Страница 10 из 14
Девушка всхлипнула. Темир внезапно осознал, что не помнит ее голоса. Но он отчетливо вспоминал ее запах. Он подошел ближе. Тиылдыс не только выглядела, но и пахла незнакомо: чужим очагом и редким кориандром.
– Я думала, с тобой что-то случилось, – наконец вымолвила она.
«Да, именно таким ее голос и был тогда».
– Нет, не это. Ты думала, я тебя бросил.
– Я думала, с тобой что-то случилось, – громко и настойчиво повторила девушка.
Темир бросился к ней и сжал в объятьях. Они говорили сбивчиво, не слыша друг друга, хватаясь пальцами за одежду другого, будто падая в пропасть и надеясь таким образом удержаться.
– Отец не отпускал меня…
– Мать умерла, а он позвал замуж…
– Я, как мог, старался сбежать к тебе…
– Что мне было делать? Одна, совсем одна, да еще та ночь, помнишь?..
– Я так спешил, но уже знал, что опоздал…
– Это я, я предала…
Он оборвал поцелуем ее покаяние, и она обмякла в его руках.
– Едем со мной, – прошептал Темир в ее раскрытые губы. – Прямо сейчас едем. У меня конь оседлан, только от коновязи отвязать.
В лучистых глазах Тиылдыс подрагивали слезы.
– Я не могу ехать, – ответила она несчастно. – Нас догонят и убьют. Ты же знаешь, что для жены сбежать от мужа – преступление. Тебя не тронут, но отвезут на суд каана, раз ты не нашего рода. Пощадит тебя твой отец?
– Нет, – честно ответил Темир. – Это будет позор для нашей семьи. Он строг к таким вещам. Но мир огромен, Тиылдыс. Неужели не найдется в нем места для нас?
– Мы не успеем далеко уйти, – жалобно сказала девушка. – Наши люди все дороги здесь знают. Они легко нас догонят.
– Что с того? – вспыхнул Темир. – Главное, что мы попробуем. А нет – так умрем вместе. Я не отдам без боя ни тебя, ни свою жизнь. Я буду защищать тебя, так что до каанского суда не дойдет.
– Я боюсь, – девушка больше не смотрела ему в глаза.
Темир опешил.
– Зачем просишь пойти с тобой и искать смерти? А даже и сбежим, что это будет за жизнь? Куда пойдем? Чем будем жить? Одно – погибнем. Ты пришел увести меня на небесные пастбища, Темир? Я хочу жить…
– Без меня? – раздавленно прошептал он, искренне не понимая, как она могла так думать, так чувствовать.
– Теперь – без тебя! – воскликнула Тиылдыс. – Почему ты такой мечтатель? Стой ногами на земле, Темир! Я хорошо живу теперь, видишь?
Она показала на свою дорогую одежду. Темир не желал больше это слушать.
– Ты приходишь ниоткуда и уходишь в никуда, когда тебе вздумается. И просишь: «Умри со мной, любимая!». А я жить хочу. Меня теперь защищают и оберегают. Я обута, одета и сыта. Но я всегда буду помнить о тебе, слышишь?..
Она тронула Темира за рукав шубы, но он отвернулся и пошел прочь, спотыкаясь.
– Темир! – окликнула девушка надрывно.
– Лучше бы ты просто сказала, что разлюбила меня.
Он остановился, все так же спиной к ней. Подумал немного и продолжил путь, не обернувшись ни разу. Тиылдыс плакала, размазывая слезы по лицу. Откуда-то возникла Шаманка.
– Слезы что вода, – сказала она. – Уйдут в землю, и следа не останется. А слова твои, девушка, – раскаленное железо. Ты клеймо сейчас выжгла у него на сердце, каким хозяин своих лошадей метит в общем табуне. Удержу его до утра. Ночь думай. Надумаешь – приходи. Камни доброе говорят. А побоишься, так разве душа пугливого марала стоит души белого барса?
Шаманка исчезла так же незаметно, как появилась, оставив Тиылдыс в одиночестве дрожать от прикосновений свободного ветра. Но Тиылдыс променяла свободу на шелковые поводья. На следующий день, когда солнце уже стояло в зените, Темир покинул Укок один.
***
Каан не мог нарадоваться на младшего сына. Всю мечтательность и непокорность выбила из юноши его выходка. Отец легко простил Темиру побег, догадавшись, почему сын вернулся так быстро и ни с чем. В конце концов, так жизнь преподает людям свои уроки, а когда же еще учиться, как не в молодости? Так спокойно рассуждал каан, не задумываясь о том, чего это стоило Темиру.
Прошло несколько зим. Темир сопровождал отца на осеннюю ярмарку, когда в суете и шуме торга узнал нескольких знакомых мужчин. Это были укокские всадники, и Темир сразу указал на них отцу. Тот довольно усмехнулся, но ничего делать не стал.
Они явились тем же вечером: уже абсолютно лысый Зайсан, несколько его помощников и с ними Старая Шаманка. Они принесли дань за все годы и сверх того – богатые дары. Зайсан долго просил прощения, кланяясь, потом мужчины стали скреплять возобновившийся союз большим количеством мяса и араки20. Темир прекрасно понимал, почему так добр каан. Он не хотел терять породистых коней из укокских табунов и превосходного качества овечью шерсть.
Походный аил каана сотрясался от раскатов хохота. Темир незаметно отошел и опустился рядом с сидящей у входа Шаманкой, которую словно бы никто не замечал.
– Он даже не поприветствовал тебя, – шепнул Темир с негодованием. – Ты же сестра ему. Сколько вы не виделись?
– Он всегда такой был, – отмахнулась Шаманка.
Темир отметил, что она глядит на его отца с любовью.
– Я к тебе вообще-то, – сказала старуха. – Просить твоей помощи пришла.
– Не у каана, а у меня? Проси, я сделаю все, что в моих силах, – с готовностью отозвался Темир.
– Дочка моя совсем плоха. Не знаю, как перенесет путь до зимней стоянки.
– Пусть остается у нас, – предложил Темир. – Разве племянница каана не может…
– Племянница! – перебила его Шаманка. – Он и во мне сестру не признает. А девочка-то… Это я так зову ее дочкой. Никто она мне, Темир.
Темир вскинул голову. А ведь Воин говорил это однажды, да он не обратил особого внимания.
– Так чего же ты хочешь? – непонимающе спросил он.
– Проводи нас. У всякого своя забота: жены, дети, старики-родители. О двух немощных одиноких женщинах некому позаботиться.
– Это у вас-то? – с сомнением спросил Темир, подняв бровь. – Сколько помню, такого дружного племени, как ваше, не встречал. Да и вы с ней – вас так уважают. Больше, чем Зайсана, я думаю. Эта девушка – люди на руках ее понесут, если все лошади падут. Я ошибаюсь?
– Вот какой, привязался, – тихо засмеялась Шаманка. – Я его не одну зиму кормила, поила, а он не хочет просто так, без причины, помочь мне.
– Я поеду, что ты, – Темир сжал ее руку, похожую на птичью лапку. – Я просто хотел понять…
– Ты все правильно сказал. Про племя, про семью, но ты близкий нам человек. Умирает она. Высыхает былиночка моя. Жар нестерпимый пожирает ее изнутри, заживо огнем жжет. Больного человека разве можно винить за грубость?
Шаманка закашлялась, и Темир поспешил подать ей воды. Напившись, она продолжала:
– Она в основном тихонько лежит. А иногда кричит на меня, бьется, постель всю разметает. Больно ей, птичке, и умирать не хочется. Я не обижаюсь на нее, я все знаю. Но так тяжело мне с ней, Темир. А ведь ты видел. В тот раз, когда приезжал, она и с тобой себя вела не как раньше.
– Я поеду, поеду, – горячо заверил Темир. – Только бы отец пустил.
– Пустит, – уверила она. – Гляди, как развеселился. Проси сейчас. Наутро с тяжелой головой он сговорчивым не будет.
***
Они тронулись в путь сразу же, как отгремела ярмарка. Темир скакал рядом с Шаманкой и ее Дочкой, лишь на узких тропах пропуская женщин вперед себя. Выглядел он теперь настоящим знатным господином. Его длинную шубу из овчины, сшитую мехом внутрь, украшал зубчатый кожаный орнамент. По спине шли два ряда кисточек из окрашенного в красный цвет конского волоса и кусочков синего, тоже крашеного, меха. Обшлага рукавов и подол были из шкуры черного жеребенка с двумя полосами серого и синего соболя по краю. Голову Темира согревал плотно прилегавший войлочный шлем. Его венчала деревянная птичья головка, обернутая золотой фольгой, как и пришитые по бокам шлема фигурки оленей. Но, привычно следуя укокскому обычаю, Темир не надел под шубу рубаху.
20
Арака – молочная водка.