Гарпагон

– Хочешь, чтобы мы тебе поверили? Не вопрос, поверим, только приведи, пожалуйста, хотя бы одно доказательство этой встречи.

Ни одного доказательства Введенский привести не мог и потому всё оставшиеся до ухода одноклассников время не проронил о Пророке ни слова, лишь украдкой, так, чтобы этого никто не заметил, поглядывал на циферблат настенных часов, где стрелки минута за минутой приближали к новой встрече с ним.

Утро для Введенского началось с медитации. Под медленный тягучий блюз и подробные инструкции томного женского шёпота он как следует продышался, расслабился и, крепко зажмурившись, представил себе Высший разум в виде наполненного желеобразным веществом желто-оранжевого шара. Мысленно произнеся: «Я доверяю Высшему разуму огонь своего сердца и тепло своей души», пролетел через сердцевину белого лотоса к древу познания и там, в тени дубовых ветвей, встретил опиравшегося на посох Пророка.

Они вежливо поздоровались. Поинтересовались друг у друга: как здоровье, как дела, сели на скамью и слово за слово завели неторопливый разговор о величии и славе, смерти и бессмертии, Боге, его учениках и роли учеников в создании нового мира. Введенский внимательно выслушал историю об Иисусе Галилеянине – человеке, который называл себя сыном Бога, и сказал, что Иисуса, конечно, жаль, слов нет, но что касается религии, то говорить о ней в двадцать первом веке – это тоже, что ворошить далёкое прошлое – увлекательно, приятно, но бессмысленно и бесперспективно.

– Поэтому, если можно, давайте, побеседуем о чём-нибудь другом, более практичном.

Услышав эти слова, Пророк недовольно поёрзал на скамье и буркнул: нельзя.

– Я тебе уже говорил, что будущее мира зависит от выбора человека?

– Да.

– А от чего зависит этот выбор?

– Нет.

– Понятно. Тогда слушай… Выбор человека зависит от его мироощущения – от того: где он живёт, какой ландшафт его окружает, с какими народами соседствует, во что верит или, говоря другими словами, в кого…

– В кого, я так понимаю, в какого бога, раз уж речь зашла о нём?

– Да. И, кстати: это одна из причин того, что Третья мировая война скорее будет, чем нет.

– Почему?

– Всё просто. Когда человечество в очередной раз встанет перед выбором, определяющим будущее всего мира, христиане, как это уже бывало не раз, выберут свой путь, иудеи свой, мусульмане свой, атеисты вообще ничего не выберут – всё отринут, включая голос разума. И потому, когда в конце времён они встретятся при Армагеддоне, то ничего, что могло бы их объединить, не найдут.

Введенский задумчиво кивнул.

– То есть, вы хотите сказать, что выбор человека зависит от вероисповедания – от того, чему учит его бог. А поскольку боги христиан, иудеев, мусульман учат разному…

– Бог один и учит он одному – его только слышат всяк по-своему! – перебил Пророк. – Но об этом после… А так: да, человек – это творение Бога, обладающее волей и свободой выбора, которое он унаследовал от своего творца, что в свою очередь говорит о том, что Бог-творец был, есть и будет.

Последняя фраза ему не понравилась. Он опять недовольно поморщился, опять, не находя себе места, поёрзал на скамье и раздраженно махнул рукой.

– Впрочем, всё это чушь! Фомааквинщина! Забудь, что я сказал. Запомни одно: Бог существует вне зависимости от того, верят в него или нет! И на этом давай поставим точку. Всё.

Введенский улыбнулся.

– Да вы не волнуйтесь. Я верю: Бог есть. Я, если хотите знать, «Отче наш» наизусть выучил, когда в детстве с бабушкой в церковь ходил.

– Это хорошо. А то ведь у нас как бывает – в Бога не верят, а бесов боятся. Будто одни могут существовать без другого… Смех, да и только.

– Ну да, – согласился Введенский. – А вы Бога видели?

Пророк покачал из стороны в сторону головой.

– Нет, но, надеюсь, скоро увижу.

– Я тоже.

– А вот это ни к чему – у тебя есть задача поважнее.

– Какая? Изменить мир?

– Изменить себя. О том, чтобы изменить, или точнее сказать: исправить мир, лучше пока не думать.

– Ладно, не буду… А что значит, изменить себя? Избавиться от недостатков?

– Вот только не надо ни от чего избавляться – твои недостатки должны стать продолжениями твоих достоинств. Тебе надо просто постараться стать другим человеком – более сильным, твёрдым, неподвластным влияниям и страстям.

– Каким страстям?

– Греховным. Их восемь. Запоминай. Это гнев, амбициозность или, как ещё у вас говорят, тщеславие, разврат, печаль, алчность, гордость, отчаянье – то же, что уныние, и ненасытность. Причем, ненасытность – не просто чревоугодие или обжорство, а жажда иметь всё, что дозволено иметь свободному человеку. Повтори!

Введенский повторил:

– Гнев, амбициозность, разврат, печаль, алчность, гордость, отчаянье, ненасытность… Можно вопрос?

– Да, конечно.

– Я себе примерно представляю, что надо сделать для того, чтобы стать сильным, но как стать неподвластным влияниям и страстям?

Пророк, казалось, что-то услышал. Он поднял голову и настороженно посмотрел куда-то вверх.

– Есть один способ, – сказал он.

– Какой?

– Переболеть ими.

Введенский засмеялся.

– Это как пройти вакцинацию, да? Привиться, чтобы потом не заразиться?

– Да. Но в твоём случае лучше всё-таки заразиться.

– Зачем?

– Так легче познать себя и свои возможности… Ладно, иди, тебя опять ждут.

– Кто?

– Одноклассники. Тебе надо дорожить ими. Это твой актив.

Только Пророк проговорил эти слова, как безоблачное небо стремительным вихрем обрушилось на равнину, скрутило в глубокую воронку и затянуло внутрь чёрной пропасти, испещрённой светом бесчисленных звёзд.

Раздался телефонный звонок. Толком не придя в себя после сеанса медитации, Введенский схватил смартфон с дивана, на котором сидел, и поднёс к уху.

Звонил Юдин.

Захлёбываясь от возбуждения, он прокричал что-то об Оле, о гимнастике, которой та занималась много лет, потом о строителях с ломами и спортивном зале, который хотят сломать эти самые строители.

– Все наши уже здесь! И даже ребята из движения «СтопХам» подошли. В общем, давай, Елисей, приезжай скорей!

Едва услышав о том, что у Оли возникли проблемы, потребовавшие его срочного вмешательства, Введенский вскочил с дивана и бросился в прихожую. Не отвечая на вопросы бабушки: «Ты куда? Что случилось? Когда придёшь?», быстро оделся и, застёгивая на ходу пуговицы зимнего пальто, выскочил на улицу.

Шёл снег. Заснеженная площадка перед спортивным залом – одноэтажным старинным зданием с потрескавшейся штукатуркой, была окружена строительной техникой – самосвалами с высокими бортами, колёсными тракторами с погрузочным оборудованием, экскаваторами, оснащёнными гидравлическими отбойниками, бульдозерами.

Рабочие, не зная, чем себя занять, беспрестанно курили, жадно пили воду из пластиковых бутылок и хмуро слушали то, как их начальник Горбатов – широкоплечий мужчина в жёлтой дублёнке, уговаривал стоявшую у входа толпу родителей разойтись по домам.

Люди из толпы что-то отвечали ему, шумели и требовали мэра.

– Ну, причём тут мэр! – казалось, искренне недоумевал Горбатов. – Мы с ним уже обо всём договорились! Вам нечего волноваться, товарищи, он в курсе всех наших дел!

– Мэра сюда! – отвечали ему.

– Что вы всё пристали: мэра да мэра! Я же вам русским языком объясняю: Новый год на дворе, праздник, а тут у него ещё хлопоты со свадьбой дочери…

– Мэра!

Увидев в толпе Олю с красными от слёз глазами, Савелия Проскурина, Юдина, Низамутдинова, Кузнецова, Игоря Рыжика, Введенский направился к ним.

С этими ребятами он знаком больше десяти лет, но по-настоящему сдружился только в шестом классе, после одного футбольного матча на первенство школы. Они проиграли и оттого злились друг на друга. Проскурин обвинял в поражении Юдина, Юдин – Кузнецова, Кузнецов – Игоря Рыжика, который играть совсем не умел и потому весь матч простоял в воротах. Рыжик заплакал от несправедливой, по его мнению, обиды, а после того, как Низамутдинов обозвал его дыркой, психанул и полез драться. Драться с ним никто не хотел. От него бегали, дразнили, а он, как бык, низко опустив голову, преследовал своих обидчиков, ревел и грязно ругался. Наблюдая за тем, как пухлый Рыжик гоняет по полю крепко сбитого Низамутдинова и высокого худого Кузнецова, все, кто ещё не ушёл домой – Проскурин, Введенский, Антон Юдин – громко смеялись… Не догнав Низамутдинова с Кузнецовым, Рыжик резко изменил направление движения и ударом ноги сбил со скамейки громче всех смеявшегося маленького Юдина. Сидевший с Юдиным за одной партой Введенский вступился за него, Проскурин вступился за Рыжика, Низамутдинов – за Введенского, Кузнецов – за Проскурина.