Тени в раю

XVI

Днем я отправился к Кану. Он пригласил меня отобедать с ним в китайском ресторане. Кан предпочитал китайскую кухню всем остальным. Началось это его ув[192] лечение еще в Париже. Но Парижу тут далеко до Нью-Йорка: в Нью-Йорке есть целый китайский квартал. Мы доехали на автобусе до Мотт-стрит. Ресторан помещался в подвале, куда вели несколько ступенек. - Удивительное дело, - сказал Кан. - В Нью-Йорке почти не встретишь китаянок. Либо они сидят по домам, либо китайцы разрешили проблему внеполового размножения. Китайчат на улице сколько угодно, а женщин совсем не видно. А ведь китаянки самые прекрасные женщины на свете. - В романах? - Нет, в Китае, - сказал Кан. - Вы там были? - А как же. Поехал в тридцатом. И пробыл два года. - Но потом вернулись. Почему? Кан буквально затрясся от смеха. - Тоска по родине! Мы заказали креветки, зажаренные в масле. - Как поживает Кармен? - спросил я. - С виду она нечто среднее между полинезийкой и очень светлой китаянкой. В ней есть какая-то трагическая экзотика. - А между тем она родилась в Померании, в Рюгенвальде. Такие парадоксы иногда бывают. Хорошо, что она еврейка и не надо доискиваться, откуда она такая взялась. - Выглядит она так, словно ее родина Тимбукту, Гонконг или Папеэте. - Однако по своему интеллектуальному уровню она - местечковая еврейка. Очаровательная смесь! Я могу представить себе, как вы примерно поступите и что подумаете в той или иной ситуации. Но когда дело касается Кармен, я пас. Она для меня книга за семью печатями. Я никогда не знаю наперед, ни что она подумает, ни как поступит. Вы ошибаетесь, она вовсе не дитя Иокагамы, Кантона или других экзотических городов - она просто с другой планеты. Спустилась к нам с лунных кратеров, поднялась из первозданных глубин глупости, чистой, святой простоты и чудовищной наивности, о которых мы, простые смертные, давно потеряли [193] представление. Она чиста, как в первый день творения. Словом, законченный образец женщины. Ни к чему не прилагает усилий, не ведает сомнений. Она существует, и слава Богу! Может, хотите заказать еще порцию креветок? Сказочная еда! - Хорошо. - Глупость - ценнейший дар, - продолжал Кан. - Но тот, кто ее утратил, никогда не приобретет вновь. Она спасает, как шапка-невидимка. Опасности, перед которыми бессилен любой интеллект, глупость просто не замечает. Когда-то я пытался искусственно поглупеть. Практиковался в глупости и даже преуспел. Иначе мои проделки во Франции могли бы плохо кончиться. Но все это, конечно, жалкий эрзац по сравнению с истинной, бьющей через край глупостью, особенно если она сочетается с такой внешностью, какой могла бы позавидовать сама Дузе... - Кан усмехнулся. - Глупость Кармен - это уже глупость Парсифаля, она почти священна. Я поперхнулся. Сравнение Кармен с Парсифалем или с Лоэнгрином было настолько дико - оно просто обезоруживало. Мне нравилось делать несопоставимые сравнения. В Брюсселе я иногда коротал время, придумывая их. Они и сейчас мгновенно приводили меня в хорошее настроение, подобно священному толчку, который, как гласит учение "дзэн", чувствуешь перед просветлением. Неожиданное сравнение всегда выходит за пределы человеческой логики. - А как вы вообще живете? - спросил я. - Как идут дела? - Умираю от скуки, - ответил Кан и оглянулся по сторонам. Кроме официантов, в ресторане не было китайцев. Здоровенные потные бизнесмены неумело орудовали палочками, пиджаки, снятые по случаю жары, висели на спинках стульев, словно призраки. Кан ел палочками с элегантностью второразрядного мандарина. - Я умираю от скуки, - повторил Кан. - А магазин процветает. Через несколько лет я стану старшим продавцом, еще через несколько совладельцем. А по[194] гом, глядишь, пройдет еще какое-то время, и я смогу приобрести все дело. Заманчивая перспектива. Не правда ли? - Во Франции она была бы заманчивей. - Но только перспективой. Безопасность казалась там самой невероятной случайностью, ибо ее не существовало. Однако между перспективой и действительностью - дистанция огромного размера. Иногда это - вообще противоположные понятия. И когда человек оказывается в безопасности, она поворачивается к нему своим истинным лицом - скукой. Знаете, что я думаю на этот счет? Многолетние цыганские скитания испортили нас, мы уже не годимся для буржуазного образа жизни. - Не ручайтесь за всех, - рассмеялся я. - Большинство еще годится. Многие скоро забудут свое цыганское житье. Представьте себе, что людей, торговавших мукой и кормом для кур, заставили работать на трапеции... Как только им разрешат слезть с трапеции, они тут же вернутся к своей муке и кормам. Кан покачал головой. - Далеко не все. Эмигранты куда сильнее отравлены годами скитаний, чем вы думаете. - Ну, что ж. Значит, они станут несколько отравленными торговцами. - А художники? Писатели? Актеры? Все те, кто не может найти в эмиграции применение своим силам? За это время они стали на десять лет старше. Сколько же им будет, когда они смогут вернуться и приступить к привычному делу? Я задумался над словами Кана. Что будет со мной? Миссис Уимпер приготовила к моему приходу "Мартини". На этот раз он был в большом графине. Значит, Джону не придется бегать за каждым коктейлем в отдельности. Мне стало не по себе. По самым скромным подсчетам, в графине было от шести до восьми двойных порций "Мартини". Стремясь поскорее уйти, я заговорил бойко и деловито: - Куда мне повесить Ренуара? Я захватил все, что надо, - это не займет и двух минут. [195] - Сперва давайте подумаем. - Миссис Уимпер, облаченная во все розовое, показала на графин. - По вашему рецепту. С водкой. Очень вкусно. Не освежиться ли нам немного? Сегодня такой жаркий день. - "Мартини", по-моему, чересчур крепок для такой жарищи!. - Не нахожу, - она засмеялась, - и вы, наверное, тоже. По лицу видно. Я начал озираться по сторонам. - Может быть, повесить картину здесь? На этой стене, над кушеткой самое подходящее место. - Здесь, собственно, уже достаточно картин. Когда вы были последний раз в Париже? Я покорился своей судьбе. Но после второго бокала все же встал. - А теперь пора за работу. Надеюсь, вы уже приняли решение? - Нет, я еще ничего не решила. А как вы считаете? Я показал на простенок, где стояла кушетка. - Это место создано для натюрморта с цветами. Картина прекрасно впишется сюда, и освещение здесь очень хорошее. Миссис Уимпер встала и пошла впереди меня - миниатюрная, изящная женщина, с голубовато-серебристыми волосами. Оглядевшись по сторонам, она направилась в соседнюю комнату. Здесь висел портрет маслом, пол-лица занимал тяжелый, выдававшийся вперед подбородок. - Мой муж, - сообщила игрушечная миссис Уимпер, проходя мимо портрета. - Умер в тридцать пятом. Инфаркт миокарда. Слишком много работал. У него никогда не было свободного времени, зато теперь времени у него в избытке. - Она мелодично засмеялась. - Американцы работают, чтобы умереть. В Европе это иначе. Да? - В данное время - нет. Теперь там умирает куда больше мужчин, чем в Америке. Миссис Уимпер обернулась. - Вы имеете в виду войну? Не будем ее касаться. Мы прошли еще через две комнаты, затем поднялись по лестнице. На лестнице висело несколько рисун[196] ков Гиса. Я захватил с собой Ренуара и молоток. И прикидывал, куда бы повесить картину. - Может быть, в моей спальне? - небрежно заметила миссис Уимпер и пошла вперед. Ее кремовая с золотом спальня была сногсшибательна: широкая кровать эпохи Людовика XVI, покрытая парчой, красивые кресла, стулья и черный лакированный комодик эпохи Людовика XV. Комод стоял на бронзовых ножках и был щедро украшен позолотой. На секунду я забыл обо всех своих мрачных предчувствиях и воскликнул: - Здесь! Только здесь! Над этим комодиком! Миссис Уимпер молчала. Она глядела на меня затуманенным, почти отсутствующим взглядом. - Вы тоже так считаете? - спросил я, приложив маленькую картину Ренуара к стене над комодиком. Миссис Уимпер не отрываясь смотрела на меня, потом она улыбнулась. - Мне нужен стул, - сказал я. - Возьмите любой, - ответила она. - Стул эпохи Людовика Шестнадцатого? Она опять улыбнулась. - Отчего же нет? Я взял один из стульев. Он не был расшатан. Тогда я осторожно влез на него и начал обмерять стену. За моей спиной не слышалось ни звука. Я определил высоту, на какой должна висеть картина, и приставил к стенке гвоздь. Но прежде чем ударить молотком, я оглянулся. Миссис Уимпер стояла в той же позе с сигаретой в руке и со странной улыбкой глядела на меня. Мне стало не по себе, и я постарался как можно быстрее вбить гвоздь. Гвоздь держался крепко. Я взял картину, которую прежде положил на комодик, и повесил ее. Потом слез со стула и отставил его в сторону. Миссис Уимпер продолжала неподвижно стоять. И все так же не сводила с меня глаз. - Нравится? - спросил я, собирая инструменты. Она кивнула и пошла впереди меня к лестнице. Вздохнув с облегчением, я двинулся следом за ней. Миссис Уимпер вернулась в первую комнату и подняла графин. [197] - За Ренуара, за мою удачу! - С удовольствием, - согласился я, решив, что после второго бокала "за удачу" улизну, сославшись на похороны. Но мне не пришлось прибегать к этой лжи. Странная неловкость, которая возникла между нами, не проходила. Миссис Уимпер смотрела на меня невидящими глазами. Она слегка улыбалась, и трудно было понять, что означала ее улыбка - насмешку или еще что-то. Правда, я, как старый мазохист, решил, что она потешается надо мной. - Я еще не выписала чека, - сказала она, - приходите как-нибудь на днях. И тогда вы его получите. - Спасибо. Предварительно я позвоню. - Можете прийти без звонка. Часов в пять я всегда дома. Спасибо за рецепт коктейля с водкой. Смущенный, я вышел на жаркую улицу. У меня было такое впечатление, что меня ловко одурачили. Притом одурачил человек, который, как мне казалось, сам находился в несколько смешном положении. Надо полагать, что и в следующий раз со мной произойдет то же самое, хотя я не был в этом стопроцентно уверен. Могло случиться другое, только мне не хотелось убедиться в этом на собственном опыте. Во всяком случае, на данном этапе опасность миновала. Силверс наверняка пожелает сам получить чек. Он ни в коем случае не станет раскрывать мне свои карты. - Ты без машины? - спросил я Наташу. - Без машины, без шофера, без водки и без сил. Жарища невыносимая. В этой гостинице давно следовало установить кондиционер. - Владелец нипочем не согласится. - Конечно. Бандит! - У меня есть лед - можно приготовить "Русскую тройку", - сказал я. И имбирное пиво, и лимонный сок, и водка. Наташа поглядела на меня с нежностью. - Неужели ты все купил? - Да. Между прочим, я уже выпил два "Мартини". [198] Наташа засмеялась. - У миссис Уимпер? - Да. Откуда ты знаешь? - Она этим славится. - Чем? Своими коктейлями? - И коктейлями тоже. - Старая перечница. Удивительно еще, что все прошло так гладко. - Она уже заплатила? - Нет. А почему ты спрашиваешь? Считаешь, она вернет картину? спросил я, не на шутку встревоженный. - Этого я не считаю. - У нее так много денег, что она может покупать, не задумываясь? - И это тоже. Кроме того, она любит молодых мужчин. - Что? - Ты ей понравился. - Наташа, - сказал я, - ты это серьезно? Неужели ты хочешь свести меня с этой старой пьянчугой? Наташа расхохоталась. - Послушай, - сказала она, - дай мне выпить. - Не дам ни капли. Сперва ответь. - Она тебе понравилась? Я глядел на Наташу во все глаза. - Ну так вот! - сказала она. - Миссис Уимпер любит молодых мужчин. И ты ей понравился. Пригласила она тебя на один из своих званых вечеров? - Пока еще нет. Предложила зайти за чеком, - сказал я мрачно. - Но, может, я еще удостоюсь и этой чести. - Обязательно! - Наташа наблюдала за мной. - Тогда она пригласит и меня тоже. - Ты уверена? Видно, ты уже не раз бывала в подобных ситуациях и знаешь все наперед? Она должна была сразу броситься мне на шею, так, что ли? - Нет, - сухо ответила Наташа. - Дай мне рюмку водки. - А почему не "Мартини" с водкой? [199] - Потому что я не пью "Мартини". Еще вопросы есть? - Очень много. Я не привык, чтобы мною торговали, и я не сутенер. Я не увидел, как она плеснула водкой, - просто почувствовал, что водка течет у меня по лицу и капает с подбородка. Она вцепилась в бутылку - на ее побелевшем лице глаза казались огромными. Но я оказался проворнее, вырвал бутылку и, проверив, плотно ли вставлена пробка, швырнул ее на кушетку, подальше от Наташи. Она тут же кинулась за бутылкой. Но я схватил Наташу и толкнул в угол; я крепко держал обе ее руки и свободной рукой рванул на ней платье. - Не смей дотрагиваться до меня, - прошипела она. - Я не только дотронусь до тебя, чертовка! Возьму силой, здесь, сию же минуту, ты у меня... Она плюнула мне в лицо и пнула меня. Я сжал коленями ее ноги. Она попыталась вырваться, но поскользнулась и упала. Я опять толкнул ее к дивану. - Пусти меня. Ты взбесился, - зашептала она неожиданно высоким незнакомым голосом. - Пусти, я буду кричать. - Ори сколько влезет, - захрипел я. - Все равно я проучу тебя, проклятая ведьма!.. - Сюда идут люди! Разве ты не видишь? Сюда идут люди! Пусти меня, негодяй, скотина... Пусти меня!.. Она лежала на диване, выгнувшись всем телом, чтобы я не мог подмять ее под себя. Я чувствовал, как напряжены ее мускулы; ноги ее были тесно и крепко прижаты к моим ногам, словно не я обхватил их, а она обхватила меня... И я заметил, что под юбкой у нее ничего нет. С силой я придавил ее к дивану... Теперь лицо ее было рядом с моим, и она не сводила с меня беспокойных глаз. - Пусти меня! - шептала она. - Не здесь, только не здесь, пусти меня, не здесь, только не здесь. - А где же, дрянь паршивая?.. - Я скрипел зубами от злобы. - Убери руку, не то я сломаю ее. Я тебя здесь... [200] - Не здесь, не здесь, - шептала она тем же высоким, незнакомым голосом. - Где же еще... - У тебя в номере, не здесь, у тебя в номере. - Чтобы ты удрала, а потом издевалась надо мной. - Я не удеру, я не удеру. Клянусь, не удеру. Дорогой мой, дорогой... - Что? - спросил я. - Пусти меня. Клянусь, я не удеру. Только пусти меня. Сюда идут люди. Я отпустил ее. И встал. Я ожидал, что она оттолкнет меня и пустится бежать. Но она не побежала, оправила на себе юбку, выпрямилась. Я привел себя в порядок. Она встала. Я не спускал с нее глаз: теперь она могла пройти мимо меня, но я мог еще удержать ее. - Пошли, - сказала она. - Куда? - К тебе в номер. Я шел сперва сзади, потом обогнал ее; торопливо и почему-то осторожно поднялся по скрипучей лестнице, устланной серой дорожкой, мимо таблички со словом "Думай!" к своему номеру на втором этаже. И остановился перед дверью. - Ты можешь уйти, если хочешь, - сказал я. Она отодвинула меня и плечом толкнула дверь. - Пошли! - сказала она. Я вошел за ней следом и захлопнул дверь. Но не запер ее на ключ. Я вдруг почувствовал, что наступила реакция, и прислонился к стене. У меня было такое ощущение, точно я стою в лифте, который стремительно падает вниз, а меня в это время тащат наверх. В глазах у меня потемнело, как будто кто-то влил мне в череп целое ведро воды; вода булькала, и, чтобы не упасть, я крепко уперся обеими руками в стену. Потом я увидел Наташу, она лежала в постели. - Почему ты не идешь ко мне? - спросила она. - Не могу. - Что? - Не могу. [201] - Не можешь? - Да, - сказал я. - Проклятая лестница. - При чем тут лестница? - Не знаю. - Что? - Не могу, вот и все. Прогони меня, если хочешь. - Из твоей собственной комнаты? - Тогда смейся надо мной, сколько влезет. - Почему я должна смеяться? - Не знаю. Я слышал, что когда с мужчиной такое случается, над ним смеются. - Со мной этого еще не бывало. - Тем более ты должна смеяться. - Не хочу, - сказала Наташа. - Почему ты не уходишь? - Ты хочешь, чтобы я ушла? - Нет. До сих пор она лежала неподвижно, а теперь приподнялась на локте, подперла голову и поглядела на меня. - Я чувствую себя очень погано, - сказал я. - А я нет, - сказала она. - Как ты думаешь, чем все это объясняется? - Не знаю. Меня доконало слово "дорогой". - А я считаю, во всем виновата лестница. - И она тоже. А потом еще то, что ты вдруг решила стать моей. - Лучше, чтобы я этого не решала? Я беспомощно взглянул на нее. - Не спрашивай. На меня повлияло все вместе. Это был странный диалог: ни она, ни я даже не попытались приблизиться друг к другу, голоса наши звучали монотонно и невыразительно. - В номере есть ванная? - спросила она. - Нет. Только в коридоре. Четвертая дверь. Она медленно встала, провела рукой по волосам и пошла к двери. Поравнявшись со мной, она погладила мена, глядя куда-то прямо перед собой. Однако, почувствовав ее прикосновение, я оторвался от стены и обнял ее. Она попыталась высвободиться. Ее тело сквозь одеж[202] ду было такое молодое и теплое. И такое гибкое, будто я держал в руках форель... В ту же секунду все снова стало, как раньше. Я крепко обнимал ее. - Ты ведь меня вовсе не хочешь, - прошептала она, отвернувшись. Я поднял ее и понес к кровати. Она оказалась тяжелей, чем я думал. - Я хочу тебя, - сказал я глухо. - Хочу тебя, только тебя, одну тебя, хочу тебя больше всего на свете, хочу проникнуть в тебя, слиться с тобой, хочу проникнуть в тебя! Ее лицо было совсем рядом, я видел ее глаза, нестерпимо блестящие, остановившиеся. - Тогда возьми меня! - пробормотала она сквозь зубы и не закрыла глаз. ...Голос ее становился все тише, она залепетала бессвязные, невнятные слова, потом перешла на шепот и совсем замолкла. И вдруг она потянулась, проговорила что-то, закрыла глаза и тут же снова их открыла. - Пошел дождь? - спросила она. Я расхохотался. - Нет еще. Может, пойдет ночью. - Стало прохладней. Где у тебя ванная? - Четвертая дверь по коридору. - Можно я надену твой купальный халат? Я дал ей халат. Она сняла с себя все, кроме туфель. Раздевалась она медленно, не глядя на меня. И не казалась смущенной. Она была вовсе не такая худая, как я предполагал. Уже раньше я чувствовал это, а теперь увидел своими глазами. - Ты красивая! - сказал я. Она подняла голову. - Не слишком толстая? - Помилуй Бог. Нет. - Хорошо, - сказала она. - В таком случае наше будущее рисуется мне в розовом свете. Я люблю поесть. И всю жизнь голодаю. Из-за того, что работаю манекенщицей, - добавила она. - Только поэтому. - Сегодня мы поедим вволю. Закажем все закуски подряд и шикарный десерт. [203] - Я слежу за собой, чтоб не стать бочкой. Иначе меня вышвырнут на улицу. Так что можешь не беспокоиться. - А я и не беспокоюсь, Наташа. Взяв мое мыло и свою сумочку, она шутливо отдала мне честь и вышла. Я лежал и ни о чем не думал. Мне тоже казалось, будто полил дождь. Правда, я знал, что дождя не было. Тем не менее я подошел к окну и выглянул наружу. Окно выходило на задний двор; из глубины каменного колодца поднималась духота и вонь от мусорных ящиков. "Только в нашей комнате стало свежей". подумал я. Пошел назад к кровати, снова улегся и устремил взгляд на лампочку без абажура, свисавшую с потолка. Через некоторое время вернулась Наташа. - Я перепутала комнату, - сказала она. - Думала, что твоя дверь следующая. - Там кто-нибудь был? - Никого. Темно. Разве здесь не запирают комнаты? - Многие не запирают. Вору в них нечем поживиться. От Наташи пахло мылом и одеколоном. Где она взяла одеколон? Для меня это было загадкой. Может, он лежал у нее в сумочке? А может, кто-нибудь оставил одеколон в ванной, и она им воспользовалась. - Миссис Уимпер, - сказала она, - любит молодых мужчин, но дальше этого дело не идет. Она с удовольствием беседует с ними. Вот и все. Запомни это раз и навсегда. - Хорошо, - сказал я, хотя Наташа не вполне меня убедила. В голой комнате ярко горела лампа. Наташа расчесывала волосы щеткой перед жалким зеркальцем над раковиной. - Муж ее умер от сифилиса. Не исключено, что миссис Уимпер тоже больна, - добавила она. - Кроме того, у нее рак и потеют ноги, а летом она моется исключительно "Мартини" с водкой, - сказал я ей в тон. Она засмеялась. - Не веришь? Да и с чего бы ты вдруг мне поверил? [204] Я встал. - Как ты отнесешься к такому признанию: стоит мне до тебя дотронуться, и я уже не владею собой? - спросил я. - Так было далеко не всегда, - сказала она. - Зато теперь это так. Она прильнула ко мне. - Я убила бы тебя, если б это было иначе, - пробормотала она. Я снял с нее купальный халат и бросил его на пол. - Ты самая длинноногая женщина из всех, каких я знаю, - сказал я и выключил свет. В темноте я видел только ее светлую кожу и черные провалы рта и глаз. Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, и чувствовали, как в темноте на нас надвигается темная волна, чувствовали, как она перекатывается через нас. Мы еще долго лежали так, не дыша, и другие, гораздо менее грозные волны подымались и опадали в нас. Наташа шевельнулась. - У тебя есть сигареты? - Да. - Я дал ей сигарету и поглядел на нее при свете спички. Лицо у нее было спокойное и невинное. - Хочешь чего-нибудь выпить? - спросил я. Она кивнула. Я заметил это в темноте по движению горящей сигареты. - Только не водки. - У меня нет холодильника, поэтому все теплое. Хочешь, я принесу снизу? - Разве это не может сделать кто-нибудь другой? - Внизу никого нет, кроме Меликова. В темноте я услышал ее смех. - Он все равно нас увидит, когда мы спустимся, - сказала она. Я не ответил. Мне еще надо было привыкнуть к этой мысли. Наташа поцеловала меня. - Включи свет, - сказала она. - Мы пощадим привитые тебе правила приличия. К тому же я проголодалась. Давай пойдем в "Морской царь". - Опять туда? Неужели тебе не хочется пойти в какое-нибудь другое заведение? [205] - Ты уже получил комиссионные за миссис Уимпер? - Нет еще. - Тогда пойдем в "Морской царь". Наташа вскочила с постели и щелкнула выключателем. Потом она прошлась нагишом по комнате и подняла купальный халат. Я встал и оделся. Потом снова сел на постель и стал ждать ее возвращения.