Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 27 из 86

            Связь людей с суури давняя и крепкая: где ходит суури, там живёт и человек. Суури кормит и одевает человека, даёт защиту от нечисти (если в каком-нибудь месте остановилось стадо, то ни одного юхти не будет поблизости); суури ближе всех к матери-земле, от того и люди, держась возле них, становятся тоже как бы ближе к Праматери. Старики и ноии говорят, что суури и Маакивак составляют единый народ - детей Праматери. Одни без других не живут. Уйдут одни, за ними потянутся и другие; умрут суури – с ними вместе исчезнут и люди. И наоборот. Эта стародавняя связь зверей и людей освящена законом мироздания и обычаем, дошедшим от Первых людей – первопредков. Связь существовала всегда, во все времена. Люди и суури жили бок о бок, делили землю. Сказывают, что раньше и вовсе жили вместе, одной семьёй.

            И вот теперь эта связь нарушена. Невидимые нити, навек притягивающие друг к другу суури и людей, надорвались. Мир треснул где-то в самом своём основании и трещина разводит детей Праматери. Похоже, есть нечто, объединяющее таяние снегов в горах Вёёни, набухание болот на равнине и уход суури, нечто, породившее эти явления: что-то сдвинулось, сместилось в Срединном мире, извечный порядок нарушен. Словно предшествовавшее сущему небытие прорывается сквозь время. Так может и верно - мир клонится к закату? Если так, то изменить ничего нельзя. Но, если это не конец, а, пусть сильные, но только лишь изменения, тогда ещё не всё потеряно для людей Маакивак. Тогда есть надежда. Порядок меняется, но не исчезает.

 

***

            С самого утра задул ледяной пронизывающий ветер. Из проносящихся в налитом холодной голубизной небе белых клочьев временами сыпала снежная крупа. Шквалы ветра и снега сменялись ярким негреющим солнцем. На травах поблёскивали гроздья прозрачных ледышек, хрустящих под подошвами пэйги. На лужах, мутноватой каймой, за ночь вырос тонкий ледок, а грязь схватилась твёрдой корочкой. Весна словно бы отступила, точно впереди маячил не зной комариного лета, а лютая стужа и долгие зимние ночи. Такая мысль и в заправду посетила Вёёниемина поутру, едва он проснулся и, потирая прозябшие плечи, сидя на входе в своё ночное убежище, осматривался по сторонам; льдом было покрыто всё, пришлось даже отказаться от мысли разводить огонь; наскоро перекусив, он поспешил выступить, надеясь согреться на ходу. Поначалу это ему действительно удалось, но ближе к полудню, когда пустой желудок начал напоминать о себе, он вновь начал зябнуть. А тут ещё и ветер покрепчал, выхватывая из-под одежды остатки тепла. Но охотник упорно продолжал идти: обводнённая степь была пустынна и он всё равно не смог бы развести костёр, чтобы отогреться – чахлый лесок виднелся далеко впереди, до него он сможет добраться только ближе к вечеру.

            Так он и шёл, перемежая ходьбу мелкими перебежками, то стуча зубами от холода, то обливаясь горячим потом. По-прежнему путь ему то и дело перегораживали обширные озёра талой воды, вздувшиеся болотины и текущие со стороны далеко отодвинувшихся гор стремительные потоки. Он то делал широкие обходы, то перескакивал с камня на камень. Но как ни старался избегать мокроты, пейги всё равно напитались влагой и чтобы сохранить в них тепло приходилось идти, идти и идти.

            Близился вечер, когда далёкий доселе ельник, наконец, придвинулся ближе и стали различимы отдельные деревья. Вёёниемин, тяжело отдуваясь после непродолжительного, но тяжкого бега, смахнул с лица капли расстаявшего снега и уже не спеша зашагал вдоль широкого разлива, уверенный, что вскоре его ожидает живительный жар огня, горячая пища и отдохновение.

            Лес, хоть и невеликий – так, всего лишь роща, хоть и густая - был глухим и буреломным. Повсюду лежали иссушенные стволы палых деревьев (значит, за дровами ходить далеко не придётся), землю выстилал мягкий моховой покров, в котором ноги утопали едва не по щиколотку. Нижние ветви елей сплошь были сухими, и лесок хорошо просматривался. Уютное и удобное для стоянки место, словно специально созданное для того, чтобы кто-нибудь здесь поселился. Впрочем, Вёёниемин и так предполагал, что место не пустует, слишком уж хорошо оно было: дикие звери наверняка давно облюбовали этот ельник, да и юхти, эти вездесущие существа, должны были тоже водиться здесь в немалых количествах.

            Он прошёлся по лесу, выбирая место для стоянки. В самой чаще показалось как-то совсем дико. Он рассудил, что это не к добру – наверняка юхти прячутся здесь в каждой глубокой рытвине и щели в земле – и вышел на опушку. Посмотрел туда-сюда, задумчиво покусал губу. Устало вздохнул и пошёл вдоль лохматых ветвей на дальнюю, северную, сторону ельника: может там отыщется местечко по-уютнее?

            На дальней оконечности леска показалась каменистая гривка, на которой стояло несколько отдельно растущих елей: сухое и весёлое место, лучшего и пожелать нельзя. Вёёниемин ускорил шаги, пробираясь сквозь шумливые заросли прошлогоднего рогоза, вставшие выше головы. Справа путь отрезала чёрная болотина, а слева – плотная стена ельника. Выбравшись на открытое пространство рыжего кочкарника, охотник остоялся, оправляя сбившуюся набекрень поклажу.