогда.

За все время нашей поездки отец не сказал ни слова. Один раз у входа в невысокое помещение, похожее на школу, с названием «Детский дом» он присвистнул:

– Смотри-ка! Хорошее местечко! Друзей тут новых найдешь. А домой мы тебя заберем, как захочешь, – и улыбнулся фальшиво. Я сразу понял, что никто меня отсюда никогда не заберет.

Но оставить меня в приюте у отца сразу не получилось. Нужно было написать официальный отказ. Его рассматривали неделю.

Мне приют сразу не понравился. Он напоминал детский сад, куда я ходил ровно два дня. Потом мама забрала меня оттуда. Моя мама вообще была не такой, как другие мамы. Улыбалась всегда, волосы носила короткие, почти ежиком, а её кофты и штаны-шаровары были похожи на большие шатры: рыжие, синие, ярко-красные, свободные и легкие. Дома у нас пахло кофе, который мама пила литрами, а в детском саду, да и в приюте пахло прогорклой кашей и несвежими детскими колготками. Когда мы с отцом блуждали по обшарпанным зеленым коридорам, за нами по пятам ходила гурьба щербатых парней года на два старше меня.

Отец подмигивал:

– Друзьями твоими будут.

Но когда тот зашел в кабинет директора, а я остался один, они окружили меня, стали пихать и тыкать своими грязными руками в живот. Я не выдержал. Размахнулся и втемяшил одного из них прямо в стену. Тот в долгу не остался. Стащил с моего носа очки, кинул их на пол и тут же раздавил. Я растерялся. Без очков все, что дальше моего носа, в глазах расплывалось. Меня тем временем раскрутили посильнее, чтобы удар об стену был покрепче и, дружно хихикая, убежали. Когда я вломился в стену, отец услышал удар и тут же выскочил в коридор: