Страница 23 из 67
Готтфрида прямо-таки раздирали противоречия: с одной стороны, он сочувствовал другу, с другой — отчаянно хотел похвастаться, что у него-то на сей раз все отлично. Так же, распустив павлиний хвост, как это некогда делал и сам Алоиз, и чертов Штайнбреннер, и остальные ребята из казармы и университета.
— Ты лучше расскажи, как ты, — Алоиз перевел стрелки на Готтфрида. — Или ты всю ночь спал в гордом одиночестве, чтобы сегодня проявить чудеса работоспособности?
— Я… — Готтфрид решил избрать компромиссный вариант. — Эту ночь я провел у Марии.
— Да ну? — ахнул Алоиз. — И как она?
— Просто замечательно, — Готтфрид расплылся в улыбке.
— Ну вы же не просто смотрели в окно, взявшись за руки, правда? — кажется, Алоиз жаждал подробностей.
— Не просто, — Готтфрид едва удержался, чтобы не описать все: и ее волшебную кожу, и удивительную страсть, и все осязаемые прелести в деталях.
— Эх… — Алоиз снова вздохнул. — Я не представляю, сколько времени понадобится, чтобы хоть как-то расшевелить Магдалину…
— Что с ней вообще такое случилось-то?
— Не знаю, — развел руками Алоиз. — Не стану же я ее напрямик спрашивать. Она даже поцеловать себя не позволила. Только сжалась в комок и заплакала тихонько… Ну какое удовольствие такую девчонку целовать?
— Да уж, никакого, — Готтфрид скривился, представив себе подобную картину. Отчего-то перед глазами встало лицо зараженного существа и выкатившаяся из уродливого глаза слеза.
— На самом деле я рад за тебя, дружище, — Алоиз похлопал его по плечу. — Тебе вечно не везло… Ты это… Так держать, вот! Пошли-ка спустимся и выпьем пивка? Заодно расскажешь, как там Медэксперотсек.
Внизу было шумно, пестро и людно. Не только Магдалина, но еще несколько девушек-официанток сновали туда-сюда, едва поспевая разносить гостям заказы. Их любимый столик заняла какая-то большая разухабистая компания, и Готтфриду с Алоизом пришлось ютиться в дальнем углу за совсем маленьким прямоугольным столиком, к которому едва можно было приставить два стула. Мария стояла на сцене и пела. Тоненькая, изящная, с высокой прической, из который игриво выбилось несколько локонов, в длинном черном платье она была прекрасна, как и всегда, но в очередной раз совершенно по-новому. Готтфрид беззастенчиво пожирал ее глазами, любуясь каждым движением, каждым изгибом тела и ждал, что темноту этой ночи она снова разделит с ним.
На этот раз среди посетителей было довольно много партийных. Некоторые сидели исключительно своими, партийными компаниями; еще парочка партийцев громогласно смеялась и пила шнапс с непартийными девицами. За дальним столиком сидела дородная женщина в форме. У нее были короткие светлые волосы, остриженные почти на мужской манер, широкое раскрасневшееся от шнапса лицо. Она что-то громогласно доказывала сидевшим с ней за одним столиком беспартийным мужчинам, а они смиренно кивали и периодически подливали ей — и себе заодно — еще.
— Это же Хайльвиг Келлер, — кивнул в ее сторону Готтфрид.
— Вот ее-то поди не разнесут на партсобрании, — посетовал Алоиз. — Хотя она, между прочим, женщина!
— Она старая, — отмахнулся Готтфрид. — Уже давно отдала свой долг Родине. Теперь свободна, как любая женщина Империи.
— Журналистка, между прочим, — не сдавался Алоиз. — В прошлом — военная журналистка! Отдел Идеологии и Пропаганды, не забывай.
— И что? — отмахнулся Готтфрид. — Вот ей-то как раз ничего и не будет. Она не порочит образ партийной женщины — она обрабатывает несознательное население идеологически!
— Вам принести чего? — к ним подлетела запыхавшаяся Магдалина. — Простите, с ног сбиваюсь… Сегодня столько народу…
— Мы заметили, — кивнул Готтфрид. — Принеси-ка нам пива. И колбасок. У вас есть колбаски?
— Конечно, Готтфрид, — Магдалина деловито покивала. — А вам, Алоиз? — она перевела на него взгляд и залилась краской. — Вы хотите еще чего-нибудь?
— Погулять с вами по вечернему Берлину, например, — Алоиз улыбнулся. — Сходить в филармонию, а потом гулять уже по ночному Берлину. И пить шампанское. Вы любите шампанское, Магдалина?
— Я не могу сейчас, простите, — она смущенно потупилась.
— Тогда увы мне… — развел руками Алоиз. — Придется довольствоваться пивом и колбасками.
— Вы все еще на вы? — покачал головой Готтфрид, когда Магдалина ушла. — Я слышал, такое бывало в давние времена… Но чтобы сейчас…
— Может, она прибыла к нам из прошлого?
Магдалина принесла пива и колбасок и снова упорхнула.
— Осталось надеяться, что пиво и колбаски — из настоящего, — пробормотал Готтфрид. — В мои планы на сегодняшнюю ночь расстройство желудка не входит.
Ни пиво, ни колбаски не подвели. Мария, закончив петь, привычно подсела к ним. Народу в зале не убавилось, поэтому Магдалина только изредка подходила, краснела, отводила глаза, а потом все-таки выразила скромное желание, что если к тому моменту, как она не станет посвободнее, Алоиз еще не изъявит желания уехать домой или подняться в комнату поспать, то она бы с радостью прогулялась с ним пусть и по не слишком живописным, но знакомым и родным улицам пусть не верхнего, но и не самого нижнего яруса Берлина.
Зато вместо Магдалины к ним подсел таракан-Тило. В его обществе Готтфрид как-то особенно остро почувствовал, насколько им тесно и неуютно за таким маленьким столом. И если с Магдалиной можно было бы отмахнуться, что, дескать, в тесноте, да не в обиде, то Тило казался Готтфриду чужеродным элементом, вносящим в их теплую компанию нотки натянутости и отчуждения.
— Алоиз, Тило, вы же, кажется, не знакомы! — Мария лучезарно улыбнулась.
— Да, я не имел такого счастья, — Алоиз охотно пожал руку Тило.
— Это же, кажется, вы выходили подышать с малышкой Магдалиной? — Тило прищурился.
— А что же, народу только прибавилось, а вы и не играете, — отметил Готтфрид.
Мария залилась звонким серебристым смехом:
— Что-то мне ты не говорил подобного, Готтфрид, — она покачала головой.
— Все в порядке, — усмехнулся Тило. — Просто твоему обществу Готтфрид рад больше, чем моему. Правда?
— Правда, — на этот раз Готтфрид твердо решил во что бы то ни стало не дать Тило обыграть себя. — Я не слишком настроен говорить о работе или о глобальных проблемах. Я пришел сюда, чтобы увидеться с симпатичной мне женщиной. Это не значит, что ваше общество мне неприятно. Но, не стану врать, общество Марии мне больше по душе. Тем более, пива вы все равно с нами не выпьете.
Алоиз с удивлением посмотрел на Готтфрида, и тот запоздало подумал, что он вовсе ничего не рассказал другу об этом мутном типе. Ну и ладно — слишком хорошо они знали друг друга, чтобы из-за подобной ерунды Алоиз переменил о нем свое мнение.
— Ваша откровенность мне нравится, — во взгляде Тило мелькнуло что-то, похожее на уважение. — Какой же нормальный человек любит трезвых, сидя в компании, где все пьют?
— Да, иногда потом бывает неловко, — попытался сгладить ситуацию Алоиз.
— На самом деле я на минутку, — Тило, казалось, было вообще все равно, как на него реагируют. — Выкурю с вами папироску вот, а потом вернусь на сцену, — он потянулся за портсигаром, но осекся. — Ох, простите… Готтфрид, я совсем запамятовал, что вы совершенно не выносите дыма… Прошу меня извинить.
Он поклонился и вышел из-за стола. Готтфрид тихо выругался сквозь зубы.
— Вы не выносите дыма, Готтфрид? — Мария нахмурилась и уставилась на пепельницу, наполовину заполненную ее окурками. — Простите…
— Нет, погоди… — он перехватил ее за руку.
— Мог бы об этом сказать сразу, — она передернула плечами.
— Не бери в голову, — Готтфрид разозлился. — Не выношу, потому и не курю. Но ты же не заставляешь курить меня?
— Слушай, Готтфрид, — вклинился Алоиз. — Я, похоже, многое пропустил. А этот пианист… Тило… Он и правда не пьет?
— Правда, — вместо Готтфрида ответила Мария.
— Не доверяю я таким людям, — припечатал Алоиз. — Сегодня он не пьет… А завтра что?
— Изменит Империи, — буркнул Готтфрид. Ему было, по правде говоря, все равно, что теперь говорил Алоиз. Он уже думал о том, чем ему отольются остальные оплошности.