Страница 48 из 67
— Я волновался, — он сжал ее руку.
— Пустяк, — отмахнулась она. — Не могла найти подходящий шарф. Один слишком легкий, второй — жаркий, а третий я, оказывается, испачкала в помаде.
Он посмотрел на нее — Мария была как-то бледна, тяжело дышала и часто моргала, точно собиралась заплакать. Они вышли на свежий воздух — на улице было куда тише и прохладнее. Готтфрид развернул ее к себе за плечи:
— Ты плакала? Что произошло?
— Нет-нет… Ничего, — она закусила губу и отвела взгляд.
— Мария…
— Готтфрид! — она обняла его и уткнулась лицом в его шею. — У меня из головы не идет все то, что произошло за эти дни! Вас чуть не убили! Потом эти ужасные, бесцеремонные… — она осеклась, отпрянула и прикрыла рот рукой: — Мне не стоило этого говорить. Ты теперь обязан…
— Доложить? — он приподнял ее за подбородок, заглядывая ей в глаза — Мария отвела взгляд. — Брось! Любой бы нервничал! Они вытащили нас из постели.
— Ты прав, — она покивала. — Наверное, я слишком переволновалась из-за вас. Вам угрожали?
Готтфрид дернулся — от одного воспоминания бросало в холодный пот.
— Прости, ты, должно быть, не хочешь об этом говорить.
— Совершенно не хочу, — подтвердил он. — К чему об этом теперь? Все прошло. Мы вместе.
— Да, — она крепче прижалась к нему. — Кстати! Готтфрид, — она строго посмотрела на него — на сей раз прямо в глаза. — С кем это Алоиз ведет милые беседы? Кто эта фройляйн?
— Она партийная, — начал Готтфрид.
— Я вижу! — воскликнула Мария и отпрянула. — Но если твой приятель намерен обманывать Магдалину…
— У них все равно ничего нет, — возразил Готтфрид. — Это Магдалине стоило бы определиться уже, кто ей по нраву, а не крутить хвостом перед двумя!
— Она ни перед кем не крутит хвостом, — устало пояснила Мария. — Она пытается найти друзей. И хочет обрести веру в мужчин. Но это дается ей…
— Штайнбреннер, конечно, самая подходящая кандидатура! Женатый полоумный псих! А Алоиз с Биргит только-только познакомился, она приходила брать у нас интервью вместе с той коротко стриженой теткой.
Мария зябко повела плечами и поджала губы, но промолчала. Готтфрид залюбовался ею — задумчивой и какой-то нездешней. Она порой казалась словно отделенной от всего мира прозрачной стеной. Возможно, от того, что ей не удалось вписаться в систему, в Партию. Готтфрид вспомнил наставления Келлер и усмехнулся — нет уж, Партия отдельно, а Мария — отдельно. Хотя, если подумать о том, что до появления в его жизни Марии он о многих вещах даже не задумывался.
— Чему ты усмехаешься? — вопрос Марии выдернул его из размышлений.
— Вспомнил наставления одной партийной фрау о том, что любовь к женщине не должна мешать любви к Партии, — признался Готтфрид.
— Я уже ревную, — Мария сверкнула глазами. — Веришь?
Готтфрид смешался — он не мог понять, шутит она или всерьез.
— Вообще, конечно, я несерьезно, — лицо Марии стало задумчивым. — Но в каждой шутке есть доля правды. Порой мне кажется ужасно несправедливым то, что я… Я ведь осталась на обочине жизни, Готтфрид. Ни интересующего меня образования, ни работы мечты, я даже на семью толком права не имею! У меня нет будущего. Я так и умру безвестной кабацкой певичкой. Возможно, у меня будет партийный любовник, который в остальное время будет исправно нести свою службу, а, может, даже будет иметь одобренную Партией семью. И детей. Принесет пользу, внесет свой вклад в науку, или культуру, или искусство. А я…
Готтфрид обнял ее и принялся гладить по голове. Он в очередной раз поймал себя на крамольной мысли о том, насколько же это чудовищно и несправедливо. И тут же осекся — подобным мыслям нельзя было даже позволять зарождаться в голове, не то что давать им ход! Конечно, в этом не было состава преступления, однако, как им рассказывали с самого начала, подобные мысли были тревожным звонком. Все начинается с малого, а любые преступления — с намерений. Конечно, он слышал о случаях, когда людей отравляли анти-имперские и антипартийные идеи, и, кажется, для этого в Отделе Идеологии даже были специалисты, помогавшие в реабилитации, но это считалось редкостью. После Великого Обнуления люди стали куда как более разумны, нежели были до, они уже увидели и осознали мощь Империи и не сомневались в ней. Уже выросло поколение детей, взращенных в Арийских Воспитательных Центрах, и это были прекрасные граждане.
При мысли о детях он ощутил укол совести: наверное, все-таки стоило рассказать Марии о том, что его направляют на продолжение рода, но он отчего-то молчал. Ему казалось, что это расстроит ее, а уж последние слова только в этом уверили.
— У меня нет семьи, — проговорил Готтфрид. — Если ты, конечно, говоря о любовнике, имела в виду меня.
— Еще неизвестно, что будет дальше, — Мария покачала головой. — Может, ты оставишь меня…
— Или умру…
— Не говори так! — она отшатнулась и поджала задрожавшие губы.
Готтфрид отчего-то вспомнил сон, в котором сама Мария застрелила его, и ему стало не по себе.
— Все мы когда-то умрем, — он равнодушно пожал плечами.
— Когда-нибудь нескоро, — проговорила Мария. — Совсем не скоро. И я этого не увижу. Не увижу, как ты умрешь.
— А мне недавно приснилось, как ты… — начал было Готтфрид, но осекся и замолчал.
— Что — я? — Мария обеспокоенно посмотрела на него.
— Что ты предпочла мне Штайнбреннера, — брякнул Готтфрид и даже не соврал. Уж лучше было сказать подобную глупость, чем продолжать тему смерти.
Мария рассмеялась:
— Вот еще, какая ерунда! Он не в моем вкусе. И потом… Я уже люблю одного человека. И это вовсе даже никакой не Штайнбреннер.
Готтфрид заключил ее в объятия и нежно поцеловал.
___________________________________________________
1) Немецкая песня, текст и перевод: https://de.lyrsense.com/deutsche_maersche/in_einem_polenstaedtchen
========== Глава 16 ==========
— Гестапо? — Адлер нахмурился. — Так какие сведения они просили им передать?
— Что мне известно о зараженных, — вздохнул Готтфрид.
Он направился к Адлеру с самого утра, рассудив, что его подчиненные подождут, да и хауптберайхсляйтер потерпит. А вот тайная полиция ждать не станет.
— А-а-а! — почти весело протянул Адлер, Готтфриду даже почудилось какое-то облегчение. — Рассказывайте все. Там нет ничего такого, о чем не была бы в курсе тайная полиция.
Готтфрид тут же устыдился — это же надо было приписать Адлеру, уважаемому ученому, облегчение! Облегчение мог бы испытать человек с нечистыми помыслами. Преступник. Или тот, кому до этого осталось всего-то полшага. Как, например, ему самому.
— Благодарю вас!
— А, еще момент, погодите, — Адлер принялся перебирать папки. — Где же она… Ах, вот. Готтфрид, — он внимательно посмотрел на него. — С сегодняшнего дня попрошу усилить контроль за употребляемыми продуктами, а также соблюдать половой покой. Я сообщу вам точнее. Но, по предварительным данным, в четверг вы отправитесь на дом к фройляйн Мюллер. Согласно психологическому тестированию, именно на дом. И я бы просил вас проявить деликатность: фройляйн Мюллер не имела связей с мужчинами и ей была проведена медицинская дефлорация. Но так даже лучше, не правда ли? — Адлер подмигнул.
— Н-не знаю… — промямлил Готтфрид. Его сейчас куда больше занимала все еще не пришедшая повестка в гестапо, а не отцовский долг.
— Вы, надеюсь, не являетесь сторонником теории телегонии?
— Чего, простите?
— Теории о том, что гены первого партнера передаются потомству женщины.
— Звучит как бред, — уверенно заявил Готтфрид.
— Вот вы — человек разумный, — выдохнул Адлер. — Мы исследовали эту теорию. Подтверждений не нашли, но отдельные мужские экземпляры, особенно с посредственными данными, очень любят к ней апеллировать. Ладно, не задерживаю вас больше. Я вам еще обязательно позвоню.
— Благодарю вас, — Готтфрид пожал Адлеру руку и направился к себе — стоило выдать должностные инструкции.
Команда встретила его с энтузиазмом, кроме — что было уже привычным — Айзенбаума и — неожиданно — Агнеты. На сей раз Готтфрид решил вызывать на подписание инструкций по одному: он не хотел беседовать с Отто при Айзенбауме, да и с самим Айзенбаумом ему тоже хотелось переговорить. Да и стоило позвонить Малеру и сообщить, что он принесет ему систематизированный материал по бомбе ближе к концу рабочего дня, так как предстояла большая работа внутри команды.