Ибо прежнее прошло

Альфонс покачал головой — он не разделял самоуверенности брата и Энви. Хотя подчас ему казалось, что у обоих за этой бравадой прячутся чудовищная усталость и совершенно обыкновенный, свойственный всем живым существам, страх. Но в одном Эдвард был прав — действовать и правда предстояло по ситуации. Им — снова! — отчаянно не хватало информации.

— Точно! — сверкнул глазищами Энви. — Пойду я…

Он поспешил выскользнуть из-под изучающих взглядов обоих братьев и поскорее удалиться. Ему было не по себе. Страх того, что всё провалится, так и не начавшись, накрыл его с головой. Словно надежда на возвращение, которая день ото дня становилась всё ярче и горячее, что обжигала его нутро до боли, вмиг обернулась миражом, истаяла, погасла.

Энви затормозил у спальни сестры. Говорить ей или нет?.. Он прислушался, уловив за дверью тяжёлое дыхание и тихое размеренное поскрипывание половиц, и скривился. Пожалуй, Ласт не стоило знать о том, что за опасения поселились в его сознании. Пусть хотя бы она проведёт эти дни в томительном ожидании, не омрачённом сомнениями.

1) Фриц Ланг — немецкий кинорежиссёр, с 1934 года живший и работавший в США. Один из величайших представителей немецкого экспрессионизма, Ланг снял самый крупнобюджетный фильм в истории немого кино («Метрополис», 1927) и предвосхитил эстетику американского нуара («Город ищет убийцу», 1931). Фриц Ланг фигурирует в полнометражке “Завоеватель Шамбалы” как земной двойник Кинга Брэдли. Цикл фильмов о докторе Мабузе — криминальный триллер о сверхпреступнике. “Завещание доктора Мабузе”, о котором говорит Энви — звуковой фильм 1933 года, запрещенный берлинской цензурой под председательством правительственного советника Циммермана (не Энви, но здесь есть некоторая ирония) по причине его угрозы общественному порядку и безопасности.

========== Глава 26: Alea jacta est/Жребий брошен ==========

Er wird kommen uns zu richten

Alles neben ihm vernichten

Da

Auf der ganzen Welt

Macht hoch die Tür′

Die Tor′ macht weit

Es kommt der Herr

Der Herrlichkeit

Feiert das Kreuz!

Nagelt die Vernunft in das Volk!

Oomph “Feiert das Kreuz”.

Под покровом опустившейся на землю ночной тьмы, выдыхая пар в словно стеклянный декабрьский воздух, к собору Рождества Пресвятой Богородицы в Бреслау подходили две фигуры: мужская и женская. Должно быть, подобным образом выглядели шпионы в халтурных спектаклях: мужчина был облачён в тёмный плащ, очки в роговой оправе, стёкла которых нисколько не изменяли размеров смотрящих сквозь них внимательных глаз, зато были слегка затемнены, что, несомненно, было чрезвычайно важно и крайне необходимо в тёмное время суток. На его голову был натянут дурацкий клетчатый картуз, тонкие щёгольские усики змеёй тянулись над верхней губой, придавая их носителю вид неприятного пройдохи. Под руку с ним шла вульгарнейшего вида женщина в светлом пальто, словно вышедшая из душной комнатёнки, окна которой, как маяк в ночи, всенепременно светились бы красным. Её губы были неловко размалёваны морковного цвета помадой, неестественный блеск ярко-рыжих волос внушал опасения того рода, при которых сведущий в медицине человек бросился бы осматривать её ладони и стопы на предмет сыпи. Но расчёт оказался верным — случайно встреченные прохожие на них смотрели, осуждающе качали головами и шли своей дорогой. Фонари взирали сверху, словно святые, обрамленные ярко-оранжевыми нимбами, светлели на фоне темного неба и дивно сочетались с ярко-рыжими волосами и морковной помадой женщины.

— Это та церковь? — шёпотом осведомилась Анна, а это была именно она, указывая на мрачно темнеющее впереди монументальное готическое здание.

— Судя по письму, да, — отозвался Исаак, смешно кривясь — приклеенные усы доставляли дискомфорт.

У Ледяного на душе было неспокойно. С самого начала ему не понравилось это письмо, так подозрительно совпавшее по времени с новым заданием Центра. За свою жизнь он привык к тому, что бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке. И сейчас бывшему алхимику и нынешнему разведчику казалось, что он — беззащитный белый кролик, сующийся в гнездо злобных голодных удавов. Судя по воодушевлению, исходившему от его спутницы, Анна не испытывала и малой толики эмоций, подобных его. Она, напротив, предвкушала успех.

— Ты чем-то обеспокоен, — Анна поджала морковные губы. — Отчего? Это рядовое задание.

Исаак молчал, едва сдерживая желание почесать зудящую от клея кожу под носом. Было ещё кое-что. Давным-давно позабытое, заставляющее сердце биться чаще, а руки — вспотеть. Пусть это было больше похоже на отдалённое, тихое эхо, отзвук той силы, с которой ему доводилось иметь дело на Родине, но это было оно.

— В нашем деле много совпадений, — не слишком уверенно продолжила Анна.

— Знаю, — отмахнулся он, готовясь набрать в грудь побольше воздуха — как перед прыжком в воду.

— Моё почтение, — высокий мужчина, сверкнув очками, неслышно приблизился к чете Хоффманов. — Вы тоже сюда? — он кивнул на церковь.

И Исаак, и Анна обомлели. Исаак был отчего-то готов побиться об заклад, что мужчина имеет самое что ни на есть прямое касательство к Аместрису. А Анна узнала его лицо. Хотя оно и было спрятано в тени полей шляпы, но разведчица не зря ела свой хлеб. И её схлынувшее было сладостное предвкушение вернулось к ней в стократном размере: если удастся доказать, что сам Папа Римский имеет отношение к провокациям в Германии…

— Да, — улыбнувшись самой обольстительной улыбкой, томно ответила Анна. Вкупе с её образом этот жест кокетства выглядел форменной пошлятиной.

— Исповедоваться в такое время? — съязвил Грид, смерив её с ног до головы далёким от целомудрия взглядом.

— Можно сказать и так, — хохотнула Анна, глядя в прямо в его глаза.

То ли они и правда были такими же, как у Верховного главнокомандующего Красной армии, то ли ей в темноте показалось.

— А вы, дружище?

Исаака передёрнуло от направленного на него взгляда. Происходящее нравилось ему всё меньше и меньше.

— Какое имеет значение, ради чего человек идёт в церковь в такие времена? — недружелюбно отозвался он.

— Самое что ни на есть прямое, — Грид усмехнулся. — Особенно в такие времена. И я имею в виду отнюдь не только время суток.

Папа смерил взглядом Хоффманов. Какая ирония — тот, кто в Аместрисе так рьяно противостоял гомункулам, здесь охотно присягнул на верность одному из них. Грид прямо-таки предвкушал момент, когда Исаак осознает, в какую воду он вошёл дважды — и дважды по собственной воле. Спутницу бывшего Ледяного алхимика он моментально списал со счетов — даже заняв папский престол, он не изменил своей алчной природе и женщин воспринимал исключительно как трофеи. Впрочем, эта на трофей не подходила — слишком стара и, если парик служил не только средством конспирации, ещё и, похоже, серьёзно больна. Да и такие как она, по мнению гомункула, слишком часто мнили себя хозяйками положения — причём, абсолютно беспочвенно, — что позволяло легко манипулировать ими.

*

На подходе к церкви Альфонс притормозил и шумно втянул воздух носом, а Ноа, всю дорогу бубнившая что-то себе под нос, чем успела основательно вывести из себя Эда, замолчала.

— Что?.. — недоумённо и нетерпеливо вопросил Эдвард, глядя поочерёдно на своих спутников.

Ал замялся. Он снова не представлял себе, как сказать брату, что чем ближе они подходили к означенному месту, тем отчётливее он ощущал то же самое, что тогда, в Новороссийске, когда они встретили тибетца. То же самое, что являлось неотъемлемой частью их сущностей в Аместрисе.

— Ля-ля, — нескладно пропела Ноа. — Ты что, не слышишь?..

Эд сжал кулаки. Ну и пусть. Пусть такой ценой — но с ним был брат. И, возможно, именно благодаря этой плате он и сорвёт омерзительный план Отца.

— Нам пора, брат, — он дёрнул Ала за рукав. — Надерём этому папаше его самодовольную задницу.

Эдвард со скрипом отворил дверь. Его взгляду предстало пыльное тёмное помещение собора. Он даже негромко фыркнул от разочарования: не таким представлялось ему место, готовое открыть Врата в его родной мир. Он сделал шаг внутрь, и как только глаза его привыкли к темноте…