Второй шанс — 2

— Вера Васильевна, вас не смущает мой… хм… наряд? Может, мне надеть что-нибудь поприличнее?

— Максим, всё нормально, не переживай… Как, кстати, обстоят дела с твоей книгой?

— Неплохо обстоят, первые главы должны напечатать в мартовском номере «Юности».

— Ого! С удовольствием почитаю. А над чем сейчас работаешь?

— Да вон, — киваю на печатную машинку с заправленным в неё листом бумаги, — продолжение пишу. На этот раз о похождениях главного героя предыдущей книги в лесах Западной Украины, кишащих бандеровскими недобитками.

Мы замолкаем, в воздухе повисает неловкая пауза, которую Верочка нарушает где-то полминуты спустя.

— А твоё ребро как?

— Если сильно не тревожить, то практически не чувствуется. А так в общем, лёгкий дискомфорт, конечно, присутствует… О, закипел, кажется. Вам покрепче? Сколько сахару? Варенье есть… Ну, я на стол поставлю, а дальше как сами хотите, не стесняйтесь. Могу сыр с колбасой порезать. Нет? Ну варенье с печеньками всё равно оставлю.

Пьём чай, я смотрю, как она держит чашку, обхватив пальцами с аккуратным, неброским маникюром, и вижу, что Верочка снова погружена в свои мысли. Не выдерживаю, спрашиваю:

— Вера Васильевна, что у вас случилось? Вроде у всех новогоднее настроение, а вы какая-то задумчивая. Даже, я бы сказал, грустная.

— Что, сильно заметно?

Она часто-часто моргает, как будто собирается расплакаться, но всё же справляется со своими эмоциями.

— Да уж заметно, — говорю я, жалея, что вообще задал этот глупый и бестактный вопрос.

— Это ничего, это у меня… У меня некоторые проблемы личного характера.

— С женихом повздорили?

Да вот же блин, ну почему у меня всегда так — сначала говорю, а потом думаю! Стоило мне спросить, как из глаз Верочки полились слёзы. На этот раз она уже не сдержалась, сидела, хлюпая носом, и размазывала платком тушь вокруг глаз. В моей жизни, ясное дело, встречались и плачущие женщины, и к каждой нужен был свой подход.

— Вот, выпейте!

Я протянул ей стакан с набранной из-под крана водой.

— Спасибо, — продолжая всхлипывать, произнесла Верочка.

Пока она пила, её зубки мелко стучали о край стакана — руки ещё подрагивали. Я сидел рядом, не зная, что ещё можно предпринять. А потом моя рука как-то сама по себе обняла Веру, и её голова оказалась у меня на груди. Она и не думала как-то сопротивляться, напротив, мне как мне показалось, с готовностью прижалась ко мне.

— Всё будет хорошо, — тихо говорил я, поглаживая волосы уже переставшей всхлипывать учительницы. — Ну, поругались, ну с кем не бывает, обычное дело, все люди периодически ссорятся, а потом мирятся, вот увидишь, он ещё будет у тебя просить прощения. А в качестве извинения преподнесёт огромный букет цветов. Ты какие любишь? Розы, астры, лилии? Или полевые ромашки?

Как-то само собой получилось, что я перешёл с ней на «ты», но Верочка этого, казалось, даже не заметила.

— Какие розы, он к другой ушёл, — прошептала она полным безысходности голосом. — Сделал мне подарок на Новый год… Я вчера весь день проплакала. Думала, вроде как успокоилась, приняла как данность, а сейчас вот снова.

Она вновь было всхлипнула, и я снова провёл пальцами по её волосам.

— Ну будет уже, будет… Ситуация, прямо скажем, грустная. Хотя, честно скажу, даже не представляю, как такую девушку можно бросить. Да будь я лет на пять хотя бы постарше — приударил бы только так. Вот ей-богу!

Верочка отлипла от моей груди и посмотрела мне в глаза.

— Максим… Ну что ты такое говоришь, ты же мой ученик.

— Так я ведь гипотетически! Можно же помечтать, — улыбнулся я с совершенно невинным видом, старясь ободрить Веру.

— Если гипотетически, то и я могла бы влюбиться в тебя, — теперь и на её лице проступила лёгкая улыбка. — Ты вон какой, везде успеваешь: и песни сочиняешь отличные, и книги пишешь, и в боксе первые места занимаешь. Да и сам довольно симпатичный молодой человек, а по виду тебе можно и все семнадцать дать.

Вот же ёлки-палки, а ведь возбуждаюсь. Чувствую, как мой боевой товарищ вытягивается по стойке «смирно», и ничего не могу с этим поделать. Невольно краснею, а Вера тем временем, чуть касаясь кожи, проводит кончикам пальцев по моей щеке, снизу вверх, и я, сам того не желая, лащусь к ней, как кот ластится к руке хозяйки, разве что не мурлычу. Да что же это такое происходит?! Эй, кто-нибудь — остановите же нас! А её пальцы уже касаются моих губ, и я раздвигаю их, обнажая зубы, которыми легко покусываю первую фалангу её указательного пальца. Теперь улыбка на лице Веры становится какой-то провокационной, уголки губ поднимаются вверх, а в глазах, очерченных расплывшейся тушью, пляшут бесенята. Никогда её не видел такой, она всегда казалась мне образцом целомудрия, но сейчас Вера воплощала в себе всю чувственность, на которую способна женщина в мгновения соблазнения мужчины.

Я не выдерживаю, и мои пальцы ныряют в её шевелюру, где стискивают волосы гостьи в кулак. Она закусывает нижнюю губу, закрывая глаза и изгибаясь телом так, что под тонкой блузкой я даже сквозь ткань бюстгальтера вижу её напрягшиеся соски. И мгновение спустя мои пальцы уже расстёгивают блузку. В конце концов, оправдываю мысленно себя, я практически нормальный половозрелый самец, и ничто человеческое мне не чуждо. Ну что Инга? Инга — это навсегда, во всяком случае, мне так хочется верить, она выше всего этого, мы с ней близки духовно, а все эти Татьяны и Веры — не более чем эпизод. Одной помог сбросить напряжение, для второй я выступаю в роли утешителя. Как могу — так и утешаю, лишь бы человеку было хорошо.

— Максим, что ты делаешь…

Она совершает слабую попытку оттолкнуть мою руку, пальцы которой пытаются расстегнуть её блузку. Да ладно, только что всем своим видом демонстрировала готовность отдаться, да и сейчас, вон, глаза всё ещё закрыты, губы трепещут в сладостном томлении, грудь высоко вздымается — ну какой тут отступать?!

И я продолжаю своё дело. На этот раз, когда я снимаю с неё блузку, и запускаю пальцы под чашечку бюстгальтера, она молчит… Нет, не молчит, она тихо стонет, и это стон наслаждения, уж можете мне поверить. Я расстёгиваю крючки бюстгальтера, тот падает Вере на колени, и я нежно мну две тугие дыньки. Её груди чуть больше, чем у Инги, я невольно прикидываю, наверное, двоечка с половиной…

И в этот момент мы слышим стук в дверь. У меня тут же всё внутри охолонуло, я вижу в широко распахнутых глазах моей учительницы ужас, она лихорадочно, дрожащими пальцами застёгивает блузку, а я её же носовым платком, смоченным оставшейся в стакане водой, пытаюсь вытереть разводы туши под глазами. Слышу, как кто-то пытается открыть входную дверь ключом, затем давит на дверной звонок.

— Кто это? — дрожащим голосом спрашивает Вера.

— Кто ж его знает, или родители, или соседка, — говорю я.

Визуально вроде всё более-менее прилично, и я лечу к двери. На пороге стоят батя, меховая шапка в каплях растившего снега.

— Ты чего это так долго не открывал?

— Э-э-э, тут учительница пришла из училища, — я показываю на висящее на крючке пальто, — домашние задания принесла, а я дверь закрыл зачем-то, пока мы с ней общались.

— Здравствуйте!

Верочка вышла на общую кухню, и оттуда скромно улыбается отцу. Тот снимает шапку, делает что-то вроде кивка или поклона, больше похожее на втягивание головы в плечи.

— Здрасьте!

— Вера Васильевна, — представляю я гостью, — преподаватель русского языка и литературы. А это мой папа…

— Борис Яковлевич, отец этого оболтуса, — глупо улыбается батя.

— Ну почему же оболтуса, Максим неплохо учится, да и вообще он всесторонне развитый мальчик, думаю, его ждёт большое будущее.

Верочка переводит взгляд на меня, я смущённо пялюсь в пол. Вот ведь актриса, ничем не выдаёт свою недавнюю растерянность.

— Что ж, приятно было познакомиться, я, пожалуй, пойду.

— Может, чайку с нами попьёте?

— Ой, спасибо, только что пила, Максим меня угощал. У вас очень вкусное варенье. Сами делаете?