Страница 19 из 65
Настя мои чувства толкует по-своему. Обворожительно улыбаясь, она подвигается ко мне так близко, что, кажется, ближе уже невозможно, и голосом, переходящим в жаркий шепот, говорит:
- Послушай, южный, а может, ты меня отвезешь? Знай, в долгу не останусь!
Ее декольте, словно само собой, становится глубже. Сколько раз я давал себе слово в таких случаях быть тверже, не попадаться на эти 'женские штучки'! Но вместо категоричного отказа я неуверенно спрашиваю:
- А тебе как, далеко?
- Не очень. Пару километров.
- Ну... хорошо, я все равно хотел прокатиться! - нехотя соглашаюсь я.
Настя тут же лениво отодвигается. Считает, что теперь я никуда не денусь. Мысленно укоряя себя за податливость, я разгоняю машину до скорости ветра в штормовом море. От этого получаю такое удовольствие, что, забывшись, в полный голос исполняю песню собственного сочинения на фарси. В результате не сразу понимаю, почему Настя кричит мне в ухо:
- Приехали! Приехали! Тормози!
Оставляя на мокрой траве обочины след от колес, я останавливаюсь в придорожных кустах, за которыми в наступивших сумерках угадывается длинное одноэтажное здание. Настя высовывается из окошка 'Москвича', и машет рукой водителю грузовика, недовольному нашим маневром, чтобы он ехал дальше. Затем она шипит в мой адрес:
- Спасибо с поклоном, что хоть здесь затормозил! Что ж, обожди, я ненадолго!
- А что это? - спрашиваю я, сквозь кусты разглядывая здание, похожее на барак.
- Колхозная гостиница для шабашников! - отвечает медсестра.
Она выходит из машины, и, цокая каблуками, идет по бетонке к недалекому съезду. Я провожаю ее взглядом, а затем, зевнув от скуки, пытаюсь настроить радио. Но тишину вдруг нарушает автомобильный сигнал такой длительности, что я решаю пробраться к гостинице напрямую, через заросли, и посмотреть, что происходит.
Настя находится на стоянке, возле единственной машины, марки 'Волга'. Просунув руку в открытое окошко, она изо всех сил давит на кнопку клаксона. У меня сердце сжимается: на 'Волге' такие же, как и у меня, автомобильные номера. Надо же, земляки! Хорошо, что я сюда не заехал! У меня совсем нет желания с кем - либо общаться, а тем более, по восточному, словоохотливому обычаю.
Гостиничная дверь на пружине хлопает, и с крыльца, освещенного яркой, но криво вкрученной лампочкой, спускается мужчина с темным лицом. Он идет к Насте не спеша, обнажив в улыбке зубы, которые, от первого до последнего, все золотые. На ходу он ругает женщину непонятными ей словами. Настя хмурится, чувствует, как ее 'приветствуют'. Она перестает сигналить и говорит грубо:
- Привет, кучерявый! Иш, как челюстями рассверкался! Ты не лыбся, лучше скажи, деньги где?
- Зачем тебе? Баба без денег, не пропадет!- говорит кучерявый на русском, и сально усмехается.
- Ты, скотина, паразит, деньги гони! Я что, зря под вами ночь на казенной койке провела? Обещали ведь: за спец лечение, хорошо заплатим!
- Паг - паг - паг! - загибая пальцы, говорит мужчина,- самогонку пили? фрукты, овощи кушали? Расчет, дорогая! - подойдя, он пытается схватить женщину за грудь.
Настя отпрыгивает и достает из сумочки охотничий нож. Действует она уверенно, но недостаточно быстро. Мужчина с презрительной усмешкой перехватывает ее руку и выворачивает в локтевом суставе. Пальцы у Насти разжимаются, нож падает, звякнув на камне. А 'кучерявый' бросает Настю на капот автомобиля, лицом в металл. Настя извивается, пытается вырваться, громко кричит.
На шум из гостиницы выходят еще двое. Они идут, на ходу обмениваясь короткими, рублеными фразами. Тот, что повыше, с глазами садиста, кладет мускулистые пальцы на шею Насти и с силой давит. Девушка постепенно затихает. 'Кучерявый' отпускает ее, и она медленно сползает на землю по полированному боку 'Волги'.
Третий персонаж, с волевым лицом, покрытым холеной щетиной, постарше, чем остальные, низкий, в плечах по-спортивному широкий, наклоняется, переворачивает Настю на спину и разрывает на ней кофточку. Внимательно рассматривает ее, даже проверяет, целы ли зубы. Ничего не понимаю! На рядовое изнасилование не похоже! Загадка разрешается быстро: из их разговора я понимаю, что стал невольным свидетелем того, как обделывают дела современные работорговцы.
Садист достает из багажника машины аптечку. Похоже, Насте сделают укол опиума, и она очнется уже в лагере боевиков. Там, в какой-нибудь землянке, умрет, когда станет никому ненужной.
Я никак не могу определиться, вмешиваться мне, или нет. Стараясь не тревожить ветки кустов, тихонько возвращаюсь к своей машине. Ну, в самом деле, женщины такого сорта добровольно выбирают себе жизненный путь! Поеду, сообщу милиционерам, пусть примут меры! Я сажусь за руль 'Москвича', но вдруг думаю: а они успеют принять, эти меры, до того, как Настю увезут отсюда?