Хождение в Похъёлу

            Там, у подножия следующего уступа, совсем невысокого  – человеку едва по грудь будет, вот и вся высота  – сидели, склонясь над недвижимым телом жена Атхо, их дочь и сынишка; рядом, на постланной на влажную землю шкуре лежала, тихо похныкивая крошка Явке. Личико её была выпачкано грязью, на губах виднелись свежие ссадины. Вёёниемин, как оглушённый, ткнулся коленями в спину женщины Атхо, та покорно отстранилась, пропуская его. На земле лежала Анекеннарра, с аккуратно уложенными вдоль тела руками и вытянутыми ногами. Волосы её слиплись от крови, всё ещё обильно изливавшейся из раны. Одного взгляда хватило Вёёниемину, чтобы понять, что здесь произошло.

            Каарви потом всё подтвердила.

            Нагруженные мешками и полными сумками, они возвращались к стоянке.  Анекеннарра, держа Явке на руках, шла первой. Она распевала детскую песенку и улыбалась малой дочурке, которой, не было ещё и года. Уже много раз женщины вместе с детьми ходили по этой тропе, и потому никто не предвидел худого, к тому же, и никаких дурных знаков не было. В общем, Анекеннарра поскользнулась на скользком камне и с дочкой на руках упала с уступа. Упала да и ударилась головой о выступающий камень. Хвала предкам, Явке не сильно ушиблась: вырвавшись из рук матери, внезапно потерявшей опору, она отлетела далеко в кусты, где гибкие ветви сдержали её падение. А вот Анекеннарра повезло меньше. Даже не вскрикнула: упала и умерла. Когда через пару мгновений Каарви склонилась над ней, то уже не услышала ни дыхания, ни стука в её груди. Анекеннарра была мертва.

            Вот так, не вовремя, умерла его прекрасная Анекеннарра, оставив его одного с совсем ещё маленькой дочкой.

            А в начале зимы, уже после охоты на того суури, несчастье пришло во второй раз. Его маленькая дочь, с которой теперь нянчилась Каарви, вдруг занемогла. Плакала, кричала в горячечном бреду. Никакие настои из трав и кореньев не помогали. Ноий тоже оказался бессилен, хотя не отходил от ребёнка до самого конца. Так и ушла она в Мир теней, не получив второго имени. Схоронили её в каменной осыпи, навалив на могильную лунку большие глыбы.

            С тех пор прошло долгих четыре года. Он так и не связал свою жизнь с другой женщиной.

            Вёёниемин пошевелил концом своего пэйги большой позвонок суури, постоял немного, вспоминая подробности той охоты, и пошёл далее.

            Дойдя до берега неширокой речушки, он повернул вниз по течению и, следуя узкой тропкой, пробитой в земле поколениями сайгаков, лошадей и бизонов, направился к дрожащей во влажном мареве тёмной полоске ельника.

 

***

            Огороженная куванпыл стоянка располагалась на опушке ельника. Тропа, ведущая к реке, тоже была защищена парой безликих идолов и вытесанными на деревьях намо. Вёёниемин прошёл к кувасам, сбросил поклажу и осмотрелся.

            Пять маленьких хижин образовывали круг, в центре которого находился очаг. Всё это было ему хорошо знакомо, так как на этой стоянке он бывал не раз. Теперь, после зимы, лагерь выглядел запустелым и потрёпанным: повсюду виднелись следы пребывания тут непрошеных гостей  – там лисы грызли старые брошенные кости, что-то откапывали на пороге одного из кувасов; медведь, должно быть по осени, разворотил с одного края выложенный камнями очаг; птицы скинули с одной из хижин куски коры, отчего в образовавшуюся дыру всю осень попадал дождь, а зимой заносило снег  – теперь в кувасе стояла вода, залившая берестяную подстилку. Медвежья же шерсть клочьями свисала с низких колючих ветвей обступавших стоянку деревьев. Да ещё какие-то перья, заячий пух

            Вёёниемин первым делом поправил очаг, вернув вывороченные камни обратно в яму. От прикрытой корьём кучи промеж кувасов подтащил дров; затем взял бурдюк, выплеснул из него остатки воды и пошёл к речке.

            Неощутимый под прикрытием ельника, здесь вовсю гулял пронизывающий ветер с ледовых шапок, что возлежали на самых высоких вершинах в сердце Срединного хребта: там зима ещё крепко держалась, вцепившись ледяными когтями в скалы, не желая уступать напору безоговорочно побеждающей весны. Там, в глубине гор, лежали вечные льды и снежники, туда не дотягивались горячие языки летних ветров; там выжидала своего часа, затаившись в холодном поднебесье, зима и все её злые помощники и потомки - лютый мороз, вьюга, глад и всевозможные моры, что вместе с зимой спускаются в свой срок на землю.

Охотник ступил на зашуршавшую под ногами мелкую гальку, прошёл к воде, присел на корточки и всмотрелся в бликующее отражение. На него глядело молодое решительное лицо чуть тронутое худобой, с обветренными впалыми щеками; светлые, цвета льда, глаза настороженно посверкивали из заглубившихся глазных впадин; негустая русая борода и жиденькая полоска усов над верхней губой, выглядели незавершённо, несколько молодя своего хозяина; взлохмаченные давно не мытые волосы, патлами свисали из-под видавшей виды маленькой круглой шапочки, надвинутой на самые брови: оленья замша повышоркалась, а кожаное шнуровое плетение орнамента местами порвалось и пообтрепалось. Поверх глухой замшевой же куртки, свисающей ниже пояса, была наздёвана распашная безрукавка, скроенная из козлячьей чёрной шкуры мехом наружу. На шее связка ожерелий из зелёного камня.