Страница 47 из 61
Я оставался неподвижным долгое время, слушая море, чувствуя, как холодный ветер ударяет по моей коже. Талия больше ничего не говорила, но я знал одно: я чувствовал то же самое.
Взяв Талию за замерзшую руку, я встал на ноги и потянул ее за собой.
Пока мы стояли на ветру, Талия посмотрела мне в лицо и спросила:
— Ты чувствуешь то же самое? Даже после того, как вспомнил историю своей семьи?
Я кивнул головой, не в силах говорить. Я чувствовал себя опустошенным, онемевшим. Но я знал, что хочу эту женщину больше всего на свете.
— Тебе нужно отдохнуть, — вздохнула Талия с облегчением и взяла меня за руку. Она повернулась, чтобы проводить нас до дома, но мне нужно было выразить что-то от сердца. Я потянул Талию за руку. Она повернулась ко мне, ее красивое лицо было смущено.
Я прижал ее руку к своей груди и прошептал:
— Для меня ты не Толстая.
Глаза ее смягчились, и, подойдя ближе, она ответила:
— Для меня ты не Костава. — Она поднялась на цыпочки и добавила: — Ты мой Заал. Мужчина, чья душа украла мою.
Потом она поцеловала меня. Ее холодные, но мягкие, нежные и заботливые губы встретились с моими. Она отстранилась и погладила меня по руке.
— Давайте вернемся. Мне нужно заботиться о тебе и обнимать, пока ты спишь.
Тепло разлилось в моей груди. Я позволил этой женщине, моей женщине, вести меня в дом. Когда мы вошли, Лука поднялся с дивана. Он смотрел на меня с опаской. Сжав руку Талии, я отпустил ее и направился к ее брату. Вокруг него стояло больше охранников, чем было ранее. Все держали свои пистолеты.
Но глаза Луки не отрывались от моих.
Встав перед ним, я сказал:
— Я благодарен тебе за то, что ты освободил меня от Хозяина.
Лицо Луки стало суровым.
— Он больше не твой Хозяин. Он всего лишь ходячий мертвец.
Я кивнул в сторону Луки. Я пошел обратно к Талии, когда он объявил:
— Анри гордился бы мужчиной, которым ты стал. Ты похож на него во всем. Твоя внешность, твоя сила, твоя преданность.
На мгновение я закрыл глаза, прежде чем сделать глубокий вдох и вернуться к Талии.
Мы вошли в спальню, и Талия отвела меня в душ. Она медленно вымыла меня мочалкой, затем залатала мои порезы и синяки, прежде чем расчесать волосы. Все время, пока она ко мне прикасалась, я прикасался к ее спине. Заботясь обо мне, она покрывала поцелуями мое лицо, тем самым говоря мне, что она моя, а я ее.
Когда мы забрались в постель, я лег лицом к Талии. Воспоминания теперь были тонкой струйкой, нежным потоком в моем сознании.
Талия наблюдала за мной. Я придвинулся ближе и обнял ее. Я закрыл глаза, расслабился с женщиной, которую никогда не хотел, и признался:
— Ya khochu byt’s toboy vsegda.
Талия замерла в моих объятиях, затем, прижавшись губами к моей груди, прошептала:
— Я тоже хочу быть с тобой навсегда.
Глава 16
Лука
Бруклин. Нью-Йорк
Неделю спустя
— Ты действительно это сделаешь?
Я повернулся к отцу, стоя в центре гостиной.
— Я собираюсь, — холодно ответил я. Отец медленно сел на диван.
Мы не встречались с ним с того дня в спортзале, когда он видел мою тренировку. Когда я вернулся из Хэмптонса на прошлой неделе, он был в командировке. Сегодня вечером я застал его у своей двери. Он был здесь, чтобы обсудить планы на вечер: взять Левана Джахуа. Мы наконец-то получили наводку о том, где прячется от нас этот грузинский ублюдок. Пахан, в отсутствие моего отца, дал мне разрешение на причинение боли.
Казалось, он был здесь сейчас, чтобы услышать об этом лично.
Сосредоточившись на здесь и сейчас, я наблюдал, как мой отец, скрестив ноги, выражал спокойствие, которое всегда отражалось на его поведении, когда его глаза пристально наблюдали за мной.
— И ты собираешься убить его? Ты?
Моя челюсть сжалась, предвидя спор, который должен начаться. Я подошел к папе и сел на диван перед ним.
— Мои быки пойдут туда, где он прячется. Я обещал тебе не драться, и я не буду. Они приведут Джахуа ко мне. — Я посмотрел на своего отца. — Затем я перережу ему глотку.
Рука моего отца потерла его короткую седую бороду, и он кивнул.
— А Киса знает, что ты делаешь это?
— Она понимает, что я должен это сделать, чтобы отомстить за Анри, — смутно ответил я. Он снова кивнул.
Мы сидели молча, пока я не спросил:
— Папа? Почему ты не хочешь, чтобы я дрался?
Рука отца замерла на его лице. Карие глаза посмотрели в мои.
— Лука, ты никогда не поймешь этого, пока у тебя не будет своих детей. Но в тот день, когда тебя забрали у меня, — он похлопал себя по груди, — что-то во мне умерло.
В животе образовалась пустота. Мой отец редко проявлял эмоции. С тех пор, как я вернулся в Бруклин после побега из ГУЛАГа, он не знал, как со мной обращаться. Я предположил, что это потому, что он больше не знал меня. Я оставил его мальчиком, а вернулся поврежденным мужчиной. Четырнадцать лет воспитания были упущены. Я никогда не задумывался об этом раньше. Возможно, он был так же потерян, как и я.
Он наклонился вперед.
— Тогда, в нашей частной комнате, когда Киса сказала мне, что ты вернулся, что мой сын, мой потерянный сын, был тем человеком, убившим Алика Дурова в клетке, я не мог поверить. — Его глаза потеряли фокус. — Ты был жестоким, диким, но готовым к действию. Ты убил Алика Дурова. Ты убивал всех, кто попадался на твоем пути. Ты был неудержимым, самым результативным убийцей, которого я видел, ну, со времен Алика.
При упоминании Алика Дурова я напрягся, но выражение лица отца смягчилось. Я смотрел на своего настоящего отца. Не на босса Братвы, а на Ивана Толстого, моего отца.
— Я видел, как тот парень медленно сходил с ума, Лука. Я наблюдал за этим своими глазами. С каждым убийством он жаждал крови. И эта жажда медленно брала его под свой контроль. А что касается всех этих хреновых вещей, которые он делал наедине? Я понятия не имел. Но тот парень жил ради убийства. Разыскивал наших врагов и пытал их. Убивал их самыми садистскими способами, какие только можно себе представить. — Он вздохнул. Мне показалось, он выглядел усталым. — Мы можем убивать, Лука, но мы не звери. Мы придерживаемся кодекса, даже когда речь идет о смерти наших соперников.
— Папа, — хотел я прервать его, но отец поднял руку.
— Когда я увидел тебя, убивающего Дурова, ты уже не походил на моего серьезного и уважительного сына, которого я знал в детстве. — Его глаза встретились с моими. — Ты был похож на Дурова. Та же потребность в убийстве была в твоих глазах. — Он откинулся на спинку дивана и провел рукой по усталому, стареющему лицу. — Так оно и есть, Лука. Тот взгляд. Тот взгляд все еще здесь. Каждый день. — Тишина повисла в воздухе, и он добавил: — Ты станешь Паханом, Лука. В этом мы уверены. Но я отказываюсь смотреть, как мой сын становится похожим на Дурова. Я только тебя вернул. Я не хочу терять тебя снова. Особенно уступать демонам, которых ты держишь внутри. Я не потеряю тебя ради себя.
Мою грудь защемило при вспышке уязвимости в глазах отца. Я встал и подошел к нему. Я опустился на колени у его ног.
— Папа, я вернулся. И я не Алик Дуров. Я твой наследник и не подведу тебя. Даю тебе слово.
В глазах отца появились слезы. Он поднял руку и похлопал меня по щеке.
— Ты — моя жизнь, Лука. Мое наследие, — сказал он, сдерживая эмоции. — Я жил с пустотой в сердце, когда тебя не было. Я думал, что принятие того, что ты мертв, все эти годы было самой тяжелой частью потери тебя. — Он пожал плечами. — Оказывается, это не так. Потому что жить с осознанием того, что я могу потерять тебя снова — все потому, что ты жаждешь быть в бою — боюсь, на этот раз, меня это убьет.
— Папа, я никуда не денусь, — заверил я. — И я никогда тебя не подведу. Клянусь тебе. Я клянусь нашей фамилией. Я… — я боролся с комком в горле, — я заставлю тебя гордиться, папа. Просто дай мне шанс.