Академия пурпурной розы

— А если серьезно? Ты же мне говорил что-то насчет… ритуального брака. — Я с трудом заставила себя проговорить эти несколько горьких слов. — И что Верховный маг Храма не может от него отказаться.

— Верховный маг не может, — подтвердил Морвин, перехватывая мою руку и целуя костяшки пальцев. Я вздохнула — нет, видимо, моя рука для него недостаточно тяжелая все-таки. А потом до меня дошел смысл его слов.

— Ты же не хочешь сказать…

— Именно. Я больше не Верховный маг Храма Великого Пламени. Подумаешь — полжизни потратил на то, чтобы подняться от самых низов и должности младшего послушника до ученика самого Настоятеля, а потом и его преемника. Чего не сделаешь ради одной маленькой упрямой Ледышки. Еще и дерущейся, к тому же.

Говоря это, он улыбался. И в глазах… была щемящая нежность.

Я задохнулась от переполняющих чувств, и, застеснявшись, снова спрятала лицо у него на груди.

— Даже не знаю, что сказать. Мне теперь как-то стыдно. Ты правда прошел такой длинный путь?

Морвин обнял меня покрепче, удобно устраивая подбородок на моей макушке.

— Я сирота, Маэлин. Для оборванного парнишки из самых грязных трущоб Диамара попасть в Храм Великого Пламени было величайшей удачей в жизни.

— Сирота?..

— Моя семья погибла при извержении вулкана. На меня… просто не подействовал жар его лавы, и я остался невредим. В семилетнем возрасте мне довелось видеть, как превращается в пепел все, что я знал и все, кого любил.

Я застыла как изваяние и забыла дышать. К горлу подкатил ком, на глаза навернулись слезы. А он просто спокойно продолжал свой рассказ.

— В те годы только начинались Кары. Никто не знал, куда бежать и что делать — народы, населяющие мой мир, слишком привыкли к безбедному существованию. Никому не было дела до одинокого мальчишки, окружающие были растеряны и озабочены собственным спасением. Но в Храмы по-прежнему принимали всех. Всех, у кого был дар, разумеется. Их четыре, в разных концах Дорегнатара. Каждый посвящен одному из самых могучих первоначал, на которых зиждется бытие. Храм Великого Пламени, Храм Великой Воды, Храм Великого Древа и Храм Хаоса. Во главе каждого стоит маг — самый сильный, в совершенстве овладевший мастерством своей стихии. Главами храмов становятся только мужчины. А вот жрицами Великой Матери — женщины.

— Иланна — жрица Великой Матери? — вспомнила я. Он кивнул.

— Да. Считается, что Дорегнатаром должен править достойнейший из достойных — правитель, соединяющий в себе благодать Матери и силу одной из стихий. Поэтому на трон Империи всходит тот, кто рожден в ритуальном браке. У нас нет наследственной монархии, после смерти одного правителя власть переходит другому Избранному. Жрицу, достойную зачать Дитя, заранее избирает жребий. После этого жрица сама выбирает одного из Верховных магов храма, кого считает подходящим… для этой великой миссии. Естественно, мне и в голову не приходило отказываться, когда Иланна назвала меня. Отказ — несмываемое оскорбление и неслыханный скандал, такое в истории случалось всего пару раз. К тому же, когда готов на все ради корки хлеба, начинаешь понимать, какая глупость все эти «чувства».

Я вся сжалась, и он успокаивающе погладил меня по спине.

— А потом вдруг встречаешь перепуганную девчонку с огромными глазами, которая даже по деревьям лазать не умеет, и все твои убеждения летят к такой-то матери.

Он взял меня за подбородок и заставил поднять лицо. Внимательно посмотрел в глаза.

— Прости за то, что скрыл наличие у меня невесты. Я хотел принять решение, когда вернусь обратно в свой мир. Сначала я должен был тебя как следует узнать. Ты не согласна, что было бы слишком большим безумием рушить всю свою жизнь после короткого знакомства, когда всего лишь пару минут погрел кое-чьи замерзшие ножки? Хотя наверняка очаровательные ножки, не сомневаюсь.

Я невольно ответила на его улыбку, но тут же закусила губу.

— Но… как же ты теперь?

Он пожал плечами.

— Верховный маг не мог отказаться от этой «великой чести», так что я перестал быть Верховным магом и с чистой совестью ушел. Иланна рвет и мечет, но даже она не может меня заставить. Так что я теперь весь твой, Ледышка.

И что-то было такое в том мурлыкающем тоне, каким он это сказал, и в том, как его горящий взгляд скользнул по моему лицу до губ и ниже, что я поняла, что начинаю задыхаться.

— А… что же будет дальше? Ты больше не вернешься в свой мир?

Я не хотела, но мой вопрос прозвучал с надеждой и почти жалобно.

— Пока не знаю. Давай не будем загадывать наперед, Ледышка? Я не люблю строить далеко идущих планов. Чем подробнее план и чем раньше произнесешь его вслух, тем больше он идет наперекосяк. У нас с тобой будет еще один очень важный разговор. Но не сейчас. А сейчас довольно разговоров!

Наши взгляды встретились — как переплетаются пальцы влюбленных после долгой разлуки.

С замиранием сердца я ждала повторения того безумного, обжигающего, сводящего с ума поцелуя.

Но в этот раз он коснулся моих губ с невероятной, пьянящей нежностью. Осторожно, бережно, почти робко. Словно мы начинали все с чистого листа сейчас. Словно оставляли позади все, что было раньше. Словно это и есть наш первый поцелуй — трепетный и невинный, как лепесток розы…

Был невинный.

Сначала.

Секунд десять, не дольше.

Потом мы снова сорвались в головокружительную пляску мучительно-дерзких прикосновений. Все-таки, мы действительно слишком долго не виделись. Ну или виновата была я, когда, сама от себя не ожидая, прикусила его нижнюю губу — так зла была за то, что бросил меня одну и заставил пережить такое!

— Эй, молодежь! А ну-ка прекратили непотребства и бегом марш из лекционного зала! Мне его запирать пора!

Я отпрянула от Морвина, как ошпаренная, и осмотрелась. В дверях стоял тот самый усатый толстячок в оранжевом сюртуке и желтых клетчатых брюках, что встречал меня и Дженни когда-то на воротах Академии — мистер Пим, наш «проректор по хозяйственной части». Завхоз, то есть. И посматривал на нас очень неодобрительно.

Переглянувшись и едва сдержав смех, мы с Морвином взялись за руки и подчеркнуто невозмутимо покинули помещение. Было странно видеть на наших соприкасающихся запястьях одинаковые ленты — но было в этом что-то ужасно милое. Особенно мило пурпурная шелковая ленточка с ажурным золотым замочком смотрелась на крепком запястье моего брутального широкоплечего воина.

Чинно-благородно мы шли по коридору метра два, не больше.

Потом Морвин снова впечатал меня в ближайшую стену, прижимая всем телом, и жадно набросился. Я, задыхаясь, вцепилась ему в волосы, постанывая от удовольствия — так приятно было их прикосновение на кончиках моих голодных пальцев.

И мы снова совершенно забыли, где находимся.

— Что за безобразие!! Вы это видите, Джиневра?! Никакого стыда, и это посреди учебного дня!

Когда визгливый голос мадам Оскотт ворвался мне в уши, я не стала снова отпрыгивать. Некуда было. Морвин даже не шелохнулся, а когда тебя прижимает к стене такая тяжелая туша, особо не попрыгаешь.

— Аврора, помилуйте — вы так ведете себя, что и не скажешь, что уже давно замужняя дама! — с затаенным самодовольством возразил голос старушки Леди Ректор. — То, чем занимаются наши дорогие конкурсанты, называется подготовкой к состязанию! И я не вижу в этом ничего безобразного. Напротив, очень… вдохновляющее зрелище. Хотя и согласна, что нашей сладкой парочке пора бы уже отправляться на занятия, пока не прозвенел гонг.

Я высунулась осторожно одними глазами из-за широкого плеча, когда Морвин все-таки пустил мои горящие губы, и тяжело дыша уткнулся лбом в камень.

— Простите, леди Темплтон! — пискнула смущенно.

Она погрозила мне пальцем:

— И не забудьте! Подготовка подготовкой, но двери башен будут по-прежнему запираться на ночь! Так что не слишком увлекайтесь.

И хихикнув как девчонка, Леди Ректор утащила за собой дальше по коридору побагровевшую Аврору Оскотт, у которой от возмущения, казалось, скоро пар из ушей пойдет.