Страница 33 из 118
- За что? - спросил я.
- Что ты со мной сделал? Я была невинной девицей! - с укором произнесла она.
- Ты сама меня об этом просила! - растерянно произнес я.
- Теперь много чего измениться, - слабым голосом сказала Настя, - что ж, ничего не поделаешь. Что сделано, то сделано. Тогда, хотя бы согрей меня! - Настя устало закрыла глаза и заснула. Я нежно прижал ее к себе, холодную - холодную, и мы лежали так до рассвета.
Солнце ярко осветило репетиционный зал и разбудило нас. Ночные события казались дурным сном, и не было уверенности, что мои воспоминания правдивы. Настя накинула тунику, и мы, тихо ступая, прошли к ведущей из задания лестнице. Я думал, что она пойдет со мной, но Настя, остановившись, сказала:
- Нас не должны видеть вместе. Начнутся сплетни, мне ни к чему. Я сейчас в свою гримерку, мне надо привести себя в порядок. Я позже, через главный вход уйду.
Настя старалась держаться так, будто между нами ничего не произошло. Я не выдержал того, что никак не могу поймать ее взгляда, и прошептал:
- Я люблю тебя!
- Что ты сказал? - неуверенно спросила она.
- Я люблю! Люблю тебя, Настя, милая, единственная на свете! Жизнь моя в твоей власти, каждый мой вздох, каждая моя мысль о тебе. Для меня нет, и не будет большего счастья, чем радоваться тому, что ты есть! - я поднял её, безвольно опущенные руки, и принялся осыпать их поцелуями.
Настя посмотрела мне в глаза, и вдруг сама поцеловала меня. Впервые, за все время нашего знакомства, я почувствовал ее искренний поцелуй. Им она пустила меня к себе в душу. Я опять заплакал, и увидел, что Настя тоже плачет. Мы стояли, и не могли расстаться друг с другом, это было выше наших сил.
В задании послышались шаги персонала, скрип тележек уборщиц, вой пылесосов. Это звучало невыносимо грустно. А мне хотелось, чтобы время остановилось, и я мог целовать Настю еще и еще. Она поступила так: сняла со своего пальца тоненькое обручальное колечко, и, поскольку на другие пальцы оно не лезло, надела на мой мизинец.
- Никогда не думала, что я это сделаю. Но как видишь, сделала! Запомни, в этом кольце мое сердце, и я отдала его тебе, навсегда. Теперь ты можешь идти, мы обручены, я буду твоей! - Сказала Настя, не пряча сияющих глаз.
- Я хотел бы тоже дать тебе кольцо! - произнес я, становясь перед ней на колени. - Как жаль, что у меня его нет!
- Ступай! - сказала она, поднимая меня, - и не переживай. Ты уже дал мне то, что гораздо лучше обручального кольца. - Она направила глаза на солнце, полюбовалась им, и вернула взгляд ко мне. - Иди же, мой любимый друг (почему она не сказала мне просто "любимый"?) а то, и я не выдержу, брошу все, и уйду с тобой. Но ведь мы не можем оставить заботы и беспечно предаться любви. Ты студент, а я начинающая балерина. Нам еще очень много надо сделать в жизни!
- Прости, любимая! - сказал я, целуя её руки.
- За любовь прощения не просят! Иди, я к тебе позвоню! - негромко смеясь, произнесла она, легонько толкая меня в сторону лестницы. Я сбежал на несколько пролетов и обернулся, чтобы увидеть ее. К сожалению, на прежнем месте Насти уже не было. Мне показалось это плохим знаком, но я тут же прогнал дурное предчувствие.
ГЛАВА 49.
На служебном выходе у меня возникли проблемы. Охранник потребовал объяснить, почему я, имея пропуск вчерашним числом, выхожу только сегодня утром. Я едва нашелся: сказал, что помогал Игорю Витальевичу чинить декорации. В процессе случайно заснул, и лишь сейчас проснулся. О "русской болезни" Игоря Витальевича в театре знали все, и охранник решил, что я действительно пьяным заснул в подсобке. Он усмехнулся и сказал, чтобы другой раз "чинить" мы пригласили и его. Я с улыбкой пообещал, что непременно, и был выпущен с миром.
Когда говорят, что у влюбленных есть крылья, это кажется красивым вымыслом. Но в то утро я, единственный раз в жизни, не чувствовал ног. Мне казалось, что от любви к Насте я не хожу, а летаю над землей. Я добежал до фонтана на площади перед Большим. Как был, в одежде, искупался в нем, высоко подбрасывая пригоршнями воду и крича: "Настя! Настя!". Чем заставил смеяться вместе со мной делегацию китайских "товарищей", которые тут же принялись фотографировать происходящее. Я послал им воздушные поцелуи, и, ощущая, как блаженство переполняет меня, отправился домой.
В квартире меня поджидал неприятный сюрприз. На кухонном столе лежала написанная рукой Нины записка, сообщающая, что она ранним утром уехала с Татьяной в Серпухов. Отъезд Татьяны в составе антрепризной труппы был запланирован уже давно, но Нина не собиралась ехать с сестрой. Столь резкое изменение в настроении Нины могло случиться только по одной причине: из-за меня.
До этого я всегда говорил сестрам, куда иду, и во сколько вернусь обратно. Мои редкие поездки с Настей в другие города я оправдывал тем, что мне необходимо посещать студенческие конференции. Где, помимо обсуждения будущей профессии, я ищу контакты, желая выгодно устроиться на работу после университета.
Конечно, сестры обо всем догадывались, но я круглосуточно отвечал на их телефонные вызовы, и возвращался больше уставшим, чем довольным. Это отчасти оправдывало меня в их глазах. И, кстати, Чибиса тоже, когда он задерживался, помогая Насте в Москве.
Сестры считали нас "безвольными жертвами опытной искусительницы". Скорей всего, они уже давно знали ее имя, но при нас избегали его называть. Не хотели скандала, считали, что худой мир в нашей семье лучше доброй ссоры.
Теперь же я вспомнил о привычке Нины ежечасно звонить ко мне, и достал из кармана телефон. Я обнаружил, что этой ночью она так и делала. Но я был с Настей, и, даже если бы и услышал звонки, все равно не ответил. Однако таких длительных перерывов в общении у меня с сестрами еще не случалось. Видимо, Нина вконец заревновала. Она не выдержала эмоциональной нагрузки, и решила ненадолго сменить обстановку.
Я подумал, что это весьма кстати. Я не собирался скрывать от сестер, что нежно люблю Настю, и она ответила мне взаимностью. Но прежде хотел поговорить с моей прекрасной балериной, чтобы яснее представлять совместное будущее. В котором, я тогда не сомневался.