Хождение в Похъёлу

              Через несколько десятков шагов они вышли на небольшую, очищенную от подроста, хорошо утоптанную прогалину. Посередине располагалась глубокая очажная яма, обмазанная глиной; возле неё громоздился изрядный запас дров; на обломанных сучках ближней к очагу ели, отмеченной намо - личиной заступника, были развешаны берестяные кузовки, воронки, чаши и короба для всевозможных нужд останавливающихся здесь рыбаков и охотников, серыми ошметьями свисали старые попорченные сети, усохшие от постоянного воздействия влаги и солнца мешочки, связки рассыпающихся трав, драная обувь из рыбьей кожи, чья-то давно позабытая рукавица, огромная щучья голова и берестяная маска подводного хозяина с большими красными полукружьями над прорезями глаз и обведённым такой же полосой ртом. За очагом, вдоль кромки утоптанной площадки, стояло несколько крытых корьём, кусками бересты и лапником кувасов, часть из которых недавно была подлатана, другие же находились на разной степени запустения, непользованные, пожалуй, аж, с прошлого лета. На торчащих из кровли шестах болтались связки защитных амулетов, связанные рябиновые веточки и тонкие скрученные берестяные полоски, на которых обычно выцарапывают знаки обращённых к богам молитв.

            Каукиварри смело, по-хозяйски пересёк центральную площадку, подошёл к одному из подновлённых шалашей, заглянул в него, сгрузил на пороге поклажу и распрямился, уперев кулаки в поясницу.

            - Тяжко ходить старому! – с унылой улыбкой протянул он и поманил Пойкко пальцем. – Здесь ночевать станем. – Он участливо посмотрел на подходящего мальчика и в его глазах вспыхнул огонёк участия и заботы. – Ты-то как?

            Мальчик проскользнул мимо него и лишь едва заметно кивнул, как бы говоря, что у него всё в порядке. Он опустил ношу возле старика и, стараясь казаться бодрым, стал ходить вокруг, с неподдельным, однако, любопытством разглядывая охотничий лагерь.

            За кувасами располагались сушила для рыбы; сейчас перекладины были пусты, если не считать одинокой крохотной пташки светло-жёлтого окраса, которая прыгала туда-сюда, перепархивала с жерди на жердь, чёрным глазом посматривая на двуногих пришельцев, нечаянно или намеренно потревоживших её. При приближении Пойкко птичка звонко пискнула и упорхнула. Пойкко посмотрел на проглядывающее сквозь прорехи в еловых кронах голубое небо, прищурился от игры солнечных бликов, затем опустил глаза и проморгался от выступивших слёз. Нечаянно взгляд его упал на странно выступавшие из зелёного мохового ковра, покрывавшего землю, обрубки древесных стволов позади сушил. Продолжая вглядываться в них, он неуверенно пошёл вперёд. Все они были разной высоты: некоторые едва доставали до пояса взрослому человеку, другие были выше головы. Одни, образовывая тесный ряд, скопом завалились на одну сторону, в то время, как другие, более длинные, беспорядочно топорщились куда ни попадя.

            Мальчик обогнул линию сушил и подошёл к странным пням вплотную. Теперь всякие сомнения покинули его. Это были именно столбы, вкопанные и отёсанные человеком, а не сломленные ураганом деревья. Угадывая привычные очертания в полуизгнивших, расщепившихся столбах, сквозь сеть трещин и выщербин, он начал различать на некоторых из них проступающие из изъеденного лишайниками дерева грубо сработанные, искривлённые временем лица. Заполненные какой-то прелью углубления разверстых ртов и провалы пустых глазниц застыли в скованном вечностью немом крике отчаяния перед неизбывной участью быть полностью разрушенными временем и, обернувшись в тлен, вернуться в землю, их же и породившую. Застывшие в своём падении, идолы словно взывали к оставляемому навсегда миру, смирившись с раз и навсегда положенным законом, что всё сущее, рано или  поздно, покидает его, превращаясь в ничто.

            С благоговейным трепетом, поднимавшимся из самой глубины его естества, мальчик протянул трепещущие пальцы и коснулся одного из лиц. Но тут же, ощутив присутствие  потусторонней силы, заключённой в этом куске дерева, а следом испытав и ужас перед неведомым, отдёрнул руку, словно ожёгшись о яростное пламя.

            На плечо его мягко легла тяжёлая ладонь неслышно подошедшего со спины исавори. И это простое чувство близости родного человека мгновенно успокоило Пойкко, отогнало прочь мерзкий холодок страха из его души, развеяло охватившее его разум оцепенение.

            И тихий голос Каукиварри прошуршал над самым ухом:

            - Этих куванпыл поставили наши предки. – Старик в задумчивости почмокал губами. - Очень, очень давно...

 

*

            Упираясь ногами в липкую глину, оскальзываясь, припадая то на одно, то на другое колено, Атхо всем телом толкал неподатливое бревно, вывоженноё в жидкой грязи. Сверху, свесившись над откосом берега, ему помогал младший брат. Оба, усталые, грязные, со взмокшими спинами, тяжело отдувались при каждом новом рывке. Атхо вовсю налегал плечом, медленно, тяжело поддавая оскобленное до блеска бревно к кромке крутого берега. Алмори за веревку, сплетённую из размятых и выпаренных ивовых побегов, локоть за локтем подтягивал его кверху; с его пышущего жаром лица струйками сбегал грязный пот; на шее и руках вздулись налитые кровью вены. Вот бревно уже достало верхним концом до нависшей кромки тёмной земли, вот уже начало переваливаться через край берега; Алмори, всё дальше отходя от края, тянул быстрее и быстрее; Атхо впоследний раз даванул плечом и руками и бревно поволочилось по измятой траве, а затем гулко ударилось об уложенные ранее стволы. Судорожно хватая ртом воздух, Атхо утёр усы и бороду рукавом и стал карабкаться вверх, где его брат уже отдыхал, усевшись на брёвнах. Атхо устроился рядышком и вытянул длинные ноги.