Страница 2 из 51
Женщина вздохнула:
— Вы всё видели, верно?
— Ты использовала Око, — донеслось в ответ. — Разумеется, я всё видел.
— Это провал…
— Мы испытали шкатулку: это не провал, а успех.
Женщина отвела взгляд:
— Мальчишку жалко. Другие мои жертвы были старше.
— Не нужно жалости… Посмотри на меня.
Она посмотрела.
Он казался юношей, но взор выдавал его — тяжёлый, усталый… и беспощадный.
— Не нужно жалости, — повторил он. — Время — что тени в зеркалах: пустая иллюзия. А мы наполним её смыслом — обуздаем прошлое ради будущего. Ты ведь знаешь, о чём я.
Она знала, но не ответила: взгляд «юноши» завораживал. Взгляд, которому не одна сотня лет.
Уже другим тоном он сказал:
— Пора призвать ёкаев: используй алмаз.
Женщина склонила голову — она ждала этих слов.
— Спасибо, Повелитель… Нужны ли ещё эксперименты?
— Сегодняшнего хватит. Ты можешь идти.
— Слушаюсь, Повелитель.
Она развернулась, а он перелистнул страницу:
Запахи вин прогнала гарь,
Где пир шумел, витает прах.
Лик перемен скрывает хмарь,
Время — что тени в зеркалах.
Анна Фёдоровна хватилась Костю через час: за хлебом ведь пошёл, давно вернуться должен! Предчувствуя беду, она взяла телефон.
На вызов Костя не ответил, но смартфон его звонил рядом — за дверью квартиры. Старушка подошла к порогу и позвала:
— Костик?.. Костик, ты в подъезде?..
Ответа не было. Анна Фёдоровна вздохнула, вышла… и закричала.
У двери лежал мальчик, но седой, с лицом старика. Узнав в нём Костю, Анна Фёдоровна лишилась чувств.
Ребёнок-старик что-то бормотал. К приезду «скорой» он не умолк, и врачи разобрали несколько фраз:
— …весь день ясно, к вечеру ожидается небольшая облачность. В воскресенье похолодает… В воскресенье похолодает… В воскресенье похолодает…
Глава первая. Просто рисунки
Утро в Близборе обычно безоблачно, красочно и изящно; оно наступает с грацией балерины и бодростью самого резвого скакуна.
Лучи солнца тронут башню, ловящую магию в неволшебке. Блеснут флюгеры на крышах, сверкнут каналы под мостами, а восход закинет блики в зеркальный лак автокарет. Скрип отворяемых окон ответит шагам первых прохожих.
И город проснётся.
Но Глеба Шустова утро не радовало: чему радоваться, когда тебя просят не дышать?
— Постарайся расслабиться, — сказала медсестра.
Глеб чуть не вспылил: «не дыши», потом «расслабься»… Он что, йог?!
— Ещё тридцать секунд. Пожалуйста, лежи спокойно.
«Могла бы и не просить», — удручённо подумал Глеб.
В больнице он провёл уже час — Глеб ездил сюда по средам: снимал футболку, ложился на кушетку, и к нему крепили датчики. Под кушеткой — на зеркальном полу — светилась пентаграмма. А потом начиналось: «дыши — не дыши», «расслабься», «закрой глаза»… На голову бы ещё встать попросили!
Хотя встать его просили — но на ноги. И Глеб вставал.
— Дышать уже можно, — разрешила медсестра.
С ней был врач, глазевший в зеркало-монитор. Он походил на Эйнштейна: низенький, с копной седины. Не отрываясь от зеркала, врач вносил пометки в блокнот.
Глеб сострил, покосившись в его сторону:
— У меня что, нарыв ингениума?
— Синдром чрезмерной болтливости, — врач тоже был не прочь пошутить. — На сегодня всё.
Взгляд Глеба упал на часы. Конечно, всё — пять минут, и он вновь станет калекой.
«…каждый день твоей жизни у тебя будет один час, когда ты сможешь ходить», — сказал ему Перун.
И не соврал.
После Лесовья Глеб молчал об изменениях, которым подвергся, посветив в них лишь Баюна. Но что за радость — ходить, боясь быть увиденным? А отпущенный ему час Глеб не ходил, а бегал в парке.
И конечно, его заметили.
Вся «Фабрика» узнала, что час в день Глеб ходит. Наталья Марковна смекнула, почему он секретничал — и другим велела молчать: «Если в штабе поймут, что случилось, Глеб станет подопытной крысой!»
Как в воду глядела…
Какой-то законодержец увидел Глеба на пробежке и донёс Азарину. Подопытной крысой Глеб не стал, но по средам его обследовали: в штабе желали знать, что сделал с ним Перун.
Впрочем, Глеб и сам желал того же.
Медсестра сняла с него датчики:
— Можешь одеваться.
Глеб сел и надел футболку. Врач (Буркин Олег Артурович) повернулся к нему:
— Итак, момент истины.
Глеб напрягся:
— Что-то нашли?
— В общем, да, — Буркин глянул в блокнот: он был явно из тех, кто бумаге доверял больше, чем зерфонам. — Давай по порядку: ты ходишь час в день после контакта с сильным духом, так?
— Так.
— Напомни-ка: что ты говоришь, вставая с кресла?
Глеб вздохнул — он повторял это раз сто:
— Хочу встать. Но я не всегда говорю это — можно просто подумать.
— Вот!.. — врач щёлкнул пальцами. — Просто подумать… как при общении посредством ментальной нити. Ты ведь общался так с фамильяром?
— Ну да…
— Чудно, — Буркин убрал блокнот в карман. — Ты говоришь или думаешь «хочу встать» — и встаёшь. Позвоночник исцеляется, ноги становятся сильными… А что происходит с мозгом?
Глеб растерялся: откуда ему знать? А Буркин рассуждал:
— После года в инвалидном кресле нельзя взять и пойти — нужна реабилитация. А ты час в день ходишь. Значит, с телом меняется и сознание?
Глеб кивнул — над этим он уже размышлял. В свой первый час ходьбы он всё ждал, что упадёт; что дар Перуна утратит ценность, потому что ногами мозг управлять разучился.
Но ни в первый час ходьбы, ни во второй, ни тем более потом Глеб ни разу не падал.
— Так вы узнали, в чём причина?
Врач хмыкнул, как смухлевавший шулер:
— В тебе живёт спиритус класса «ангел».
— Что?.. — испугался Глеб.
— Это не смертельно: грозит шизофренией, глаукомой и глухотой… Не бойся, я шучу, — смятение Глеба заставило врача посерьёзнеть. — Когда ты не ходишь, пентаграмма фиксирует показатели, характерные для подростка. Но после твоего «хочу встать» всё меняется: возникает вторая аура, заметная лишь приборам — аура духа.
Медсестра отключила пентаграмму и с укором посоветовала:
— Олег Артурович, не пугайте ребёнка — объясните всё проще!
— Боюсь, проще не получится, — Буркин встал из-за стола. — Ты слышал про микроорганизмы?
— Про микробы? — уточнил Глеб. — Слышал, но мало.
На самом деле он не знал о них почти ничего, но врач уже объяснял:
— Есть духи-скрытники: они как микробы — так малы, что мы их не видим. Скрытник может жить в теле человека или животного. Сказать по правде, каждый такой случай уникален — на моей памяти прецедентов не было…
Пока врач говорил, Глеб обулся и сел в коляску: через минуту ноги откажут. А Буркин продолжал:
— У скрытников нет разума, но их аура обладает особыми свойствами — например, влиять на носителя… на того, в ком скрытник живёт. Вредить носителю они не станут, зато могут исцелить, за что и зовутся духами класса «ангел».
— И такой дух живёт во мне? — поразился Глеб.
— Уже третий месяц.
Глеб поёжился: звучит как срок беременности.
— Выходит, — проронил он, — слова «хочу встать» я адресую скрытнику?
— А ты думал, себе? — хмыкнул Буркин. — Слов дух не понимает, но угадывает твоё желание. Вылечить тебя он не может — слишком серьёзной была травма, а исцелить на час способен. Потом он слабеет, и ты становишься прежним.
Врач умолк, явно радуясь итогам обследований. Наверное, ему не терпелось рассказать о необычном пациенте коллегам.
Медсестра закрыла на мониторе зеркальный файл (медицинскую карту Глеба) и дополнила:
— Скрытнику нужны сутки, чтобы восстановиться, вот поэтому ты и ходишь всего час в день.
— Но я думал, — сказал Глеб, — что этот час дал мне Перун… Выходит, он ни при чём?