Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 49 из 67

Малер не возражал. Отто, краснея до кончиков оттопыренных ушей, приволок несколько схем, выведенных явно нетвердой рукой — Готтфрид надеялся, что от неопытности и неуверенности, а не потому, что птенец послушал совета Алоиза и на выходных активно выводил радионуклиды. Впрочем, Отто сиял и раздувался от гордости, что в пятницу у него тоже взяли интервью, а не обошли, как мало того, что стажера, так еще и самого младшего.

Двое других студентов тоже были заняты делом, один принес достаточно ценные материалы по бомбе, которые Готтфрид тут же присовокупил к отчету и порадовался, что не ушел с утра пораньше к Малеру. Второй сдал на проверку заполненный лабораторный журнал.

Айзенбаум был предельно холоден и неразговорчив. Инструкции подписал и даже не обмолвился об интервью, хотя Готтфрид был убежден в том, что его заявление Келлер о том, что ему важен каждый сотрудник, подняло в душе Айзенбаума самую настоящую бурю. Он бы предпочел отмолчаться, отсидеться в стороне, но только не высказывать ничего по поводу самого Готтфрида, его лаборатории и его изысканий. И, разумеется, не иметь к этому всему никакого отношения.

Следующим Готтфрид вызвал Алоиза и привычно запер дверь.

— Ты не вызывал Агнету, — отметил тот.

— Не вызывал, — подтвердил Готтфрид. — Знаю, что придется. Но, кажется, она не слишком-то хочет меня видеть.

— Поговорить вам все равно придется, — покачал головой Алоиз.

— А без этого никак? Может, молча? — огрызнулся Готтфрид. — Сам знаю, — он выставил руку вперед. — У меня с самого утра нутро не на месте. Повестка все еще не пришла. Как думаешь, почему?

— Ты время-то видел? — осадил его Алоиз. — Неделя только началась.

— Но ведь они, наверное, работают без выходных! — Готтфрид потер затылок.

— Они расследуют серьезные дела, дружище. Думаю, для них эта мышиная возня в “Эдельвейсе” — сущая ерунда!

— Ты прав, — Готтфрид вздохнул. — Еще неделю ты в моем распоряжении. А дальше надо писать новую бумагу. Если ты, конечно, хочешь остаться.

— Ни в коем случае, надоел ты мне до смерти! — Алоиз расхохотался. — Ну что за вопросы, а? Конечно, хочу!

— А кто тебе сказал, что меня устраивает, как ты работаешь? — притворно нахмурился Готтфрид.

— Ты же не накапал Малеру, что я не справляюсь с должностными обязанностями, несмотря на несколько иной профиль, — пожал плечами Алоиз. — И на партсобрании меня не песочили. Давай свою писульку, подмахну. И позови Агнету. Тебе с ней пока только поговорить надо. О работе, между прочим!

Агнета, ссутулившись сидела над инструкцией и молчала.

— Ну, Агнета, подпишете? Этот проект — наше общее детище.

— Вы специально? Вы специально так говорите? — она зло посмотрела на него, ее лицо пошло красными пятнами.

Готтфрид выжидательно уставился на нее: по правде говоря, он не имел в виду ничего такого и только теперь понял, насколько двусмысленно прозвучали его слова. Особенно если ей уже все сообщили.

— Меня наблюдали три года! Все это время не могли найти никого подходящего, а вот теперь… — она покачала головой.

— Видите, как замечательно, — осторожно начал Готтфрид, припомнив слова Алоиза.

— Замечательно? Замечательно?! — она вскочила и скрестила руки на груди. — Да я предпочла бы быть негодной! Или бесплодной! А теперь… — она как-то рвано вздохнула, закрыла лицо руками и беззвучно зарыдала. — Никакой мне больше лаборатории… Никакой пушки… Сначала жизнь по расписанию в ЦАМе, а потом — бутылки и пеленки.

Готтфрид помог ей сесть обратно и налил стакан воды.

— Но ведь на раннем сроке вы сможете работать.

— Не здесь, — всхлипнула она. — Из подобных лабораторий переводят сразу.

— Это может не получиться с первого раза.

— Если это не получится, меня заставят еще и еще! Я не хочу… — Агнета опустила голову.

— Знаете, я, честно говоря, тоже… — аккуратно проговорил Готтфрид, всматриваясь в нее — а ну как еще обидит такими словами? Однако Агнета вопреки ожиданиям подняла голову и с надеждой посмотрела на него:

— А если мы оба… Не хотим…

— Боюсь, это не будет уважительной причиной, Агнета, — он виновато развел руками. — Давайте вы подпишете инструкции? Адлер обещал мне позвонить и сказать точную дату и адрес.





Агнета покивала, допила воду и принялась шарить по карманам.

— Я забыла платок… Арбайтсляйтер Веберн… Готтфрид…

— Держите, — он протянул ей свой.

— Теперь вам точно скажут, что вы зря на меня поставили, — она улыбнулась дрожащими губами.

— Не зря, — Готтфрид упрямо мотнул головой. — И, думаю, Малер со мной согласится. После обеда я пойду к нему с материалами по бомбе.

— Ах, да! — Агнета вытерла слезы и тут же преобразилась — теперь ее лицо приняло привычное деловитое выражение. — У меня есть систематизированные литературные данные, помните? Не те, что у Карла, другие, более старые. Нужно?

— Несите все, — выдохнул Готтфрид, обрадовавшись, что разговор перетек в привычное русло. — Чтобы у Малера уж точно никаких вопросов не осталось!

*

Когда сразу после обеда Готтфрид вошел в приемную Малера, ему показалось, что Вальтрауд Штайнбреннер ожидала увидеть на этом пороге кого угодно, но только не его.

— Снова вы? — она изогнула идеально очерченную бровь и удивленно улыбнулась. — Вот уж не ожидала, признаться… Кофе?

— Да, благодарю, — он покивал и указал объемистой папкой на дверь Малера. — У себя?

— Да, я сейчас передам, что вы пришли и жаждете внимания, — ухмыльнулась Вальтрауд. — Выглядите уже лучше, — она кивнула на бланш.

Готтфрид скривился — он был в корне не согласен с мнением Вальтрауд. Его кровоподтек переливался от сине-фиолетового до зеленого, а кое-где уже многообещающе проглядывала желтизна, придавая Готтфриду, по его мнению, вид типичного маргинала, непонятно с чего обрядившегося в партийную форму. И ладно бы он был каким-нибудь полицейским или кем-то в этом роде, так ведь нет!

— Благодарю, — выдавил Готтфрид.

Вальтрауд скрылась за дверью Малера и вскоре вынырнула обратно:

— Проходите. Кофе я вам туда принесу.

Готтфрид прошел. Он уже не обращал внимания ни на лепнину, ни на дверную ручку, ни даже на портрет фюрера — все это было настолько привычным и будничным, что, казалось, больше не могло его тронуть. И вообще, он поймал себя на мысли, что, кажется, нешуточно ошибался насчет Малера и его подходов.

— Давайте сюда ваши бумаги, Готтфрид, — Малер махнул рукой. — У меня сегодня совершенно нет времени вести разговоры.

Готтфрид молча положил папку и выжидательно посмотрел на Малера. Тот тут же открыл ее и принялся рассматривать данные.

— На первый взгляд, все отлично, — проговорил Малер, слегка нахмурившись. — Но это только на первый. Теперь я жду материалы по пушке, вы помните?

Вальтрауд неслышно скользнула внутрь и поставила на столь две чашки кофе.

— Благодарю, Вальтрауд, — проговорил Малер, не глядя на нее. — Вы свободны. И вы, Готтфрид, и вы, Вальтрауд. Я сообщу, допустят ли то, что вы мне принесли, к испытаниям.

— Уже испытания? — спросила Вальтрауд, как только они вышли из кабинета Малера.

— Как скажут, — пожал плечами Готтфрид. — По правде говоря, очень многое предстоит проверить.

— Удачи вам, — она улыбнулась.

— Что же, Бруно уже лучше? — не сдержался Готтфрид и отпил кофе. — Отменный у вас кофе, право слово.

— Лучше, — Вальтрауд кивнула, ни капли не изменившись в лице. — Благодарю вас за беспокойство.

Готтфрид вежливо кивнул, мысленно засчитав победу на ее счет — он ожидал более эмоциональной реакции.

Остаток дня прошел в работе. На сей раз сверхурочных у них не было, и Готтфрид подумывал взять их на завтра или послезавтра — как пойдет. Он рассчитывал вернуться к изучению дневника, по его мнению, совершенно опрометчиво отложенного в долгий ящик. Он и сам не знал, что он хотел там найти еще — должно быть нечто революционное. Внутренний голос его твердил, что антирадин — это уже достаточно революционно, а уж идея о направленном потоке нейтронов — и подавно. Но было кое-что еще: то, в каком тоне отец отзывался о политике Империи. Если при первом прочтении это показалось Готтфриду каким-то чудовищным кощунством, то теперь он ощущал, как всходят ростки этих семян. История Марии, положение Агнеты, да что за примерами далеко ходить — его собственная жизнь! Разве не было несправедливым то, что он к своему возрасту и при своих заслугах был только лишь арбайтсляйтером? А то, как на него смотрели из-за одной только внешности?