Помрачённый Свет: Финал

– Консалия, – хрипло выдохнул Вилбер, обронив ремень, и схватил ее за запястья, не вынимая из себя когти. Так хватка будет крепче. – Ты не узнаешь меня? Очнись!

– Ты… слаб… недостоин, – отрывисто прошипела она. – Я… стану… вожаком.

На мгновение их взгляды встретились – кипящий янтарь его глаз влился в черную бездну дикой ярости. И кажется, где-то там, в глубине ее подавленного сознания, промелькнул просвет понимания содеянного, но он тут же померк, обернувшись новым смыслом, продиктованным пробудившейся первобытной природой… И в тот же миг Консалия крепко вцепилась зубами в шею командира. По рыжей шкуре поползли алые разводы.

Третий гатляур-боец, оказавшийся в невыгодном положении с другой стороны пня, наконец подскочил к Консалии и сгреб ее в охапку, отрывая от Вилбера. Из рваной раны на шее брызнула кровь, но командир не ослаблял хватку.

– Эберн! – прорычал он, брызжа красной слюной. – Ремень! Вяжи!

Эмиссар видел все от начала и до конца. Он не замечал безумную скорость, с которой велась борьба, и даже удивлялся, почему два упавших гатляура до сих пор не встали на ноги. Все движения Консалии и Вилбера казались ему плавными и даже немного неуклюжими. Это было похоже на то чувство, когда внутри него впервые пробудилась истинная суть его народа. Только сейчас он оставался в сознании и мог контролировать себя… правда, не полностью. С каждым ударом сердца по венам Эберна проносились волны тревоги, гонимые инстинктом самосохранения. Все внутри него кричало о том, что не следует приближаться к разъяренной фра-гатляур и раненому командиру. Он был парализован непреодолимым желанием выжить, и давно бы уже сбежал, но…

– Благополучие общины – превыше всего, – издав жалкий стон, Эберн шагнул вперед. – Это мои сородичи… – еще шаг, сопровожденный вспышкой боли в сведенных мышцах. – И я сделаю все… – сердце сжалось, выдавливая жизнь, а конечности онемели, как будто кровь из них ушла в голову, готовую взорваться от перенапряжения. – Чтобы помочь им! Помочь им всем!

Время почти остановилось. Эберн с удивлением обнаружил, что может свободно передвигаться. Изначальные инстинкты и приобретенный разум слились внутри него воедино. Он стал совершенно другим гатляуром, но при этом остался самим собой.

«Не зверь и не создание Света… Наш новый путь. Я нашел его. И покажу остальным».

Эмиссар подхватил лежащий на земле ремень и подскочил к Консалии, бьющейся в крепком захвате своего бывшего подчиненного. В тот же миг Вилбер с диким рыком выдернул ее когти из себя, не обращая внимания на вырванные с мясом клочья рыжей шкуры, и с немалым усилием сложил руки лейтенанта вместе. Прочный точильный ремень обвил запястья и затянулся узлом.

Наконец-то упавшие бойцы поднялись на ноги и бросились на помощь. Втроем держать взбесившуюся фра-гатляур стало проще, но она все равно не унималась и постоянно предпринимала попытки вырваться.

– Девочка, – хрипло дыша, произнес Вилбер, держась за покалеченный бок и прокушенную шею. – Успокойся.

– Я сильная! Сильнее тебя! – яростно прошипела Консалия, слизнув с мордочки кровь. – Я буду вожаком! Стая признает меня!

– Глупышка… – командир прислонился спиной к стволу дерева и посмотрел на эмиссара.

Янтарь его глаз остывал, но, кажется, Вилбер в порядке. Раны очень неприятны, но не смертельны. Нужно лишь немного отдохнуть.

«Я позабочусь о ней», – кивнул Эберн.

– Ты говоришь о стае, – он сел рядом с Консалией и протянул руку, которую, впрочем, сразу же пришлось отдернуть, чтобы избежать укуса. – Но мы не стая. Мы – община. Мы заботимся друг о друге и трудимся ради нашего общего блага. И ты – одна из нас. Вспомни это.

– Я сильная! – взвизгнула она, задергавшись еще активнее. – Я сильнее! Я вожак, а не он!

– Ты сильна, – согласился Эберн и осторожно пододвинулся к ней. – Ты талантлива. Кровь истинных гатляуров в тебе чище, чем в любом из нас. Но мы должны быть едины.

– И я поведу единую стаю! Я докажу, что достойна! Я убью его, я займу его место!

– Мы не стая, – повторил эмиссар. – Нам не нужен сильный вожак. У нас есть мудрые наставники, заботливые воспитатели и опытные командиры. На них держится наша община.

Консалия содрогнулась, протяжно застонала и притихла. Она молча сидела, уставившись пустым взглядом в землю. Ей остается только признать поражение, но с этого поражения начнется новая борьба – борьба с собой.

– Я понимаю, что ты чувствуешь, – Эберн все же протянул руку и погладил фра-гатляур по голове. – Тебя смутили пробудившиеся инстинкты. Здесь нет твоей вины. Ты справилась. Ты молодец… Но дальше будет еще тяжелее. Я помогу тебе. А затем мы поможем всей нашей родне. Хорошо?

Крохотная слезинка побежала по черной мордочке пантеры, ловко скользя по мягкой шерсти и огибая кровавые пятна. В душе Консалии все спуталось. Она всегда считала себя униженной и обделенной – неприглядный окрас, предвзятое отношение на службе из-за пола, непрекращающееся соперничество с более сильными и рослыми гвардейцами, вечная неудовлетворенность своими достижениями и тщетные попытки опровергнуть стереотипы общественности Атланской империи… Только это уже в прошлом. Оказавшись посреди природы, она наконец смогла освободиться от всех условностей, почувствовать силу и стать той, кем должна быть! Но…

– Неужели я не права? – прошептала Консалия. – Отчего мне так плохо?

– Ты на распутье. Ты понимаешь, что вернуться к прежней жизни невозможно, а жить по-новому, всецело отдавшись гатляурскому естеству, страшно. Но есть и третий путь.

– Какой же?

– Иной. Верный, – заявил эмиссар, поднимаясь на ноги. – Тот, на котором наш народ вновь станет собой, вернувшись в лоно природы. Будет непросто, от многого придется отказаться… Но не от общины. Мы обязаны сохранить ее, чтобы не опуститься до уровня стаи. Ибо община – главная ценность нашей культуры, делающая из нас гатляуров, а не диких звероподобных существ.

Консалия подняла на него полные слез глаза:

– И я тоже смогу стать собой?

– Конечно, – улыбнулся Эберн. – Как только мы вернемся в Камиен, я сразу же поговорю с Абеларом. А затем мы все вместе определим наше будущее. Лучшее будущее.

– Спасибо… И… простите меня.

– Главное, что ты осознала свои ошибки и обнаружила слабости. Не позволяй им снова взять верх. И помни, что община всегда готова поддержать тебя.

Тревога окончательно рассеялась. Деревья снисходительно смотрели на гатляуров сверху вниз и лениво покачивали ветвями, пропуская настырные ветра сквозь густую листву. В охотничьих угодьях воцарилось спокойствие, облаченное в скромные одеяния из пышущей свежестью зелени и ярких лучей солнца, слишком долго пребывавшего в плену туч. Хотелось бы, чтобы весь мир был столь же умиротворенным и прекрасным. Увы, желания тут ничего не значат…

– Я рад, что ты вернулась, девочка, – прорычал Вилбер, поморщившись от боли в шее.

Консалия посмотрела на командира, устало прислонившегося спиной к дереву. Ее глаза испуганно расширились, как только она заметила глубокие раны на его теле. Как будто не веря, что эти жуткие отметины оставили ее когти и клыки, фра-гатляур вновь осторожно слизнула кровь со своей мордочки. На вкус отвратительно. Даже хуже, чем осознание собственного проступка, который… А, собственно, в чем именно она была не права?..

«Какой мерзкий зуд! – поморщился Эберн, пытаясь почесаться сквозь легкий кожаный доспех. – Надо помыться… Ладно, если о нем не думать, то он сам пройдет».

Однако неприятное ощущение становилось только сильнее. И дело явно не во въевшейся в кожу грязи. Значит… Где-то рядом враг? Одержимый?

– Вилбер… – позвал эмиссар.

– Что? – откликнулся раненый гатляур. Видимо, он не почуял никакой угрозы.

«Раны мешают ему сосредоточиться, – понял Эберн, осторожно глядя по сторонам. – А вот Консалия напряглась. Она тоже что-то заметила».

Тревога нарастала.

– Тебе не кажется, что…

– Да, верно, – прорычал Вилбер и повернулся к бойцам, до сих пор крепко державшим лейтенанта: – Хватит уже. Отпустите.