Дух войны

— Какая досадная недоработка, — Кимбли наклонился к раненому, рассматривая его лицо.

На мгновение в алых глазах полыхнула адским пламенем такая ненависть, что, будь на то воля смотрящего, наклонившегося над ним палача развеяло бы по ветру без следа.

— По… подонок… — прошипел раненый из последних сил.

— Хм-м-м, — широко улыбнулся Кимбли — меж зубов сверкнул, точно капля крови, алый кристалл. — Тебе давно пора к твоему несуществующему богу, ишварит.

— По.. Поче… му?

— Таков приказ, — пожал плечами Кимбли. — Давно хотел попробовать…

Он протянул ко лбу раненого руку. Трансмутация без соединения ладоней, без круга, без равноценного обмена — камень позволял и не такое. Кимбли старался не злоупотреблять подобным, растянуть собственное удовольствие от обладания конгломератом потерянных душ, но теперь не мог отказать себе в маленьком эксперименте.

Меж пальцев пробежали молнии; кожа на лице ишварита поменяла цвет, вздыбилась и лопнула, разнося веер алых брызг, заливая его глаза — такие же алые. Чудовищная рана с четким контуром в виде буквы “икс” обильно кровоточила, по всей видимости, причиняя ужасные страдания — ишварит взвыл, и звук этот не был ни капли похож на тот, что вообще способен издать человек.

— Поорал — и хватит, — отрезал Кимбли, касаясь обломка стены.

Он уже отошел на некоторое расстояние, как тот взорвался. Зольф прислушался — стоны стихли.

— Отличная работа, — удовлетворенно подметил он, идя дальше и дальше по чудовищной траншее. Выживших больше не было.

*

Когда по обломкам того, что совсем недавно было их жизнями, мягкой поступью хищника пошел тот самый государственный алхимик, из-за которого небо рухнуло на землю, а земля взметнулась ввысь, Соломон лежал и истово молился. Он уже не понимал, кому молится: Ишваре ли, самой земле и потокам энергии в ней, чему-то предначальному, чему было множество имен и имени не было вовсе, — но он молился. О том, чтобы открывшееся ему знание не пропало втуне, чтобы выжил Алаксар и все же принес миру то, над чем Соломон столь упорно трудился. Чтобы Алаксар наконец открыл глаза и понял: спасение если не мира, то хотя бы страны отныне в его руках. Той самой страны, лидер которой с легким сердцем подписал смертный приговор сотням тысяч его соплеменников; той самой страны, что погрязла в бездуховности и грехе; той самой страны, граждане которой охотно шли в армию, надевали синюю форму, брали в руки оружие — и шли: брат на брата. Соломон уже не увидел, как пристально рассматривал алхимик ледяными глазами его татуировку, не услышал крика брата и нового взрыва.

Соломон стоял в светлом пространстве перед огромными Вратами серого камня и не понимал, где он и почему. На мгновение ему показалось, что Врата приоткрылись, и из-за них призрачной тенью улыбнулась Лейла — черным изгибом острой улыбки на фоне белой кожи. Он потряс головой, прогоняя наваждение, и оно и правда пропало.

— Ты просил меня о чем-то? — голос раздался в его голове внезапно; он был тих и подобен грому.

— Кто ты?.. — Соломон огляделся. Вокруг по-прежнему была лишь пустота.

— Тот, к кому ты взывал. Я — Один. Тот, кто есть все, и все — это я. Я услышал тебя, человек.

Нестерпимая боль накрыла его с головой. Солнце, все еще плывущее в сером дыму, казалось нестерпимо ярким. Соломон огляделся — рана на боку мешала ясно мыслить и видеть, но он понял одно: надо найти брата. С трудом перевернувшись, Соломон пополз, сам не зная куда. Руки резало каменное крошево, каждый вздох давался с боем. Наконец ладонь его ощутила под слоем обломков тело. Соломон приподнялся и всмотрелся — засыпанный по грудь, с окровавленным лицом, на земле лежал Алаксар.

— Брат! Держись! — Соломон будто совершенно позабыл о собственных ранах. — О, нет!

Только теперь он увидел, что у Алаксара не было правой руки чуть выше локтя. Соломон попытался остановить кровь, преобразовав оборванные края сосудов, но ничего не вышло.

— Кровь не останавливается, — закусил губу он. — Я не успею замкнуть круг и вывести сосуды… Что же делать?!

Соломон почувствовал, как по его лицу текут соленые слезы; они жгли расцарапанную стеклами кожу и от того было еще больнее.

— Мама! Отец! Кто-нибудь! — он закричал срывающимся голосом, но молчало даже эхо. — Где рука моего брата? Что же…

Он посмотрел на свои руки так, словно видел их впервые. Решение пришло само собой. У него было все, что необходимо для этого.

Вся информация мира хлынула в его сознание сплошным потоком. Картинки, картинки, картинки — точно обломки старых гравюр, осколки отражений, обрывки рисунков, фотокарточек… Улыбка матери, поджатые губы отца…

Дождь. Тогда шел дождь. Плыли по воде, смешанной с песком, мутные тени; ночью лужи подергивались пленкой льда, и в ней отражался старый месяц-серп, а наутро солнечные лучи выползали из своего ночного пристанища и скользили, скользили по блестящей поверхности, растапливая льдины, заставляя пар подыматься ввысь. Лекарь больше не пустил его к Лейле. Она умерла одинокая, и солнце вновь спряталось, налетела буря, и даже небо плакало вместе с ним. Соломон проклинал себя за малодушие — останься он вопреки всему, она бы в час смерти знала: он с ней, рука в руке. Но сделанного не воротишь. Хотя в гробу лежала какая-то совершенно иная, чужая, не его Лейла, он понимал — она мертва. С той стороны не возвращаются.

Но она вернулась. Точнее, не она — теперь он видел, как ее тело стало резервуаром для какой-то чудовищной сущности. И сущностей этих было семь — по счету грехов.

Его расчеты были верны. Искаженная, извращенная сила земли, питавшая алхимию; подготовка чудовищного круга для чудовищного преобразования — и лишь найденная им схема могла бы изменить это все. Предотвратить нечто, задуманное злым гением.

Соломона облепили черные руки-лапы — точно сами тени, сама предначальная тьма обволакивала его, тащила в душные объятия…

— Что же ты отдашь мне, человек? — голос зазвучал ясно и чисто, и тени исчезли — он снова стоял в белой пустоте, перед Вратами.

На миг Соломону почудилось, что все то, что касалось его, что даровало ему все знания о природе вещей, вышло оттуда, с той стороны.

— Смотря за что, — просто ответил Соломон.

— Ты мне нравишься, — хохотнул голос. — Но это вовсе не значит, что ты можешь рассчитывать на снисхождение. Или значит… Я еще не решил.

— Я хочу спасти этот мир! — горячо выпалил Соломон.

— Спасти мир? — если бы у голоса было лицо, оно бы точно выражало недоумение. — От чего, человек?

— От надвигающейся Тьмы. Я хочу, чтобы алхимия этого места не была искажена. Чтобы люди могли жить счастливо…

— Люди? — голос стал печален. — Ты уверен, что они хотят счастья?

— Да, — серьезно кивнул Соломон.

— Ты наивен, — вздохнул голос. — Это все, ради чего ты преступил Табу?

Соломон задумался. Он не раз читал о том, насколько важны формулировки. И теперь ощущал себя несмышленышем, не способным и двух слов связать.

— Я хочу, чтобы брат выжил, — твердо проговорил он. — Чтобы он смог разобраться в моих исследованиях и применить их. И спасти мир.

— А цена? — поинтересовался голос. — Вы все многого хотите, но никто не хочет платить. Равноценный обмен, знаешь ли. Хотя сомневаюсь, что за такую просьбу…

— Моя жизнь.

Врата открылись, и Соломон, не дожидаясь ответа или хотя бы знака, уверенной походкой направился за них.

========== Глава 19. Ты теперь - просто цель ==========

Хайрат бежал к одной из собравшихся, чтобы уходить, групп, когда рвануло в западной части. Он повалился на землю, крепко удерживая лицом вниз двух подростков — судя по всему, брата и сестру. Сверху летели камни, сыпалось крошево; в ушах шумело так, словно на них надвигалась огромная машина и ревела чудовищным мотором. Хайрат испытывал неимоверное желание проверить, на месте ли заветный алый кристалл, точно ли не выпал из внутреннего кармана, но пошевелиться не удавалось.

— Кто может стоять? — деловитый пожилой мужчина, топорща серебряные усы, оглядел людей. Те с трудом поднимались, ощупывали и осматривали друг друга. — Пора уходить, — покачал головой пожилой. — Не ровен час, сюда бледномордые припрутся.