Аргентина

– Сука-а!  – дико заорал Хуан и со всей силы кулаком ударил Людмилу в лицо, выдернув левую прокушенную кисть из зубов обмякшей жертвы.

Она очнулась в кресле. Было трудно дышать. Рот был заткнут какой-то тряпкой, от которой тошнило и которую она никак не могла выплюнуть. Руки были больно стянуты обрывками телефонного провода. Было по-прежнему темно. Из комнат доносились звуки закрывающихся створок оконных рам, перестук колец задергивающихся штор.

Кто-то вошел в прихожую и включил свет. Этот кто-то стоял слева от кресла, но она его не могла рассмотреть. Левый глаз заплыл и открывался только маленькой щелочкой, сквозь которую она видела дверь в прихожей и расплывающиеся контуры телефона.

Рядом раздался режущий слух звук русской речи: «Хуан! Мать твою!» И следующая фраза: «Иди сюда!», произнесенная уже на испанском, заставила ее невольно ухмыльнуться. «Соотечественники! Вот оно что! И аргентинец, скорее всего, нанят ими за деньги!»  – подумала она.

Людмила сидела с закрытыми глазами, стараясь не шевелиться. Теперь она была почти уверена, что с дочкой произошло что-то непоправимое. Иначе почему они не назначили встречу, а вот так по-разбойничьи ворвались в дом? Им нужны деньги! А вернуть Веру они не могут! «Это конец!»  – обреченно подвела она итог собственным размышлениям. «Этот русский, что он делает здесь, в Аргентине? Наверняка сбежал на край земли, спасаясь от темного прошлого! Такой не пощадит ни дочку, ни меня!»

В очередной раз она мысленно взмолилась, обращаясь к Богу: «Господи! Спаси и сохрани моего ребенка! Защити его от зла, от боли и страданий! Порази громом небесным этих подонков! Прошу тебя, Господи!»

Мысленно соединив пальцы в щепоть, она перекрестилась, представляя лик Спасителя, такой знакомый ей до каждой черточки, до каждой точки, на вышитых ее руками иконах.

– Хуан! Мать твою!  – громче повторил русский и, не дождавшись ответа, пошел в сторону кухни, откуда доносился перестук открываемых створок шкафов, грохот выдвигаемых ящиков, звон посуды.

Хуан стоял на кухне у стола, заматывая бинтом прокушенную руку.

– Убью сучку!  – по-испански громко сказал он, увидев в дверях Бугра.

– Хуан! Мать твою! Фак!  – заорал на него Бугор, перемешивая слова на русском и на английском. – Ты и так ее уже вырубил. Деньги искать надо! Мани! Мани! Хуан! Ищи!  – он рукой описал полукруг, указав на кухонные столы и шкафы, пальцем ткнув в стену соседней комнаты.

Они начали повальный обыск. Выворачивая книги из шкафа, вытряхивая вещи с полок, срывая с вешалок платья, костюмы, пальто, в течение получаса они перевернули все в большой комнате и ничего не нашли, кроме золотых украшений Людмилы, открыто лежащих в шкатулке. Утомленные разрушительной работой, они вернулись на кухню.

Хуан открыл холодильник, осмотрел содержимое на полках, проверил морозильную камеру:

– Мани ноу! Бир ноу! Виски ноу! Текила ноу!  – сплюнув, прохрипел аргентинец, захлопнув со злостью дверцу холодильника. Подойдя к мойке посуды, он долго и жадно пил воду из крана, оставляя грязными губами желтые разводы никотина на блестящей никелированной поверхности. Вытерев грязное потное лицо белоснежным кухонным полотенцем, Хуан вышел из кухни следом за главарем.

Они вышли в прихожую. Бугор взял с полки вязаную спортивную шапку и, подойдя к Людмиле, натянул ее ей на голову до кончика носа, закрыв глаза. Грубо, наотмашь, слева и справа он неожиданно ударил Людмилу по лицу.

От боли Людмила застонала.

– Очухалась?! Если не будешь орать, открою рот! Кивни головой, если согласна!

– Да! Хорошо!  – пыталась сказать она, но через кляп послышалось только невнятное мычание. Она кивнула головой.

Бугор резко выдернул кляп.

Удержавшись от рвоты, Людмила с отвращением несколько раз сплюнула в сторону, на пол, накопившуюся во рту грязь и сделала несколько глубоких вдохов.

– Что вам нужно?! – еле слышным шепотом, негнущимся языком, еле-еле выговаривая слова, произнесла Людмила после минутной паузы. Бугор, наблюдая за ней, курил очередную сигарету.

– Деньги где?!  – вопросом на вопрос тихо, но с нажимом спросил Бугор.

– Дочку мне приведите!  – медленно ворочая языком, простонала она в ответ.

– Будет тебе дочка! Деньги где?!  – заорал Бугор, раздраженный ее упорством.

– Где моя дочь?!  – медленно выговаривая каждое слово, уже громко произнесла Людмила.

Раздраженный Бугор снова наотмашь ударил ее по щеке. Из разбитой губы потекла кровь.

– Ты что, не поняла, сука! Деньги нужны вперед! Ты что, думаешь, мы тебе обмен торжественный устроим?! А вдруг ты полиции настучала?! – нервно выпустив струю табачного дыма прямо ей в лицо, он продолжил:  – В твоей ситуации выход один: когда деньги будут у нас, тогда и получишь адрес дочери! Ты поняла? Поняла, я спрашиваю?  – проорал он последнюю фразу и еще раз ударил ее по лицу.

От боли Людмила вскрикнула. Почувствовав фальшивый тон в словах своего мучителя, она вдруг поняла, ощутила каждой клеточкой своего сердца, что рушится все, что дорого ей в этой жизни. Она забилась в кресле, пытаясь освободиться, вырывая руки из врезавшихся в кожу телефонных проводов.

– Где моя девочка-а-а? А-а-а-а-а-а!  – невыносимый крик отчаяния вырвался из ее груди.

Бугор схватил кляп, пытаясь затолкать его Людмиле в рот.

– Закрой пасть, сука! Убью!  – орал он, не силах справиться с обезумевшей матерью. Людмила крутила головой, вырывалась и пыталась укусить ненавистную руку этого нечеловека, укравшего у нее ребенка. Подбежавший на крик Хуан с разбега ударил ее кулаком в голову. Людмила затихла.

– Заткни ей рот!  – Бугор подал тряпку Хуану и вышел из прихожей в гостиную.

Движимый внезапно наступившей жаждой, он подошел к открытому серванту и достал из ряда хрустальной посуды высокий стакан. На нижней полке шкафа стояло несколько бутылок вина. Справа светлым пятном белела бутылка водки с ярко-красной этикеткой «Столичная». Прихватив бутылку, Бугор перешел на кухню. Он сначала жадно выпил из-под крана стакан холодной воды, затем открыл бутылку и, засунув горлышко в стакан, наплескал в него водку.

– Хуан!  – громко крикнул он и, не ожидая ответа, достал из шкафа попавшийся на глаза старинный зеленоватого стекла граненый стакан и наполнил его водкой до края.

Хуан зашел на кухню.

– На! Пей! Рашин водка! Давай!  – в последний момент Бугор, передумав, взял в руки граненый стакан, подвинув Хуану хрустальный, расплескав из него водку на скатерть.

– Чтоб хоть выпить по-русски!  – зло прошептав самому себе под нос, он выпил стакан залпом, как воду, и, не закусывая, вышел на темную веранду, нервно доставая из пачки сигарету.

С веранды было видно, как Хуан, давясь, с трудом сдерживая рвотные позывы, допил стакан водки и кинулся к холодильнику чем-нибудь заесть.

– Абориген хренов! В бога душу мать!  – выругался Бугор.  – Что я, Борис Бугров, делаю в этой забытой Богом Аргентине?!

Прикуривая сигарету, в свете пламени зажигалки он заметил стоящую на полу в углу бейсбольную биту. Надев снятую раньше с правой руки перчатку, он с бейсбольной битой вернулся на кухню.

– Пошли! Нехристь! Ком! Стены простучим. Деньги не найдем – будем делать больно!  – он протянул биту аргентинцу.

Войдя в комнату Людмилы, Бугор остановился, пропустив вперед Хуана. Он раскрыл стоящий справа от входа шифоньер и принялся методично ощупывать висящие на плечиках и сложенные на полках вещи. Стоящие наверху картонные коробки он смахнул на пол. Распинывая их ногами, он слышал за спиной, как Хуан выдергивает ящики из письменного стола, не переставая бормотать ругательства на испанском. Вот он ударил по столу битой и что-то хрустнуло. Бугор обернулся. Разбитая клавиатура компьютера лежала на краю стола. Хуан опять замахнулся битой. В следующую секунду снесенный сильнейшим ударом монитор отлетел к стене и упал на пол, рассыпав осколки пластмассы и пластика. Бугор хотел сдержать напарника, но передумал: «Какой с пьяного спрос? Пусть пары выпустит!»