Страница 19 из 86
...Тихо дотлевали головёшки в затухающем кострище. На потемневшем небе проступали звёзды. Комары попрятались в болотной осоке и больше не досаждали тихо сидящим у костра людям. Лица всех троих были задумчивы и спокойны; даже Пойкко теперь, после рассказа исавори, не испытывал той бури противоречивых чувств, что наполняла его сердце перед долгой дедовой речью. Каукиварри, словно выдохшийся от быстрого бега олень, обмяк и спокойно ожидал, пока Тыйхи обдумает его слова. Последний, глядя куда-то в пустоту, теребил жидкую бородёнку и что-то неслышно бормотал себе под нос.
- Я услышал твои слова, – нарушая безмятежность момента, тихо заговорил Тыйхи. - И прежде приходилось слышать мне подобное. Медвель – грозный зверь. Не всякий охотник отважится выступить против него. Но люди встречаются с медведем, даже когда не желают того. Некоторых он не трогает, отпускает. Иных же превращает в свою добычу. – Он умолк ненадолго, обдумывая свою речь, а затем продолжал: – Бывали и вовсе чудные случаи. Медведь похищал ребёнка, уносил его в лес и там оставлял. А после люди долго гадали, отыскав младенца, почему же зверь не убил его. Всякое думали. Я сам слышал такие истории. Кто-то говорил, что, должно быть, медведь был просто сыт. Кое-кто не верил вовсе. Мне трудно судить. Меня там не было. Такое бывает. Ты хочешь знать, что я думаю, – голос старичка окреп; он отбросил палую ветку, которую, сам не замечая того, крутил между пальцев, уставился на Пойкко. – Я и раньше, слушая подобные рассказы, долго думал, почему так происходит. Ответа не находил. Но сегодня, когда ты попросил моего совета, я кое-что понял. Не знаю, так ли всё на самом деле, но иного объяснения у меня нет. – Он облизнул пересохшие губы, перевёл взгляд на Каукиварри. – Иной раз некоторых людей отмечает Изначальная сила. И те, кто сам является сосудом, вмещающим Тайко, чувствуют это. Л'ёкко, юхти, Таапо, Хисси и иные существа сами наделены не малой толикой Тайко. И они чувствуют её присутствие.
Он умолк. Каукиварри настороженно повернулся к внуку и с удивлением посмотрел на него.
- Да, это всего лишь догадка, но иного я не могу представить. Тайко вездесуща, но в разных существах её присутствие неодинаково: в одних её больше, в других – меньше. В людях её немного, но всё же, в некоторых, видимо, поболее, чем в остальных. – Тыйхи был непривычно серьёзен, голос его был сухим и вкрадчивым. – Сам человек может и не подозревать, что в нём скопились излишки Тайко. Но духи, хозяева и всякая нечисть чуют это. От того и случаются иногда странные вещи...
- От того и медведь не трогает человека, - перебил его Каукиварри.
- Да. Потому и не трогает, – подытожил Тыйхи, вновь просветлев лицом. – Но зверь не распознает Силу.
- Нет, не распознает, – кивнул по привычке исавори, отворачиваясь от внука.
- Только те, в ком пребывает Тайко, видят её в других.
Пойкко обдало холодом, а затем окунуло в жар.
- То был не медведь, – торжественно провозгласил Тыйхи, привставая с земли.
- Но сам Таапо, – закончил за него Каукиварри, опуская затуманенный взор к трепещущим в сгущающейся темноте уголькам.
Ночью приходили юхти. Они бродили вдоль кромки непроглядной чащи, выли, трещали валежником, фыркали и сопели. Но никто из них так и не решился ступить на тропинку, ведущую через болотину к обнесённому полусгнившей городьбой святилищу.
***
Влажный ветер подвывал в глубоких распадках, колыхал косматые рощи низкорослых кряжистых ёлок, стелил на угоре белёсые стебли прошлогодних трав. Высокое лазурное небо, испещрённое разводами облачного невесомого пуха, приглушало яркость свечения весеннего солнца и веяло на просыпающуюся землю тихой печалью. Над плавной линией отрогов, расходящихся в обе стороны – на север и юг – парили, купаясь в струях бодрящего ветра, и перекликались печальными голосами птицы света - коршуны, не так давно принёсшие на своих крыльях долгожданное тепло.
Вёёниемин отдыхал, вытянув ноги и облокотясь на торчащий из каменистого пологого склона еловый пень с отставшей и осыпающейся корой. Подставив ветру загрубелое после зимы лицо, он оглядывал громоздящиеся слева отроги и вслушивался в отдалённый клёкот коршунов. Время от времени, он подносил к губам зажатый в руке ломоть вяленого мяса и, впиваясь в него крепкими зубами, отхватывал изрядный кусок, а потом медленно жевал его. Горы уходили в даль, теряли охристо-бурый окрас, наливаясь синевою и таяли у горизонта. Он оглядывал громоздящиеся, подпирающие друг друга хребты и сердце его не покидала печаль. Эти горы, эти островки елового леса, разбросанные тут и там на склонах и в лощинах, заросли тальника вдоль громкоголосых ручьёв, всё это было его домом – владениями его рода. И вот теперь он прощается с этой землёй, покидает её и, кто знает, увидит ли когда впредь. Ведь вслед за ним пойдут остальные, снявшись с насиженных, веками обживавшихся поколениями предков земель.