Тайна лотоса

Нен-Нуфер уселась на служившую ей постелью циновку и взяла флейту.

Ей запретили танцевать, но не играть. И как только Нен-Нуфер заиграла, в пристройку тут же со смехом впорхнула стайка танцовщиц, но заметив её, девушки замолчали и переглянулись. Нен-Нуфер опустила флейту. Они видели, как она вчера наряжалась, а потом не явилась ночевать… Должно быть, об этом успели доложить и наставнице. Ей скорее надо бежать к ней, чтобы рассказать, что Пентаур отправил её залечивать раны в больницу — жаль, она не спросила имя врача, но коль потребуется свидетель, она сумеет узнать его среди остальных жрецов. Бежать, пока сплетни не достигли ушей Амени… Он видел её у храмовых пилонов и, зная её прежний скромный вид, тоже мог заподозрить неладное. Как же могла она так неосмотрительно открыто искать встречи с царевичем! А он, искал ли он после службы встречи с ней?

Пурпурный румянец, окрасивший бледные щёки Нен-Нуфер, только сильнее подогрел интерес смешливых товарок. Нен-Нуфер хотела ухватиться за фигурку Исиды, но ей помешало ожерелье. Девушки опустились перед ней на циновки — да только зря глядят в глаза, ведь ей нечем утолить их срамной интерес. И отчего каждая держит в руке цветок лотоса?

— Ты знаешь, что теперь будет с Пентауром? — начала старшая из троицы совсем шёпотом, а остальные в страхе обернулись к откинутому пологу, за котором в дневном мареве двигались невольники.

Нен-Нуфер сжала флейту. О чём её спрашивали, она не понимала.

— Ты видела его после службы. Мы знаем, что он отвёл тебя в больницу.

Они знают! О, Великая Хатор! О Всемогущая Исида! В её чистоте никто не усомнился,

— Зачем он сделал это? Зачем? — уже спрашивали наперебой все трое.

— Что сделал? Когда? Вы говорите про Пентаура?

Краткая радость сменилась тревогой. Нен-Нуфер вспомнила взволнованное лицо врача и хлыст стражника.

— Она ничего не знает! — вскочила младшая из девушек. — Её лишь собственные ноги интересуют! А если бы не Пентаур, тобой бы крокодил позавтракал!

Нен-Нуфер вскочила следом и замахнулась на обидчицу, и если бы старшая не схватила флейту, та непременно опустилась бы на голову несчастной девушки.

— Полоумная!

Нен-Нуфер закрыла лицо руками, когда в неё полетели лотосы, и отступила в угол. И как бы звонко не стучало в ушах сердце, она всё равно услышала звук брошенной на пол флейты. Только не посмела нагнуться за ней, пока в пристройке не стало тихо. Флейта треснула и больше не могла петь. Нен-Нуфер уткнулась в неё носом и разревелась.

— Не плачь, девочка.

Это старая невольница, с которой они когда-то сушили для больницы целебные травы, услышав её стоны, прибежала в пристройку и теперь шершавой рукой гладила её по волосам. Нен-Нуфер уткнулась в её сморщенную грудь и только пуще разрыдалась.

— Я видела, как Амени покинул храм, — скрипела старуха у неё над ухом. — И слышала, как жрецы шептались промеж собой, будто он отправился к самому фараону.

Нен-Нуфер вскинула на невольницу заплаканные глаза.

— Не плачь, девочка, — шершавая рука прошлась по мокрым щекам Нен-Нуфер. — Его Святейшество подчиняется великой Маат и не может долго злиться.

— На что он злится? — Нен-Нуфер шмыгнула носом и утёрла губы. — На кого?

Старуха отшатнулась от неё, словно от прокажённой.

— Над чем же ты плачешь тогда?

Нен-Нуфер подняла с коленей треснувшую флейту. Губы старухи сжались. Сейчас она тоже пожелает ей быть сожранной крокодилом!

— Ах… — старуха покачала головой. — Ты разве не знаешь, что Пентаур выгнал фараона из храма? Не видела, как его колесница чуть не врезалась в пилоны храма, когда он, оттолкнув возницу, сам схватился за вожжи? Где же ты была в это время?

Где она была? Она была заперта! Она была ближе всех к Его Святейшеству и Пентауру и знала меньше всех. А теперь, когда знала, не могла поверить… Амени…

— Где Амени?

— Я же сказала тебе, что он вымаливает у фараона прощение! — проскрипела старуха и даже выплюнула последнее слово. — Не мог Великий Пта говорить устами Пентаура, не мог прогневаться на Божественного… Наш Пентаур ополоумел… Все говорят об этом! Он уже столько не ест и не моется, разве разумный станет так поступать…

Нен-Нуфер вскочила на ноги и, бросив флейту, побежала к воротам.

— Амени ещё не вернулся? — кинулась она к стражнику, которым, к счастью, оказался отец её славного ученика.

— Вернулся, — ответил тот тоже без приветствия. — Но не советую тебе, Нен-Нуфер, подходить к нему. Но ты не тревожься, — стражник стёр с её щеки слезу и достал из-за пояса цветок лотоса — и у него цветок! — Почему ты не украсила себе волосы? Уж кому как не тебе носить в волосах лотос! — и он засунул стебель ей за ухо.

— Отчего у всех лотосы?

Да что же происходит? Не мог, не мог Пентаур выгнать из храма Божественную чету!

— Ты не видела корзины, полные цветов, которые принёс вчера в храм фараон? Все только про них и судачат. Говорят, из-за них Пентаур и выгнал фараона, заявив, что тот оскорбил таким жалким жертвоприношением Великого Пта.

— Мир тебе…

Нен-Нуфер закусила губу и бросилась прочь. Пентаур не мог так сказать! Кому, как ни фараону, знать, чего желает Великий Пта. Она бежала к башне, позабыв про стражника, но тот не забыл приказ.

— Велено никого не впускать!

Он упёр рукоять хлыста ей в грудь, и пришлось отступить.

— Ответь лишь, Амени там?

Стражник кивнул. Нен-Нуфер присела в сторонке. Она дождётся верховного жреца, и тот не станет скрывать от неё правды. Не мог, не мог Пентаур выгнать фараона за лотосы, не мог… И тут послышались тяжёлые шаги. Стражник с почтением отошёл в сторону, пропуская верховного жреца. Амени сгорбился, и живот собрался складками под дряблыми сосками. Отчего прежде не замечала она, насколько жрец стар? Амени что-то тихо сказал стражнику и поплёлся в противоположную от затаившейся девушки сторону. Нен-Нуфер кинулась за ним и, позабыв про почтительность, ухватила за руку. Амени остановился.

— К нему нельзя, — отрезал старик, не дожидаясь вопроса. — Его никто не должен тревожить.

Нен-Нуфер и хотела бы отпустить руку жреца, но пальцы отказывались её слушаться.

— Если Пта будет к нему благосклонен, ты увидишь его через три луны. Если же нет, то я не знаю, что делать.

Тяжёлый стариковский вздох магически подействовал на девушку, и она сумела отступить от жреца на надлежащее расстояние.

— Разве мог Пентаур выгнать Божественного из храма? — прошептала она, кусая язык за такие жуткие слова.

— И ты туда же! — в глазах старика вспыхнул злой огонь. — Какая же из тебя жрица, коль ты не в силах стоять в стороне от сплетен! Неужто наш Пентаур способен совершить подобное богохульство?!

Нен-Нуфер в страхе сложила на груди руки.

— Так говорят…

— Люди много, что говорят, но на то мы и наделены знаниями, чтобы видеть собственными глазами и слышать собственными ушами.

Но она в темноте не видела и не слышала. Однако же никто, кроме царской свиты и самого Пентаура не мог знать, что произошло в глухом коридоре храма. Однако Амени мог знать — он видел и Пентаура, и фараона.

— Пустое волноваться за Пентаура. Он сделал то, что должен был сделать, только не сумел найти нужные слова, и нужное место. Я дал ему знания, но я не научил дворцовому этикету. Он обязан был отвести Его Святейшество в келью и там, без лишних ушей, а не перед царскими братьями, говорить с ним. И за то я плачу сейчас страшную цену. Великий Пта неспроста увёл меня из храма, чтобы открыть глаза на мои упущения. Теперь я молюсь, чтобы он открыл глаза Его Святейшеству. Фараон наш ещё молод, и людское в нём слишком часто берёт верх над божественным. А ты, Нен-Нуфер, не слушай чужих речей и свой рот не раскрывай. А теперь ступай и делай то, что подготовит тебя к встрече с Тирией.

— Мне запретили участвовать в танцах, покуда ноги не заживут.

Амени тряхнул головой и опустил взгляд на закрытые лёгкой тканью колени девушки.

— Тогда играй.