Тайна лотоса

— Я разбила флейту.

Амени помрачнел.

— Только этого мне не хватало! Не говори, что и с тобой я сделал неверный выбор, и Великая Хатор не желает принимать тебя в свои жрицы!

Голос Амени взвился, и если бы они не отошли от башни, запертый в ней Пентаур точно бы услышал горькие слова верховного жреца. У Нен-Нуфер затряслись колени и защипало глаза. Она пошатнулась, и Амени ухватил её за руку, испугавшись, что девушка сейчас упадёт. А второй рукой он коснулся цветка лотоса, спрятанного в светлых волосах.

— Но не это ли знак, ведь ты переписала для фараона книгу — возможно, ты станешь той, кто принесёт ему весть, которой он с таким нетерпением ждёт. Но прежде, чем я открою тебе великую тайну фараона, я должен получить от нашего Бога позволение. А теперь ступай и не тревожь своего воспитателя. Я позову тебя, когда он будет готов написать фараону послание. И оно будет написано твоей рукой, если на то будет воля Великих Богов. А сейчас эти руки могут помочь справиться с таким невиданным количеством лотоса. Фараон дал нам понять, что неразумные жрецы не в праве покушаться на священное мясо быков и должны довольствоваться тем, что в достатке даёт река. И вот тут я вижу в Тети мудрость, достойную фараона. Нен-Нуфер, не мешай Пентауру, иначе никто из нас никогда больше не вкусит мяса. Я отдал такой приказ, повинуясь воли Его Святейшества.

Нен-Нуфер еле сдержалась, чтобы не пасть ниц перед старым жрецом. Только сейчас она догадалась, где запер её воспитатель, и отчего фараон с братьями разбушевался за дверью. Амени сейчас гладил её по голове, не зная, что это её неразумное желание увидеть царевича навлекло на всех немилость фараона, и кого должны покарать — так это её. Но тут же в ушах зазвенел голос Пентаура, запрещающий открывать тайну даже Амени. Он оберегал её от чего-то более страшного, чем собственное падение. Отчего?

Она бежала к невольникам, кусая до крови губы, чтобы сдержать слёзы и до позднего вечера отделяла луковицы и семена от цветов. Варёные луковицы подадут на обед, а семена смелют в муку для лепёшек, а из цветков приготовят дурманящий напиток для богослужений. Она устала и выбилась из сил, волосы даже в тени прилипли ко лбу и шеи, но она и думать не могла отпроситься в купальню. Она должна была одна разобрать все корзины, чтобы искупить перед Великими Богами свою вину, ибо они знали то, что не ведали люди. А ночью Нен-Нуфер сжимала фигурку Исиды, моля Богиню забрать от неё тревожные мысли, а с утра вновь была на кухне, где с ужасом услышала новый шёпот: Амени с утра вновь отправился во дворец, потому что вчера фараон не пожелал его видеть.

Покончив с работой, Нен-Нуфер вновь побежала к воротам, но верховный жрец ещё не вернулся. Она ждала его с ещё большим нетерпением, чем в роковой день колесницу царевича Райи. Только предугадать приход Амени было намного труднее — ни клубов пыли из-под копыт лошадей, ни колыхающихся в мареве носилок. Верховный жрец вновь шёл пешком.

— Я же велел тебе не тревожиться, — Амени взял её за руку и ввёл в ворота. — Я рад был увидеть на тебе ожерелье. Надень его вновь — как будущая жрица, ты должна научиться внушать людям почтение. Возьми ещё это, — старик стянул с мизинца тонкое кольцо и надел девушке на указательный палец. — Больно видеть твои воспалённые руки. Не смей больше ходить к невольницам — твоё тело отдано Богине, а она требует от своих жриц ещё большей заботы о своей красоте, чем делают иные женщины для своих мужей. Я хочу, чтобы Тирия восхитилась тобой. И даже если она не увидит тебя на празднике, я попрошу Пентаура сопроводить тебя к ней в Фивы. Судя по всему, ему лучше уехать. Фараон не в силах переступить через людскую обиду. Его Святейшество вновь не пожелал увидеться со мной. И потому я не могу допустить Пентаура до храмовых церемоний. Ступай, ступай… Я сказал тебе слишком много, но лишь потому, что ты читала „Книгу Мёртвых“. Ступай к себе, я пришлю к тебе невольницу, когда отправлюсь домой. Я слишком плохо заботился о тебе все эти годы. Мне давно следовало забрать тебя в город.

— О, нет! — взмолилась Нен-Нуфер, хватая жреца за обе руки. — Позволь, Святой Отец, остаться пока в храме. Я хочу быть рядом с Пентауром, если вдруг он позовёт меня.

Рука Амени легла на влажный лоб девушки.

— Ты очень любишь его, но любовь твоя чиста. Однако не показывай её другим. Оставайся пока здесь. Быть может, Великий Пта скоро откроет Пентауру глаза. Ступай!

Нен-Нуфер ушла, но ночью не сумела уснуть. Она выбрала лучший лотос и опустила его в полный воды горшок. Великий Пта и Великая Хатор открыли глаза ей. Не дожидаясь, когда полностью расцветёт, она покинула храм через вторые ворота, неся фараону Менесу на этот раз один только лотос. Он призовёт к себе сына, и царевич Райя догадается, от кого это послание, и найдёт способ увидеться с ней, и ему она откроет правду, которую ей велено скрывать даже от доброго Амени. Фараон должен гневаться на неё, а не на Пентаура.

И после до самого вечера она стояла у храмовых пилонов, дожидаясь клубов пыли, но, должно быть, царевич не получил её послания. Наверное, он редко посещает гробницу отца, ведь она так долго не встречала никого в Долине царей. Зато она дождалась Амени. Верховный жрец вновь вернулся из дворца ни с чем, а на следующее утро она обнаружила горшок с лотосом на прежнем месте. Никогда ещё она так жарко не взывала к фараону Менесу. Только у храма пылили всё чужие колесницы, и Амени вновь возвратился запылённым и грустным. Минуло три дня, но Пентаур так и не спустился из башни. Жара в эти дни стояла невыносимая, и Нен-Нуфер еле добиралась от гробницы обратно к храму, потому нынче решила выйти в полной темноте, но на беду храмовые ворота ещё не открыли. Стражник покачал головой на её просьбу, и тогда Нен-Нуфер решилась на ложь — она показала подаренное Амени кольцо с печатью храма, и ей безропотно открыли ворота.

Она почти бежала к гробнице, и о чудо — камень перед статуей фараона оказался пустым. Она поспешила обратно в город, но лишь зря прождала до вечера. Какая же я глупая, — думала Нен-Нуфер, лёжа на жёсткой циновке. Царевич не может прийти к ней в храм. Нужно было ждать его в гробнице. Только не следует идти туда слишком рано. Она дождалась лотосовых лепёшек и, спрятав их в корзинку, отправилась в путь. Никогда дорога не казалась такой лёгкой, и даже тяжёлое дыхание пустыни походило на лёгкое дуновение с Великой Реки. В Долине царей разлилась тишина, но лишь она завернула за гробницу, спокойствие песков нарушилось конским ржанием. Нен-Нуфер признала и лошадей, и колесницу и, без страха погладив гриву одному из коней, обернулась ко входу в гробницу — однако царственный возница не появлялся. Тогда она осторожно подошла к ступеням и, заглянув в темноту, в неровном свете факела увидела царевича, распластанного у ног статуи отца. Нен-Нуфер прижалась к стене, стараясь не дышать, но сердце её колотилось так сильно, что Райя услышал его стук и вскочил с пола.

— Мир тебе, Прекрасный Лотос. Я сказал отцу, что дождусь тебя, пусть мне придётся дожидаться здесь следующего рассвета. Прости, что я не дождался тебя вчера.

— Я ждала тебя в храме, — выдохнула Нен-Нуфер, не смея спуститься даже на ступеньку. Царевич протягивал к ней обе руки, желая явно обнять, а не помочь спуститься.

— Разве я мог прийти к тебе в храм? Разве ты рассказал кому-то про нашу встречу?

Он опустил руки, и в голосе его появились злые нотки, именно таким эхом звучали его слова в храме, пусть она и не разобрала их смысл.

— Я никому не рассказала. Я не нарушаю обещаний. Хотя да простят меня Великая Хатор, Великий Пта и Великая Маат, я пришла сюда именно затем, чтобы нарушить данную Пентауру клятву.

— Я не желаю слышать это имя! — голос царевича эхом отскочил от стен гробницы.

— Я знаю, что и Его Святейшество не желает слышать имя моего воспитателя! — Нен-Нуфер сложила на груди руки, и пальцы её дрожали, касаясь похолодевших плеч. — Но чьё имя он в действительности не должен желать слышать, так это моё! Потому что во всём виновата я, а не Пентаур и не добрый Амени! Это из-за меня всё случилось! Пентаур охранял меня от кары жрецов.