Второй шанс — 2

От меня никакой помощи не требуется, поэтому я сижу перед телевизором, смотрю Телевизионный театр миниатюр «13 стульев» с Михаилом Державиным, Спартаком Мишулиным, Ольгой Аросевой, Борисом Рунге, Юрием Волынцевым и прочими звёздами театра и кино. Альтернатива на второй программе ЦТ в данный момент — «Дом Островского», понятно, в пользу какого канала делается выбор членами нашей семьи. Без десяти полночь телеведущий Игорь Кириллов зачитывает обращение к советскому народу от лица Генерального секретаря ЦК КПСС, после чего бьют куранты и мы поднимаем бокалы с шампанским.

— Все успели загадать желание? — спрашиваю я.

Я загадываю, чтобы роман всё же издали, пусть даже в «Юности», и второе — получение квартиры. Сам себе сделал неплохой подарок к Новому году, выиграв первенство СССР. С Ингой, надеюсь, наши отношения будут развиваться по восходящей. Кстати, через пять минут мы с ней встречаемся возле её подъезда.

Маме вручаю коробку рижских духов «Диалог», этими, в отличие от привезённых из Москвы французских, которые она берегла как зеницу ока, не жалко было пользоваться каждый день. Хотя, чтобы их достать, мне тоже пришлось отстоять очередь в нашем ЦУМе.

Говорю родителям, что отлучусь на часочек, они уже в курсе, куда и с кем, понимающе кивают, ну может и им тут без меня не будет скучно. Вон как батя мамку приобнимает, она аж покраснела от смущения. Одеваюсь, подмышку сую коробку шоколадных конфет, в карман — тоже парфюм, «Чайная роза», с нежным, лёгким запахом, для девушки самое то.

На улицу высыпают многие, слышатся крики «С Новым годом!», повсюду царят веселье и смех. Инга заставляет себя подождать пару минут, наконец, появляется в дублёнке, которая ей очень идёт. Я протягиваю ей сначала духи, за которые удостаиваюсь нежного поцелуя, потом коробку конфет. Инга она не знает, куда её сунуть, домой возвращаться неохота.

— Там съедим.

Там — это на площади Ленина, где в эту ночь главное веселье. Здесь гуляют человек сто, кто-то даже с детьми, и мы присоединимся к всеобщему веселью. Хорошо в такие моменты верить, что следующий год станет лучше прошлого, хотя последние четыре месяца с тех пор, как я угодил в своё 15-летнее тело, плохими бы уж точно не назвал.

Дед Мороз и Снегурочка заводят хоровод вокруг главной ёлки Пензы, мы в него тоже включаемся. Потом открываем коробку конфет, угощаемся сами и угощаем других, незнакомых, но в эти мгновения словно бы родных людей. Мы целуемся, я чувствую ан своих губах вкус шоколада, то ли от съеденного мною, то ли от съеденного Ингой…

— Молодые люди! Тут же дети, а вы у всех на виду целуетесь, это аморально. Давайте, прекращайте!

Ну здрасьте, приехали… Дружинники пожаловали — коренастая тётка с двумя мужиками, всем троим примерно под пятьдесят, на рукавах красные повязки с белыми буквами ДНД. Такие вот реалии социалистического строя. Правда, по виду, сами уже слегка навеселе, от тётки хорошо так попахивает, но беспокоятся за нашу нравственность. Мы говорим, что больше не будем, тут я вспоминаю про лежащие в кармане хлопушки и бенгальские свечи с предусмотрительно захваченным спичечным коробком. Дружинники идут дальше, а мы с Ингой устраиваем небольшое пиротехническое шоу.

Домой возвращаемся около двух ночи, я провожаю свою девушку до двери её квартиры, где мы страстно, несколько минут целуемся. Я возбуждён сверх меры, и на улице, зачерпнув ладонью горсть снега, тру лицо, потом снимаю шапку и охлаждаю загривок. Фух, вроде полегчало, а то находился буквально в шаге от того, чтобы овладеть Ингой прямо в подъезде. Да и она, судя по выражению её лица, по блеску в глазах и закушенной губе, когда мы, наконец, оторвались друг от друга, готова была пуститься во все тяжкие. Вот только подъезд — место для этого не самое подходящее. Эх, уехали бы её родители, что ли, ещё куда-нибудь на выходные.

1 января — выходной у всей страны. Мама встаёт первая, чем-то гремит на общей кухне, похоже, моет посуду после ночных посиделок. Кое-как открываю глаза. За окном уже светло и падает лёгкий снежок, часы на столе показывают начало девятого. Хочется перевернуться на другой бок, но нельзя — у меня там надломленное ребро. Поэтому ложусь на спину и снова засыпаю, у меня здоровый юношеский сон.

Этот день почти полностью посвящён работе над второй частью романа о похождениях Виктора Фомина. Очень хочется верить — да что уж там, я это знаю! — что первая книга будет пользоваться успехом у читателей, которые с нетерпением станут ждать продолжения. А уж я постараюсь не подвести своих поклонников. Воспоминания Козырева-старшего, который в этот раз станет моим первым читателям, я дополняю эпизодами из когда-то виденных фильмов и прочитанных книг, ну и заодно включаю собственную фантазию. До вечера успеваю накропать целую главу, благо что после обеда родители, дабы мне не мешать, на пару часов исчезают в кино, а остаток дня ведут себя тихо, стараясь даже переговариваться чуть ли не шёпотом. Батя, правда, разочек отвлёк меня от книги, поинтересовавшись, сколько мне заплатят в журнале, на что я сказал:

— Честно? Не знаю… Вот приедем с мамой в редакцию, там нам всё и разъяснят. Но уж, надеюсь, не сто рублей.

— Больше?

Я только вздохнул и покачал головой. Что поделать, такова человеческая натура, денежный вопрос всегда будет оставаться для людей одной из главных волнующих их тем.

Вечером уже мы с Ингой идём в кино, на сегодня у нас запланирован просмотр фильма «Блеф» с Челентано. По пути в кинотеатр со смехом обсуждаем перипетии прошлой ночи, особенно как нас воспитывали дэнэдэшники. Эпизод с поцелуем у двери её квартиры скромно замалчиваем, что тут обсуждать, для нас обоих это сладкое воспоминание, которое покоится внутри наших сердец, и незачем его лишний раз обсуждать.

2 января я наконец-то остаюсь один, причём один во всей коммунальной квартире, так как тётя Маша, сбагрив пацана в садик, тоже сегодня работает. Наслаждаясь одиночеством, хочу весь день посвятить работе над романом. Но в мои планы неожиданно вторгается тот, о ком последние месяца три я старался упорно забыть, вернее, забыть о тех чувствах, которые я когда-то к этому человеку испытывал. В третьем часу дня в дверь позвонили, а когда я её открыл, то увидел на пороге не кого иного, как Верочку.

— Вера Васильевна?!

Я чувствую себя неловко: в квартире горячие батареи, а все щели в окнах надёжно законопачены тряпками и ватой, и на мне только старые треники и майка. Но Верочку, кажется, мой вид ничуть не смущает, такое ощущение, что её голова сейчас занята чем-то другим. Да и глаза почему-то слегка покрасневшие, то ли от недосыпа, то ли ещё от чего.

— Здравствуй, Максим, — говорит она с каким-то отсутствующим выражением лица. — Можно зайти?

— Да, конечно!

Я закрываю за ней дверь и помогаю снять габардиновое пальто с меховым воротником, вешаю на крючок, подсовываю мамины тапочки, которые оказывается ей как раз впору. Предлагаю пройти в комнату, про себя недоумевая, что привело учительницу в наши палестины.

— Ты один? — спрашивает она.

— Да, все на работе.

— А что у тебя с голосом?

— Ломается… Мужчиной, похоже, становлюсь, — хмыкаю я.

— А-а-а, понятно, — наконец-то выдавливает она из себя подобие улыбки. — А я принесла тебе домашние задания. Здесь по русскому и литературе, а ниже задания по другим предметам.

Она вручает мне вырванный из ученической тетради лист, исписанный разными почерками.

— А что ж вы сами пришли? — спрашиваю. — Могли бы кого-нибудь из ребят заслать.

— Мне не трудно, да и надо же посмотреть, как живут мои ученики.

— Пока скромно, сами видите, обретаемся в коммуналке… А может, чайку? С морозцу-то?

— Чайку? — переспрашивает она и пожимает плечами. — А почему бы и нет?

Я иду на кухню, ставлю чайник, решая про себя дилемму, одеться мне по-человечески в костюм сборной РСФСР или продолжать щеголять в том, что сейчас на мне? Так и не придя к какой-то чёткому выводу, прямо спрашиваю гостью: