Страница 32 из 74
Гоголь не только мастер удивительно лирических, трогающих душу зарисовок, но и непревзойденный художник – пейзажист огромных полотен. Этот талант получил свое продолжение и совершенство в поэме «Мертвые души», которую писал более шести лет.
Существуют две версии сюжета этого произведения. Одну подсказала писателю его родственница Мария Григорьевна Анисимова-Яновская. Ее дядя, Пивинский, скупал за горилку мертвые души у соседей помещиков и сделался на бумаге владельцем пятидесяти душ, что дало право на открытие собственного винного производства. Вторая, более распространенная, версия – пушкинская.
Исколесив Германию, Швейцарию, Австрию, Францию Гоголь, наконец- то приехал в Рим. «…О, Рим, Рим! О, Италия! Чья рука вырвет меня отсюда?…В душе небо и рай… никогда я не был так весел, так доволен жизнью», – восторгался он в письме к Данилевскому.
В Италии Ф.А.Моллер написал небольшой портрет Гоголя. Работа давалась трудно, поскольку модель была непоседливой, а выражения лица менялись в течение сеанса множество раз. Художнику удалось все выражения лица писателя соединить в улыбке, а глаза оставить в «… тихой грусти, от которой редко бывает свободен Гоголь»,– такое впечатление о портрете оставил первый биограф писателя П.А.Кулеш. Портрет хранится в Третьяковской галерее.
Однако главной целью писателя была не прогулка по загранице. «Пора, пора наконец заняться делом… Это великий перелом, великая эпоха моей жизни…» – не дала покоя Гоголю. В «Мертвых душах» он собрался исследовать глубины человеческой души, ее потемки и насколько человек поддается силе материального разложения. В них будет показан «Весь русский человек, со всем многообразием богатства и даров, доставшихся на его долю, преимущественно перед другими народами и с множеством тех недостатков, которые находятся в нем, также преимущественно перед другими народами».
Годы работы над поэмой можно считать годами подъема душевных сил автора и, под напором жизненной энергии, отступили болезни. Ему казалось, что жизнь – это полная чаша, из которой бьет вдохновение, взамен которого … «никакого блага и здоровья не взял бы». Вдохновенье – это такое состояние, когда мозг пышет жаром, душа трепещет, руки дрожат и не успевают за бегом мыслей.
Поэт Н.В.Берг вспоминал, как в одном придорожном трактире среди шума и смрада, Гоголь написал одну из глав «Мертвых душ».
Но силы оказались на пределе, фонтан творчества писателя иссякал, требовался отдых, и казалось, что найдет его в России. Вот и дома. Воспрянув духом в октябре 1836 года, читает начальные главы «Мертвых душ» Пушкину. После прочтения поэт произнес: «Боже, как грустна наша Россия». Не предполагал Гоголь, что это будет его последняя встреча с поэтом.
Близкие отношения между Пушкиным и Гоголем Б.Лукьяновский, В.Калиш и др. подвергают сомнениям. За шесть лет знакомства Александр Сергеевича написал Гоголю три незначительных записки, а он поэту девять писем. Нащокин то же высказывался не в пользу большой дружбы: "Гоголь никогда не был близким человеком к Пушкину. Но Пушкин радостно и приветливо встречавший всякое молодое дарование, принимал к себе Гоголя, оказывая ему покровительство…"
Гоголь снова уезжает в Италию и Россию видит в ином свете, чем было раньше. «Не житье на Руси людям прекрасным; одни только свиньи там живут», – делился горечью в письме к Погодину.
О гибели кумира Пушкина Николай Васильевич узнал в Риме из письма М.П.Погодина от 30 марта 1837 года и в ответе писал: «Моя утрата всех больше… я и сотой доли не могу выразить своей скорби. Моя жизнь, мое высшее наслаждение умерло с ним… Когда я творил, я видел пред собою только Пушкина… я плевал на презренную чернь, известную под именем публика; мне дорого было его вечное и непреложное слово». На гибель Лермонтова Гоголь не отозвался вовсе.
Итальянская дисфория, охватившая Гоголя, не оказалась помехой для творчества и построения новых планов. В.А.Жуковскому он с подъемом сообщает: «Все начатое переделал вновь, обдумал более весь план… Если совершу это творение так, как нужно его совершить, то какой огромный, какой оригинальный сюжет! Какая разнообразная куча! Вся Русь явится в нем!..».
В 1839 году в Москве, а потом в Петербурге, Гоголь прочитал друзьям «Мертвые души», и начал готовить их к изданию. В октябре 1841 года представил рукопись знакомому московскому цензору И.М.Снегиреву, который в деяниях главного героя Чичикова нашел состав преступления и повод для подражания другим чиновникам богатеть за счет скупки мертвых душ.
Цензор Крылов был возмущен тем, что… «цена два с полтиной, которую Чичиков дает за душу, возмущают душу. Человеческое чувство вопиет против этого… Этого ни во Франции, ни в Англии и нигде нельзя позволить»… Кончилось тем, что "души" оказалась запрещенными.
12 декабря 1841 года на заседании Московского цензурного комитета президент его Голохвастов заключил: «Нет, этого я никогда не позволю. Душа бывает бессмертна. Мертвой душа не может быть. Автор вооружается против бессмертия».
В отчаянии Гоголь написал министру просвещения Уварову: «Я думал, что получу скорее одобрение от правительства, доселе благородно ободрявшего все благородные порывы, и что же? Вот уже пять месяцев меня томят мистификации цензуры… У меня отнимают мой единственный, мой последний кусок хлеба».
Ответа нет. Автор обратился через великих княжон к императору и рукопись передали другому цензору – Никитенке, который 9 марта 1842 года разрешил печатать «Мертвые души» с тем условием, что другой герой, капитан Копейкин, вину за растрату казенных денег и свою невоздержанность возьмет на себя, а заглавием книги будет: «Похождение Чичикова, или мертвые души». В Москве автор выпустил на свои деньги 2500 экземпляров. Один экземпляр «Мертвых душ» Гоголь подарил царю. На момент выхода в России «Мертвых душ» автору было тридцать два года.
Было предложение выпустить перевод первого тома «Мертвых душ» на немецком языке, но автор не захотел: «…чтобы иностранцы впали в такую глубокую ошибку, в какую впала большая часть моих соотечественников, принявшая «Мертвые души» за портрет России». Тем не менее, в 1846 году книга вышла в Лейпциге. Годом раньше «Повести» Гоголя с помощью И.С.Тургенева перевел на французский язык муж Полины Виардо – Луи.
С.Т.Аксаков писал, что в Москве: «Книга была раскуплена нарасхват… публику можно было разделить на три части. Первая… способная понять высокое достоинство Гоголя, приняли его с восторгом. Вторая, … не могли вдруг понять глубокого и серьезного значения его поэмы… Третья… обозлилась на Гоголя: она узнала себя в разных лицах поэмы и с остервенением вступилась за оскорбление всей России».
Особо оскорбленными почувствовали себя дворяне, помещики, тем более, что идея отмены крепостного права давно назрела и требовала своего разрешения.
Н.Полевой в «Русском вестнике» отметил, что «Мертвые души», составляя грубую карикатуру, держатся на небывалых и несбыточных подробностях… лица в них до одного небывалые, отвратительные мерзавцы или пошлые дураки» и что язык Гоголя «… можно назвать собранием ошибок против логики и грамматики».
Популярные в то время журналы «Северная пчела», «Сын Отечества», «Библиотека для чтения», незамедлительно, отозвались на произведение писателя. Более обидным ему показалось славянофилы: Шевырев и сын Аксакова Константин, не поддержали.
Белинский в «Мертвых душах» увидел «… творение чисто русское, национальное, выхваченное из тайника народной жизни, столько же истинное, сколько и патриотическое, беспощадно сдергивающее покров с действительности и дышащее страстною, нервистою, кровною любовью к плодовитому зерну русской жизни… плодовитое зерно русской жизни», которое содержалось в таланте, терпении, милосердии, бескорыстности и бессловесности русского народа воплотилось в изумительном окончании «Мертвых душ». «Эх, тройка! Птица тройка, кто тебя выдумал? Знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи. И не хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным схвачен винтом, а наскоро живьем с одним топором да долотом снарядил и собрал тебя ярославский расторопный мужик…».