Хождение в Похъёлу

Вода показывала душу-кувайн, одну из душ, что сопровождают человека всю его жизнь, и даже потом, после того, как сердце навек уснёт в груди. Вёёниемин заглянул через плечо своего отражения: там так же колыхались на ветру скошенные на одну сторону макушки деревьев. Мир-отражение жил тою же жизнью. Или попросту копировал то, что происходит здесь? Хитроты Тайко неизбыть никому, разве что юммала знают ответы. Вёёниемин закинул бурдюк в воду, разбив ясную картину иного мира, и, наполнив его, поднялся на ноги. Он никогда особо не понимал всего того, что касалось Тайко, юммала, юхти, духов и душ. Он был охотником, немного резал по дереву – правда, до Атхо ему в этом деле было не угнаться, – мог слагать песни. Пускай тайны мира останутся ноиям да старшему брату.

            Он вернулся на стоянку, наскоро перекусил и занялся наведением порядка. Начал с починки кровли залитого водой куваса: собрал всё валяющееся вокруг корьё, уложил его на заголённые шесты; пара пластов при падении своём раскрошилась на мелкие куски, и их нужно было чем-то заменить. В ход пошла и береста, выстилавшая пол жилища. Вёёниемин вытащил её из воды, кремневым резаком отделил третью часть полотна и пристроил в проран, сверху прижал палками. Удовлетворившись результатом, куском коры стал выгонять воду из куваса. Когда и с этим было покончено, он закинул внутрь остатки бересты и прошёлся по лагерю, подбирая раскиданный сор. Все эти щепки, куски негодной коры, катышки подгнившей молельной бересты, перья и шерсть он отнёс подальше от стоянки и запихнул в удачно найденную разрытую медведем сусличью нору. Жечь весь этот сор в огне – значило бы оскорбить дух очага.

            Меж тем, день угасал. Огромный оранжевый шар солнца опускался в охваченные маревом дали. Небо приобрело зеленоватый оттенок. Скользящие по поверхности равнины солнечные лучи уже не грели. Быстро холодало. Охотник развёл огонь, уселся возле него, отвернувшись от ветра, и стал ждать прихода ночи, размышляя о том, что готовит ему дальняя дорога завтра, и через день, и два, и три, и через месяц, и вообще неведомо через сколько времени.

            Будут ли там ответы?

 

***

            Вода пенилась и клокотала, разбиваясь в мириады сверкающих капель о нагромождённые в узком крутом русле окатанные валуны и целые обломки береговых скал. Ничего кроме шума воды слышно не было; грохот её уходил вверх по распадку и терялся в горловине наглухо затянутого кустарником ущелья. Спускающийся с гор поток прохладного воздуха чуть пошевеливал набухшие почками ветви густого ольховника, образующего непроходимые стены по обоим берегам ручья; над кустами чинно, словно ведя неторопливую беседу, покачивали островерхими маковками одиночные ели. Над потоком проносились мелкие птицы.

            Охотник, двумя руками сжимая тяжёлое копьё, замер на большой гранитной глыбе, рассекавшей ревущие воды на два рукава. Брызги опадали на его одежду и лицо, но он этого не замечал, всецело поглощённый азартом. Все мускулы его были напряжены, а глаза впились в светлые струи. В ивовой плетёнке, что лежала рядом, посверкивали блескучей чешуёй несколько уже добытых рыбин. Вдруг дрожь пробежала по лицу охотника: что-то, идущее наперекор течению, узрел его цепкий глаз в проносящихся водных струях. И сразу резкий удар: копьё на долю мгновения погрузилось во взбитую пену и тут же вышло; на острие его, пронзённая насквозь каменным наконечником билась толстоспинная рыба. Охотник повертел копьё в руках, разглядывая улов, затем снял трепещущее холодное тело с наконечника и поместил добычу в плетёнку.

            Повертев головой по сторонам (проверял медведей, которые шибко охочи до рыбы и запросто отнимут чужое, а то и покалечат самого ловца), он покрутил плечами, разминая застоявшуюся кровь, слегка потянулся, подхватил с камня плетёнку и шагнул к краю глыбы. В один прыжок перемахнул отделяющее его от берега бурлящее пространство и, оказавшись на тропе, пошёл вниз по течению. С обрывистого склона тянул свои ветви густой подлесок, и охотнику то и дело приходилось пригибаться или отклонять голову, чтобы идти дальше. Вскоре тропа повернула вверх по склону и перевалила невысокий увал. Здесь густой подлесок исчезал, открывая вид на берег заметно раздавшейся реки, в которую чуть ниже и впадал горный ручей, где он только что ловил рыбу. Сквозь сосново-еловое редколесье хорошо просматривалась абсолютно пустынная равнина.

            Вёёниемин, замедлив шаги, обозрел берега реки, широкие просторы Таасан. Не заприметив ничего подозрительного, продолжил путь. Теперь тропа спускалась прямиком к реке. Слева проступил выступ скалы, обрамлённый с дальней стороны сбегающим со склона ельником. У подножия утёса неопрятной кочкой торчал кое-как налаженный им вчера по пришествии кувас. Туда-то и направлялся охотник.

            Со стороны, откуда он шёл, стоянку прикрывал ряд замшелых, местами подгнивших куванпыл: всего два из них имели тёсаные лики, остальные же представляли собой просто врытые в землю столбы. Проходя мимо них, Вёёниемин невольно приопустил глаза, ощущая на себе внимательный взгляд идолов.

            Кувас встретил его мышиной вознёй. Охотник слегка постучал по шесту копьём, разгоняя грызунов. Забравшись в хижину, он отыскал в мешке огненные палочки и маленький лук и снова вылез наружу. Старый очаг совсем затянулся дёрном, поэтому он вчера вырыл новую лунку и обложил её камнями. Разведя огонь, он выломал в ближайших кустах несколько прутьев и начал остругивать их. На эти рожни насадил пойманных рыб и воткнул вокруг костра, так, чтобы рыба поджаривалась в собственном соку, но не подгорала. Потом уселся на собранный на подстилку для куваса лапник и задумался.