Страница 4 из 5
– Как же она согласилась на такое?
– Дорогая моя, за то содержание, которое она от меня получает, можно и не такое вытерпеть, тем более что я привез ее из-под Воронежа, думаете, там у нее была легкая жизнь.
– Ну хорошо, а с той девушкой, вы стало быть расстались?
– Да, она не смогла простить мне безосновательных вспышек ревности и прекратила наши отношения. Я страшно переживал, пытался все вернуть, объясниться, долго не мог отойти, забыть и только много позже наконец понял, что мне скорее всего повезло, что именно так все получилось. Свободолюбивая, независимая женщина, которая к тому же всерьез собиралась заняться наукой, испортила бы мне жизнь, постоянно давая повод для ревности.
– Вы можете ее описать, какая она была, чем привлекла вас, нашим читательницам будет интересно.
– Когда мы познакомились, она была еще очень молоденькая, что есть шестнадцать лет в то время, это ваше поколение в таком возрасте уже сплошь и рядом самостоятельные. Она училась в школе, помню, я пришел к ней в класс на дискотеку в фирменных джинсах (мне отец привез из командировки), произвел фурор среди ее подруг. Она еще не была особенно красивой. Плохо одетая, без прически, с примитивной косметикой, тогда все такие были. Ее отличали только глаза, я таких глаз больше в жизни не встречал. Казалось, они смотрят прямо в душу, обволакивают тебя и манят куда-то в глубину. Я при ней даже шутить не мог, как я обычно это делаю, друзья удивлялись, что со мной, почему я так странно себя веду в ее обществе.
Сразу было видно, что она очень умна, что впоследствии подтвердилось, но мне не нравилась ее излишняя доброта, стремление всех понять, оправдать любой поступок, я называл это бесхарактерностью, она со мной все время спорила. Хорошая была девчонка!
– Почему была?
– Так она же погибла, разбилась на машине, я вам не говорил? Да, совсем молодая, чуть за тридцать. Так мы с ней и не повидались больше. Я-то ее видел, только для нее сей факт остался тайной. Это было через несколько лет после нашего расставания. Она уже в Университете курсе на третьем или на четвертом училась, а мне как раз отец на двадцать пять лет новенькую семерку подарил. Я и подъехал к факультету, думал – удивлю. А она выходит шикарно одетая, в дубленке, уже яркая такая, кудрявая блондинка, и ее черная «Чайка» забирает с правительственными номерами, за ней, оказывается, очень высокопоставленный человек ухаживал. Помню, я напился тогда с горя.
Ой, у вас такой огорченный вид. Вы так близко к сердцу приняли мой рассказ. Но я же не умер, я же не зачах от разбитого сердца, мне тяжело это признать, но скорей всего мы просто были птицами разного полета, хотя я мог бы выгодно оттенять ее красоту и образованность. Но моя судьба и так сложилась удачно, а вот ее можно только пожалеть, вышла бы за меня, глядишь, живая бы осталась.
После этих слов у меня, естественно, пропало всякое желание продолжать знакомство, а он, разумеется, так и не узнал, почему я близко к сердцу воспринимаю его воспоминания, вот и не стеснялся в выражениях. Его последняя фраза – была бы со мной, ничего не случилось бы – еще долго стояла у меня в ушах. Наверняка, закрыл бы мою бедную маму на кухне среди кастрюль, и было бы у меня сейчас четверо братьев, если вообще у меня. От таких мужчин вряд ли рождаются девочки. Фу, как мне повезло с отцом. С этими мыслями, по дороге домой, я решительно свернула на колхозный рынок и, стараясь не запачкать руки, купила два килограмма картошки и кусочек шпика, пожарю – порадую старика.
Я часто его так называю, и он не обижается, хотя на старика нисколько не похож, только лысоват, конечно. Но он всегда был такой, даже когда они с мамой познакомились. Мама, всегда смеясь, говорила, что папа в старости будет с блестящей лысиной и с хвостом, есть какой-то актер с такой внешностью. Папа похож на многих артистов, потому что красивый, правда бреется редко, хотя я и подарила ему эту бритву с уникальной системой очистки, чтобы он не мучился с пенами и гелями. Когда он обрастает, вылитый татарин с полосками темной растительности, спускающимися к подбородку, поэтому его многие южные национальности принимают за своего: «Э, брат, что ищешь, давай помогу» или наоборот «генацвале-джан, будь другом, помоги».
Наверное, поэтому он гораздо лучше меня относится ко всем этим черным и объясняет мне, что подчас они добрее и честнее русских, именно потому, что их все притесняют. Мама бы сказала, что срабатывает эффект диаспоры, национального меньшинства и кучу других умных слов. По идее и я в скором времени должна буду свободно оперировать этими понятиями, я учусь почти на том же факультете, что и мама. Она бы тоже на нем училась, просто в ее время его еще не было, он только зарождался – наш социологический. Мама даже диссертацию писала по Питириму Сорокину, это основоположник нашей науки, только она изучала его философские взгляды, потому что социология еще была наукой враждебной развитому социализму и отголоском буржуазной пропаганды или чем-то в этом роде. Сейчас такой бред даже представить трудно, а раньше подобными формулировками пестрела вся научная литература, и находились люди, которые этим жили, в это верили и этому учили бедных и без того измученных всякой заумью студентов, таких как я.
Наш факультет называют «школой моделей», так много здесь красивых девушек. И я, естественно, в их числе. Может я и не такая яркая, как мама, говорят, мне не достает ее смелости, я тихая и спокойная как папа, но «кавалеров мне вполне хватает, хоть нет любви хорошей у меня». Подруги говорят, что я совсем обалдела в своем странном стремлении копаться в прошлом. Я тут убила всю группу, когда на чьих-то деньрожденьских посиделках спела «Светит незнакомая звезда». Это мамина любимая песня, она пела ее, когда бывала в хорошем настроении, то есть достаточно часто, чтобы я выучила ее как молитву. Но мы отвлеклись. Следующим номером и в еженедельнике и в жизни шел Дмитрий Щербаков.
Часть четвертая. Щербаков
Из маминого дневника: "Димка был из тех новых мужчин, которых образование, жизненный опыт и куча времени, отданная прочтению философской литературы, сделало искателем новой жизни и новых отношений. Но практика российской действительности, государственный строй и широко распространенные местечковые традиции провинциальных городов, привнесенные вместе с «лимитчиками» в спальные районы столицы, а из областей пятиэтажной застройки никогда и не уходившие, возвращали к простому здоровому и от этого не менее обывательскому характеру жизни.
Такой вывод я сделала уже потом, а пока этот симпатичный и еще подтянутый юноша, восхищавшийся моей нестандартной внешностью и местом учебы, вводил меня в курс своей теории становления здорового поколения, рожденного от зрелых мужчин и молоденьких женщин. Все это как нельзя лучше соотносилось с излюбленным мужским рецептом семейного счастья, когда она у него последняя, а он у нее первый. Из чего, соответственно, вытекало, что согласно своей же теории, женится он никак не раньше тридцати пяти и, понятное дело, не на мне, так как я к тому времени молоденькой уже никак не буду. Я послушно внимала, не отрывая восхищенных глаз, всем его нетривиальным высказываниям и гадала, насколько же его хватит. Оказалось, на месяц. Ровно через месяц с нашего знакомства он предложил мне выйти замуж. Как абсолютно уверенная в победе, а потому смелая девушка, я завопила: «Но ты же говорил, что женишься только после тридцати?» На что последовал безапелляционный ответ: «На тебе я бы и сейчас женился».
Я всегда думала, что брак должен быть без любви. С симпатией, уважением, взаимным восхищением, безусловно, обоюдным половым влечением, но без того, что все банально именуют любовью. Иначе, ни на что времени не останется. Я представляла себе этот брак по любви. Будешь переживать, скучать, занимать рабочий телефон или бегать по автоматам, по вечерам сломя голову мчаться домой, чтобы его увидеть, или выстаивать многочасовые очереди за говяжьей вырезкой, чтобы приготовить ему ужин повкусней. На лекциях будешь думать о нем, ничего в голове не отложится, на работе – забудешь, что нужно делать и когда. Опять же ревность, начнешь себе придумывать, где он там и с кем, только зря нервную систему напрягать. Муж задержался после работы, ты по окнам прыгаешь, представляешь всякие ужасы. Грубое слово сказал – ты в слезы, висишь на телефоне, жалуешься маме или подруге. Свободное время тратишь на то, чтобы получше убраться, почище постирать и повкуснее приготовить. Дети пойдут – все навалится в еще большей прогрессии и так всю жизнь? Ну уж нет.