Страница 76 из 108
- Твою правду?
- Каждый из нас пишет собственную правду. В крайнем случае искажает ее в угоду заказчикам. Чего не сделаешь ради денег!
- Ты никому не причинишь зла? "Он боится моей власти. Боится меня".
- Никому, кроме тех, на кого укажет мой герцог.
- Сарагрсе Серрано? - Отвращения в голосе Раймона было не меньше, чем иронии. Сарио вздохнул.
- Раймон, да неужели тебе не все равно, что будет с Сарагосой Серрано? Эйха, я вижу, ты пытаешься найти доказательства тому, что я превращаюсь в чудовище... Но откуда уверенность, что это обязательно должно случиться? Раймон, я художник! Всю жизнь мечтал только об одном: писать картины!
У Раймона дрожали руки, он едва превозмогал обморочную слабость.
- Так в чем же дело? - хрипло спросил он. - Я благословил тебя. Пиши, как мы учили.
Сарио улыбнулся. "Напрямик так напрямик, - напомнил он себе. - Я не собираюсь тебя щадить".
- Но у меня было много учителей. Много муалимов. И не все они - Грихальва.
- А.., помнится, ты говорил о старом тза'абе...
- Ему хотелось, чтобы я стал вторым Пророком. - Сарио усмехнулся. - Матра эй Фильхо, ну почему на свете столько охотников лепить все что им вздумается из живых людей? Раймон, я что для тебя, кусок глины? А моя голова - горшок, да? И в нем можно хранить лишь то, что изволили вложить мудрецы вроде тебя, Артурро, Отавио и Ферико? Ну конечно, ведь дети сами думать не способны. И не должны ни в коем случае! Детей надо держать в ежовых рукавицах компордотты и правил покойников...
- Покойников?
Сарио всегда злился, когда его не понимали. И выходил из себя, когда его не желали понять.
- Вьехос Фратос, - стал объяснять он, - Артурро, Отавио. Они мертвы. А другие очень скоро к ним присоединятся: Ферико, Дэво. По сути, они уже покойники - костная лихорадка убила их Дар. И ты мертвец, Раймон, хоть и протянешь еще несколько лет на этом свете. - От его спокойствия не осталось и следа, он весь обратился в ледяной гнев. - Все мы смертны, Раймон. Все, кроме Верховных иллюстраторов.
- Нет, Сарио. Верховные иллюстраторы тоже умирают. Ничто не вечно.
Сарио покачал головой.
- Кроме их работ. Раймон, скажи, кто приходит в наши Галиерры? Кто приходит узнать, кем мы были и кем стали?
Эйха, никто... К нам приходят заказать копию чужой картины. Картины, написанной Верховным иллюстратором из другой семьи. Только кисть Верховного иллюстратора бессмертна, только его полотнам обеспечена вечная слава. - Он нелегко, с присвистом вздохнул. - Вот в чем цель нашего рода. Не пристроить кого-то из рода Грихальва ко двору герцога, а украсть годы, которые украли у нас, и вложить их в наши картины... Потому что наши тела слишком ненадежные хранилища для времени. - Он протянул Раймону изящные, молодые, умелые, чувствительные руки. - Мне всего-навсего двадцать. Еще столько же лет, и я стану таким, как ты. Скажи, во что к этому времени превратятся мои руки? Художник живет, пока он способен писать. Такими руками, как у тебя, писать невозможно. Поэтому художник умирает.
- Сарио...
- Раймон, мы умрем. Все до одного. И никто нас не вспомнит. - Руки повисли плетьми. - Твой путь - путь Вьехос Фратос, а цель - лепить из живых людей художников, чьи творения их переживут. Но это не жизнь. Вернее, это фальшивая, искусственная жизнь. Вы, Вьехос Фратос, забыли, как в детстве мечтали стать бессмертными. Забыли напрочь. Ты позволил своему таланту засохнуть и теперь уверяешь себя, что такова была воля Матры эй Фильхо. А меня подобный исход не устраивает. Настоящая жизнь - это именно жизнь, вот этим-то я и собираюсь заняться. Жить. И писать. Душа умирает, когда ей незачем жить, как это сейчас происходит с тобой. Но моя душа не умрет. Я этого не допущу.
- Сарио... - В глазах Раймона стояли слезы, он в отчаянии повторил:
- Ничто не вечно.
- Кроме меня, - возразил Сарио. - Я себя смешал, как мы смешиваем пигменты. Со связующими веществами... И теперь моя плоть - масло и холст, а кость - подрамник. Я не умру.
Раймон опустил голову. Кожа, "совсем еще недавно молодая, свежая, казалась пергаментом, натянутым на хрупкий череп.
- Пресвятая Матерь... Матра Дольча, Матра эй Фильхо...
- Можно сколько угодно бубнить молитвы, но Матерь с Сыном тут совершенно ни при чем.
В глазах - молодых, гордых, властных, столь не похожих на лицо, вспыхнуло пламя.
- Ты смеешь говорить это мне? Мне?
- Что значит - тебе? - Хладнокровие дрогнуло, но ему на помощь тут же пришла злость. - Раймону Грихальве? Или Вьехо Фрато?
- Тому, кто считал тебя своим другом. Поддерживал тебя. Заступался...
- Да, - возвысил голос Сарио, - я это говорю всем твоим ипостасям. Как я сказал, так и будет.
Чиева до'Орро Раймона скрылась в ладони.
- Сарио, даже на Верховного иллюстратора мы найдем управу. Если ты нас к этому вынудишь. Сарио захохотал.
- Ты о моем Пейнтраддо?
Только на один кратчайший миг в глазах Раймона блеснуло торжество.
- Ты позаботился о том, чтобы нам досталась бесполезная копия. Но у Сааведры есть оригинал.
- Да? - с ледяным спокойствием произнес Сарио. - В самом деле?
Настал момент истины: голой, горькой, страшной. Раймон содрогнулся, с ужасом глядя на Верховного иллюстратора. Никто из них не знал этого человека. Никто. Ни один мужчина. Ни одна женщина.
Сарио объяснил вкрадчивым голосом:
- Иль сангво, мы же лучшие художники в мире. Для нас копию сделать пустяк: Две копии - пара пустяков. Три копии...
Он с головы до ног окинул взглядом единственного человека, которого любил и уважал, даже почитал, и понял, что давно перерос эту слабость. А слабостей он не терпел.
- Ты предал мою веру, - сказал он с печалью, которой вовсе не испытывал. Печаль он тоже перерос. Раймона била дрожь.
- А ты - мою.., сделав копию Пейнтраддо Чиевы... Две копии!
- Мейо фрато, как видишь, они мне сослужили добрую службу. Теперь можно спокойно писать. Теперь можно спокойно жить. - Сарио усмехнулся. - Я никогда не окажусь на месте Томаса. Я никогда не окажусь на твоем месте. И что бы вы ни вытворяли в кречетте, я для вас недосягаем.
- Это наш путь, мы... - Раймон умолк. Уговаривать бесполезно.
- Ваш путь безнадежно устарел. Сейчас я торю новый. Больше ни у кого нет на это смелости, сил и возможностей. - Сарио улыбнулся. - И Луса до'Орро.