Багряный плен

– А теперь беги, девочка, – сказал старик, отбрасывая полено в сторону.

Меня не пришлось просить дважды. Со скоростью, покорной лишь ветру, я переоделась в уже успевшую высохнуть одежду и влезла в еще мокрые ботинки.

– Траву я оставила на сундуке, – сказала, осторожно посматривая на тело Больдо. – Поджигайте ее несколько раз в день и давайте жене подышать, скоро ей станет значительно легче.

– Беги в Липрок, там много народу, никто не обратит внимания на цыганку, – сказал он, подтверждая мои собственные мысли. – Если надумаешь покинуть Златоросье, просись на большие корабли, там самые жадные матросы, могут пустить в трюм и спрятать тебя среди груза.

– Спасибо вам большое! – ответила я, опасаясь, как бы Больдо не разъярился и не отыгрался на старике.

– Иди с Богом! – сказал он и затворил за мной дверь.

Спустя два дня я спустилась в трюм корабля, отплывающего в Бурву.

Глава третья

Никогда не думала, что морское путешествие может оказаться таким неприятным. Я сидела в трюме, среди мешков с зерном и бочек вина, ощущая, как мои внутренности бунтуют. В животе все скручивалось и раскручивалось, а тошнотворный комок не покидал горла. Матрос, который пустил меня на корабль, просил и носа не показывать, иначе, если меня заметят, то я буду сама по себе. Ничего другого и не ждала.

Жарут сводил с ума, казалось, будто под ним кожа покрылась саднящими волдырями, а его тяжесть словно прибивала меня к полу. Уже через полторы недели плавания я решилась снять его. В трюм, кроме того матроса, что знал обо мне, мало кто заходил. Я пряталась в самом дальнем углу и не издавала ни звука. Такие суда частенько берут пассажиров из господ и не только, и я могла бы заплатить за одну из немногих кают и проводить время в большем комфорте, но мне, ни к чему были свидетели.

Чтобы рассчитаться за это путешествие пришлось отдать две серебряные пластинки с моего ожерелья, поскольку других монет у меня не было. Ещё одна ушла за соблюдение гигиены. Моряк тайно провожал меня в каюту капитана, у которого имелись все удобства. Пусть отхожее место и подобие ванны были крохотными, но более похожими на человеческие условия, чем те, что доставались команде. Конечно, это было опасно, но капитан довольно часто отсутствовал, а я не могла зарасти грязью. Матрос оказался довольно милым человеком, который не только возился со мной, но и приносил еду. Он сказал, что весь путь займет примерно шесть-семь недель и был ужасно горд этим фактом, утверждая, что застал те времена, когда преодоление такого расстояния занимало гораздо больше времени. Это не могло не радовать, но для меня и шесть недель огромный срок.

Иногда, долгими бессонными ночами, на свой страх и риск, я выбиралась из трюма, чтобы глотнуть свежего воздуха и привести мысли в порядок. Ночью на палубе не очень много матросов, и я обнаружила тихое местечко, где меня никто не замечал. В такие моменты я оставляла жарут внизу и закутывалась плотнее в плащ, скрывая метку Адуша. Риск быть пойманной был, но он того стоил.

Однажды ночью, судно так раскачивало, что я поднялась на палубу раньше, поскольку мой желудок угрожал вернуть обратно все свое содержимое. Очень осторожно, десяток раз осматриваясь и прислушиваясь, я выбралась наружу и прошмыгнула в свое тайное место, недалеко от подвешенных шлюпок. Я не очень много знала о кораблях, или правильнее будет сказать, совсем ничего не знала, но отличить шлюпку от штурвала могла. Несмотря на то, что море было неспокойным, закат посреди безграничного водного покрывала оказался потрясающим зрелищем. Неспешное багряное угасание дня озарило небо и воду, смешивая свои огненные цвета с темной, чарующей толщей. Ветер беспощадно врезался в лицо, швырял в него брызги и закручивал волосы, которые почти сразу растрепались. Я тут же продрогла, но это пошло на пользу. Меня продолжало мутить, но дышать все же стало намного легче, чем в затхлом трюме. Судно в очередной раз подбросила волна, и я вцепилась в борт одной рукой, а другой развязала шнурки плаща и вдохнула, словно никак не могла надышаться. Пальцами провела по метке, которая напоминала глубокий ярко-алый шрам, а потом остервенело поскребла, будто могла избавиться от нее так легко. Боль вернулась так внезапно, что я не смогла сдержать слез. За что мне это всё? Почему именно я была проклята? Судно снова повело, и я схватилась за борт обеими руками, опустила голову и попыталась глубоко вдохнуть, чтобы побороть приступ тошноты, но не получилось. Мне пришлось перегнуться, чтобы не испачкать рвотой палубу и саму себя. Спазмы не прекращались и после того, как содержимое желудка выплеснулось наружу. Голова пошла кругом.

– Вот, возьмите, – послышался голос, и я резко разогнулась, инстинктивно закрывая плащом шею.

Передо мной стоял молодой мужчина в парадной военной форме кипельно белого цвета, с золотыми эполетами и пуговицами, с саблей и пистолетом за поясом. На нем были высокие сапоги и смешной головной убор с кисточкой. Его невероятно серьезное лицо, на которое то и дело падала эта самая кисточка, выглядело комично на фоне недовольного моря. Темные волосы острижены коротко, они едва выглядывали из-под странного вида котелка. Глаза серые, очень внимательные, такие от которых вряд ли что-то укроется. Широкие скулы, ровный нос и квадратный подбородок. Внешность довольно привлекательная, но что-то смущало. Мужчина протягивал мне белоснежный платок.

Более неловкой ситуации в моей жизни еще не было. Я очень надеялась, что на лице не осталось следов, и не удержалась от нервного движения рукой, которым утерла губы, так и не притронувшись к его платку. Никогда не любила чистоплюев, а этот франт был им однозначно. Ну, кто еще вырядится в белую форму посреди долгого плавания, да еще и в такую погоду? Даже его платок выглядел напыщенно – накрахмаленным.

– Спасибо, – сказала я, и он, слегка дернув бровями, убрал платок обратно в карман.

– Иногда такое бывает, – тоном знатока сказал он, и теперь уже я вскинула брови. – Непереносимость качки.

Будто кто-то спрашивал его мнение. Я укуталась плотнее в плащ. Мне бы вернуться в трюм, но как это сделать, не демонстрируя места своего проживания, не знала. Так и стояла рядом, хлопая глазами. Говорить с подобными щеглами, таким как я обычно не о чем. По всему видно, что он богат, знатен и от длительного путешествия заскучал. А мне ну уж очень не хотелось становиться его развлечением. Даже его нежные на вид руки с длинными пальцами ужасно раздражали.

– Вам стоит пройти в носовую часть, поближе к бушприту, – сказал он и протянул руку в приглашающем жесте. – Море успокаивается и там будет чуть легче дышать, а заодно и наблюдать за заходом солнца.

– По- вашему, я знаю, что такое бушприт? – даже мой вопрос прозвучал раздраженно, но мужчина будто и не заметил.

А море и, правда, заметно притихло, что успокоило даже мои внутренности. Теперь оставалось только избавиться от вояки и сбежать обратно в свою нору.

– Бушприт – это та длинная палка, что выступает с носа судна, – уточнил он, и мы двинулись по палубе.

Ветер превратился в легкий бриз, корабль больше не швыряло на волнах, и закат завладел моим вниманием полностью. Там, где алое зарево соприкасалось с тёмными водами, образовалась длинная узкая дорожка, которая искрилась и сияла, а мрак по бокам лишь усиливал эффект. Оторвать взгляд было почти невозможно.

– У вас какое-то знаменательное событие? – не удержалась я от вопроса, когда мой спутник остановился возле этой деревяшки, название которой я уже забыла. – Или вы всегда преодолеваете такие большие расстояния в парадной форме?

Мужчина усмехнулся, но как-то невесело, что впервые пробудило во мне хоть какой-то интерес к нему.

– Если бы вы знали, как надоел мне этот мундир, – тихо, словно для самого себя, сказал он.

– Зачем тогда в армию пошли? – по мне так закономерный вопрос, но в мужчине он вызвал удивление.